Но Даня лучше.

Пальцы берут аккорд на гитаре, последний раз проводят по струнам, звучит противный длительный сигнал и твёрдый голос: «закончили». Собственный голос осип, хрипит, отчего звучит только круче, если честно. Даже продолжающиеся уроки вокала, где Рому только и учат расщеплению, вообще не помогают. Каждый раз запись голоса на студии заканчивается неприятным жжением в горле, аж до боли в висках. – Ты домой? – такой же сиплый, но до жути приятный голос вырывает из мыслей. Рабочий день подходит к концу, по крайней мере, Рома надеется, что это всё. Данечка, что крутится рядом, всё ещё ждёт ответа, взгляд не отрывает, гитару на стойку ставит как-то наугад. Худяков знает, что надо ответить, но почему-то молчит. То ли голос возвращаться не хочет, то ли правду просто стыдно сказать. А дело всё в Ванечке Светло. От одного только имени Рома вздрагивал, хмурился, щурился, смешно морщился, не до конца понимая, какие же чувства вызывает этот человек. Да, ебались они как-то, целовались много, пытались встречаться, но всё не то. Ваня ублюдок, с тупыми шутками, доёбками, абсолютно отвратительными мыслями и даже иногда вкусами, когда Рома не такой. Рома серьёзный, взрослый, рассудительный и, кажется, последний адекватный человек в этом мире. Да, Локи любит иногда поржать с тупых мемов, сказать что-то абсолютно отстранённое и такое же тупое, но в основном Рома никогда не понимал тупорылых выпадов, обидок, необоснованных оскорблений, поэтому не сложилось. Да и уйти мирно не удалось. Если Рома остыл, смог побороть в себе голодного пса, то Ваня не смог. Постоянные смс, фото, звонки, доёбки даже до собственного бэнда. – Ваня, есть ведь Рудбой, чем он тебя не устроил? – Я не могу ебаться с ним, я тебя представляю. Даже во время репетиций покоя не даёт. Нюдсы шлёт. Не умом, так телом, да, Светло? Но Рома не ведётся. Рому другой интересует. Рому привлекает совсем другое. Даня Лазарев, что своей улыбкой освещает, наверное, всю галактику. Даня, который своей преданностью и верностью топит огромный айсберг где-то в районе левого лёгкого. Данечка, который даже сейчас обеспокоенно в глаза заглядывает, так терпеливо ждёт ответа, что на душе сильно тепло, сильно спокойно и радостно. Да, с Фалленом круто ебаться. С Фалленом круто сосаться до потери пульса, круто пить до рассвета, тусоваться, зажиматься по углам, курить одну сигарету на двоих. Но Даня лучше. – Да, Дань, домой. Подбросишь? – наконец произносит Худяков, улыбается как-то неестественно, растерянно. Глупо ведь ему признаться, что он опять переписывался с Фалленом? Глупо сказать, что Рома опять позвал его к себе, потому что тот хочет поговорить? Да, блять, не только глупо, но и пиздецки тупо. Всё так, как любит Светло. Всё именно так. Вот только грустный взгляд карих глаз, который цепляется за своё отражение в линзах очках напротив, просто рвёт глотку в словах: «нет, прошу, я не хочу домой, там опять он, опять всё по новой». Рома не надеется, но Лазарев понимает всё без слов. Рома не надеется, а Данечка везёт его до своей квартиры, а Рома и не против. Не задаёт глупых вопросов, не сопротивляется, только поднимает взгляд в знак благодарности. Безмолвное «спасибо» заставляет Даню улыбнуться Роме в ответ. В квартире по началу темно, пусто, но это не вызывает дискомфорт нисколько. Почему-то Рома наоборот чувствует уют, тепло, даже пахнет кофейными зёрнами. Даня любит свежесваренный кофе, Рома это знает. И даже знает как его варить, тот же Данечка его и научил. – Может всё-таки расскажешь, что случилось? Ты весь день нервный, обеспокоенный, постоянно в телефон пялишь, в чём дело? – взгляд зелёно-голубых глаз сталкивается с карими, смотрит без укора, без претензий, действительно хочет узнать. Тебе всё сказать, Дань? Запись весь день шла с большой натяжкой, парни опоздали на приличное количество времени, ёбаный (хотя тут надо поспорить) Ваня Светло с самого утра пытается привлечь внимание самыми тупыми способами, а ещё… ой, блять, продолжать можно бесконечно, вот только Рома не привык жаловаться. Он много раз проходил это, знает, что держать в себе не легче, но и гитариста своего жалко. Так сразу насесть на шею, вывалить весь груз душевных проблем, а потом ждать. Только вот что