médiocre.

— Эй, Слепой! В сторону говорящего тут же обращается пустой и в то же время тяжёлый взгляд. По безразличному лицу не понять, что внутри у парня; раздражён он или спокоен, по бесстрастной маске не понять, но люди пытаются пробить эту стену уже который год. Тщетно, надо сказать: у Уильяма терпение ангельское (что довольно иронично), хотя и не безграничное. Он бы продолжал игнорировать чужие выпады, если бы их количество не возросло в разы за последнее время. — Что, сестрёнка сбежала, а кроме неё никто не даёт? — гнусно засмеялся санитар, довольный собственной шуткой, в то время как второй — поумнее — шёпотом затыкает его: — Тихо ты, он же человека завалил! Верно. Олссона-старшего можно причислить к "буйным" пациентам, несмотря на то, что последние годы он демонстрирует прекрасное поведение, ведёт себя как паинька, и тому подобное. Всё из-за чертовых его обстоятельств попадания сюда; сколько лет прошло с тех пор, два? пять? Больше? — А ты что, завидуешь? Засматривался на неё, небось? — язвительно произносит парень, склоняя голову набок. Отчего-то все думают, что он спит с сестрой; в большей степени это вина самой Оливии, что без конца липнет к нему и пытается обратить внимание своими капризами. Тщетно; у демона нет интереса к обыкновенной человеческой девчонке, пусть она и живёт в статусе его сестры. — Знаешь, я хотя бы могу трахаться с пациентками. — усмехается он; знает, что за такое ему если не надерут зад, то сладкого точно лишат. И тем не менее не может отказаться от возможности подколоть врачей. — Хотя то, что ты рассматриваешь Оливию в этом плане, довольно печально. Я не знал, что тебя на малолеток тянет, Бернард. Скрип чужих зубов вызывает издевательскую улыбку Уильяма. Просто взять и не ответить колкостью на чужой выпад было бы... не просто неинтересно: в каком-то смысле это являлось делом чести. Взять и не подъебать, тем более, когда битву начал не он, Уильям не мог. — Ты сам-то свою сестру давно видел? — сквозь зубы скрежещет санитар, после чего натягивает высокомерную улыбку. — А, ну точно. Ты ж слепой. — Продолжая Нагорную проповедь, Иисус Христос провозгласил: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.» — начал с воодушевлением вещать Олссон, прервавшись лишь для того, чтобы прочистить першащее от жжения горло. — «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.» Евангелие от Матфея, глава пятая, стих двадцать девятый. Естественно, религиозным парень не был; да и глупо было бы ему, демону, быть таковым. Тем не менее, основные моменты Уильям всё же знал и успешно цитировал. Впрочем, ошарашенный внезапными знаниями пациента Бернард застыл с непередаваемым ступором. — Иными словами, тебе лучше искоренить из себя всю ту заразу, что ты думал о моей младшей сестре и других девушках прежде, чем эта дрянь поглотит тебя целиком. Хрен с ней, с геенной, но это законом наказуемо. — усмехается парень прежде, чем вернуться к блокноту с ровными строками текста в нём. Не интересно. Скучно. Да и потом, не станет же Уильям возражать, что он не видит, однако прекрасно зреет всё, что происходит вокруг: природу этого он не смог бы объяснить никому, да и оправдываться ни перед кем, откровенно говоря, не собирался. Легче молча согласиться с тем, что ты даже не видел родную сестру; с тем, что бело-серые зрачки неизменно пугают и отталкивают пустым взглядом, что смотрит не на тело, а на душу. Так проще жить в этих ёбаных стенах, с чем Олссон смирился за последние несколько лет. Кисть следует за запястьем, ручка танцует между пальцев, выводя аккуратный курсивный текст. Некоторые любят наблюдать за тем, как Уильям пишет; его движения, то, как он то и дело прерывается и задумчиво проводит пальцем по нижней губе, кажется людям эстетичным. Он притворяется, что не замечает; да и не так уж это трудно, особенно, когда ты слепой. Впрочем, никто не задавал вопросы, как со своей проблемой он пишет что-либо. — Время приёма лекарств! Оповещение заставляет парня отвлечься, уронить ручку на блокнот и усмехнуться. Очередная доза медикаментов, которые не только пациенты находят бесполезными; свой курс он уже давно пропил, да только спорить с врачами себе дороже. Те знают, что альтернативой психбольнице была тюрьма. Знают, что он "душевнобольной" лишь номинально; да и потом, у демона нет расстройств, одни радости. В пластиковом стаканчике всё те же привычные таблетки; слава кому бы то ни было, что ему не приписали что-либо в связи с побегом одной маленькой заразы. Кажется, Уильям уже упоминал, что терпение у него ангельское; вот только раз за разом его проверяют на прочность. Таблетки послушно проглочены; ротовая полость проверяется на предмет спрятанных и не употребленных веществ, после чего следует напоминание выпить лекарство для печени. Следом идёт очередь личных медикаментов. Забавно, что со слепыми-зрячими глазами всё равно возятся; мол, роговицу повреждает то, что он вечно держит глаза открытыми, имитируя взгляд. Олссон лишь презрительно усмехается в ответ; даёт медсестре прикоснуться к своему лицу, словно послушный мальчик, позволяет оттянуть нижнее веко и закапать туда прохладный гель. Прикрывает глаза, растягивая вещество по роговице, и напоминает, что мог бы самостоятельно проделать это у зеркала. В ответ получает недовольное "Хмпф!" и обиженный взгляд медсестры. Он, на деле, не такой уж недотрога; просто до отвращения устал от чужой показной заботы, за которой скрыто лишь желание людей удовлетворить свои прихоти за его счёт. Ведь Уильям, как приличный демон, должен брать плату за свои услуги, а не просидать в белых стенах.

***

Магазины окружают, и девушка строит в голове список того, что ей нужно, и мысленно строит приоритетный порядок мест посещения. Вот только всё не может попросту идти своим чередом. — Не двигайтесь! Оливия Олссон, вы находитесь в розыске! "Оливия?" — имя в сочетании с фамилией кажется смутно знакомым, и спустя несколько мгновений Бланш осознаёт, где же слышала это имя. Ах, да... злополучная вторая жизнь, уже почти стёртая из памяти; вот только девушка из того мира ну никак не может оказаться здесь, а потому удивлённая Маргарет оглядывается с вялым интересом, силясь выискать тёзку небезызвестной ей юной леди. Она окидывает пустым, почти безразличным взглядом окрестные магазинчики и людей, встречает презрительные и напуганные взгляды. Недоумение по поводу ситуации всё разрастается, пока не разрешается одним-простым действием; на хрупкие плечи Бланш ложится чужая, крепкая рука, а затем запястья выламывают назад, дабы скрепить наручниками. "Что?..." Уезжающая вдаль машина оставляет больше вопросов, чем ответов на них.

***

Паника накрывает с головой, стоит ей вновь оказаться в чертовой лечебнице: Маргарет задыхается, теряет контроль над собой, дрожит всем телом. Воспоминания давно прошедших лет всё ещё свежи в памяти: девушка помнит, как оказалась в этой больнице в первый раз, после первой своей смерти; как пыталась доказать существование иных миров, и как все слова лишь подтверждали диагноз девушки. Верно, диагноз. Она больше не может позволить себе притворяться Оливией и жить в этом мире заново; теперь у Маргарет есть другая жизнь и она не будет возобновлять давно сыгранную партию. Заявлять, что она не Оливия, рискованно — во время второй жизни ей вписали это, как множественное расстройство личности. Однако теперь она умнее и опытнее, чем едва попавшая сюда девчонка. Но кстати, куда это "сюда"? Разве психиатрическая лечебница не была расположена в ином мире? Разве Маргарет не гуляла по городу L, когда её изловили? Девушка чертыхается. И верно, ведь этот город — что-то вроде перекрестья на распутье миров; кажется, так говорил мистер Герберт. И после попадания души Маргарет в тело той девчонки, душа настоящей Оливии должна была попасть куда-то. Но почему та попала именно сюда?! Почему в это время и, дьявола ради, почему вместе со всей лечебницей в придачу? Ещё один рваный вздох. Так она проблему не решит; разве жалость к самой себе и поиски причин помогут вырваться отсюда? Решительное нет. Заявлять, что она не Оливия тоже рискованно; девушка здесь явно не на хорошем счету и лишние таблетки принимать будет опасно для желудка и печени. При воспоминании от обилия лекарств, не подходящих ей, вновь затошнило, но с усилием Бланш вернула панирующей скачущие мысли в прежнее русло; если она не может сама доказать, что не является местной пациенткой, нужен кто-то, кто сможет убедить всех. Кто-то, кто убедит всех, что эта девушка разительно отличается от его сёстры. Маргарет остро нуждается в Кайле; вернее, в Уильяме. Ведь так его зовут здесь? Память подводит, а бешено скачущие мысли, приведённые в хаос одним этим местом, не в состоянии удержать весь план. — Мне нужна тетрадь для записей и карандаш. — спокойно заявляет она, стучит в дверь одиночной камеры, из которой её не выпускают; изолятор, по сути, был наказанием для беглянки и отличным местом для того, чтобы подумать и исправиться. — Никаких пишущих предметов после того, как ты напала на человека. — хмыкает санитар из-за двери. Разве он не должен охранять её молча и не вступать в диалог с пациенткой? Однако всем здесь плевать на правила. — Кроме того, любая твоя запись будет проверяться. Маргарет слышит его издевающийся смешок, и задумывается. Верно, излагать план на бумаге было бы глупо, и ей таки придётся держать все пункты в голове. Пусть даже не спать, но удерживать в мыслях содержимое, дабы не забыть. — Хочу увидеть Уильяма. — В изоляторе посещения строго запрещены. Хотя даже если выберешься отсюда, он не захочет тебя видеть. Бланш пропускает мимо ушей это едкое "если", задумывается о причинах, и палата вновь погружается в тишину. Что же такого натворила Оливия, раз родной брат не хочет видеть её? Выходит, он и есть тот, на кого напала бешеная девчонка? Девушка вновь грустно вздыхает и корректирует план. Она должна добиться встречи с Уильямом любым способом, ибо он — есть ключевая фигура в её плане. Никто из работников не знает младшую Олссон так же хорошо, как её брат; для окружающих это просто капризная девчонка, но вот Уилл должен заметить малейшие изменения в характере. Тем более, если тот изменится разительно. Итак, какие меры можно принять, дабы привлечь его внимание? Что всегда связывало сестру и брата?

***

Для начала Маргарет ведёт себя как паинька и выдерживает одиночный режим, дожидается, пока её выпустят в свою родную палату и позволят пребывать с остальными пациентами. Она ведёт себя максимально неопасно, мирно отсиживается в уголке и посвящает свободное время записям; знает, что каждое её "сочинение" заберут после написания, а потому пишет откровенный бред, который пришёл бы в голову Оливии. С братом она так и не встречается. Следующий этап — столовая. Все пациенты вынуждены принимать пищу вместе, как-никак, это не гостиница и заказ еды по номерам невозможен. Вместо этого Маргарет спустя несколько дней после изолятора попросту... отказывается от пищи. Пропустить завтрак оказывается лёгким делом. Она сидит обособленно от остальных, в целом чувствуя себя неплохо и увлечённо изучая поверхность стола. Во время обеда живот урчит и просит своего; опять же, Бланш прикладывает усилия и не смотрит на еду. Вечером ради приличия съедает-таки пару макаронин, хотя желудок заунывно требует большего. На следующий день Маргарет не выдерживает, отходит от плана и сметает весь завтрак — живот уже не в силах терпеть голодовку. До самого обеда девушка лежит в постели в позе эмбриона; впрочем, и на обед она идти отказывается, ссылаясь на самочувствие. Желудок сворачивается после даже такой небольшой голодовки, и девушка понимает, что попросту не сможет съесть ещё хоть что-то. Ей больно, но она терпит. На ужин Маргарет таки озаряет своим присутствием, употребляет лишь напиток и вновь возвращается в палату, просидев до конца ужина без крупинки пищи во рту. — Ты совсем рехнулась. — на третий день к ней подсаживается Уильям. Бланш вяло улыбается и приветственно вскидывает кисть: её действия всё-таки возымели эффект. — Хочешь, чтобы тебя с ложки кормили? — Хочу встретиться с тобой. Наедине. — голос её звучит слабо, но твёрдо; брат хмыкает и презрительно смотрит на неё. Верно, она больная истеричка, что нападает на людей с письменными приборами, а потом морит себя голодом, даже не думая извиниться. Уильям отсаживается, не собираясь потакать играм младшей сестры, однако с того приема пищи Маргарет начинает хотя бы питаться нормально.