ждать? Поддержку? Насмешку? Не к месту относящееся «понятно»? А может ещё более отупелое молчание? Почему так много вопросов, и пиздец как мало ответов? – Да просто устал, хочу побыстрее закончить материал и взять заслуженный отпуск, а то как катать тур, правильно? – Рома натянуто улыбается, а Лазарев кивает, мол, да, правильно, но такой ответ не удовлетворяет Даниила совсем. Какой к чёрту «просто устал», Ром? По тебе будто проехались грузовиком, держали на привязи две недели без воды и еды, пытали самыми изощрёнными способами. Даня это видит, Рома это знает. Лазарев, к слову, знает причину всего этого страшного безумия, происходящего в Ромкиной жизни, вот только лезть не решается. Почему-то ждёт, когда сам Рома ему всё расскажет, разрешит помочь, позволит вытащить из глубокой тьмы, к которой Рома привык. В которой Рома утонул, как только связался с Фалленом. – Как ты не поймёшь, Ром? Он будет бегать за тобой, пока ты позволяешь. Будет мешать дышать, будет вцепляться в горло мёртвой хваткой, впиваться в мозг пиявкой, – пока Рома так увлекательно рассматривает собственные колени, наслаждаясь теплом кухни и комфортабельностью стула, Данечка опускается перед ним на пол, пытается заглянуть в глаза. Вот чего не хватало Роме всё это время. Он бы попросил, если бы знал. Ему нужна любовь. Живая, готовая развиваться, горячая, душу греющая. С Ваней было круто обжиматься к кровати, но Ваня не мог дать того, чего хотел Рома. Поэтому Даня лучше. У Дани касания нежнее, объятья крепче, с ним наверняка быт вести куда приятнее, да и губы слаще. Как же, блять, тупо сравнивать двух людей, но сейчас Роме это важно. Он пытается найти абсолютно все плюсы и минусы, взвесить все за и против, только для того, чтоб молча поддаться навстречу и поцеловать мужчину напротив. Забыться в мягком поцелуе, слиться с неспокойным, но сладким дыханием, пальцами цепляясь за любой намёк на то, чтоб к себе прижать. Футболка на плече, загривок, мягкие светлые волосы. Оказывается, целоваться с собственным гитаристом так охуительно приятно. Разум пьянеет даже без алкоголя, запах кофе только сильнее впивается в ноздри, Рома только сейчас понимает, что им пахла не квартира, а сам Данечка. Но это нисколько не напрягает, становится даже куда спокойнее, куда больше расслабляет, заставляет чувствовать себя увереннее. Даню не спрашивает, поцелуй углубляет, прижимает к себе сильнее. А Лазарев в ахуе. Он и не думал, что на его долю может выпасть такое благословение. Ромино «ноу хомо, брат» и «я гетеро» начинает играть новыми красками, Даня уверен, что обязательно припомнит данные слова в далёком будущем, когда в старости будет нянчить целую семью собак вместе с Худяковым, ну или хотя бы после данного поцелуя. На который бы стоило ответить, а то, ну, невежливо как-то что ли. Ну или просто Рому не хочется пугать. Ну или, блять, хватит тупить, Данечка, ты смотришь перед собой уже две минуты, пока Рома неловко губы кусает, пальцы судорожно то сгибает, то разгибает. – Прости, я… – что ты, Рома? Не хотел? Спиздишь, если скажешь, что не хотел, ведь ты, блять, хотел. И снова хочешь, всегда хотел. Ведь Данечка лучше. Ведь Данечка тот, кто тебе всегда был нужен. Только он поймёт тебя, никогда не осудит, не обидится, что ты опоздал на три минуты, ну или не в настроении ебаться. Не скажет в порывах агрессии, что ты хуйло тупое, потому что ты забыл про какой-то дико важный день, потому что он забудет вместе с тобой. Хватит сравнивать. Это неправильно. Но согласитесь, что Даниил Лазарев лучше. – Не нужно, – ласковый голос звучит рядом, где-то возле губ, но в мозгу отдаётся сильным эхом, будто бы это был собственный голос, будто эти слова ему кричали за миллион километров отсюда. И всё действительно становится ненужным, когда Лазарев наконец целует сам. Без былой нежности и робости, но и без напора, вроде не пытаясь надавить, а вроде и показывая, что они два взрослых мужика, а не 15-летние подростки, что только посмотрели порнуху и решили повторить. Все недосказанности теряются в воздухе, неловкости больше нет, становится светло и хорошо, градус снова повышается, Рома снова пьянеет. Только ему мало. Даня совсем не касается, лишь целует, пока Рома отчаянно пытается установить телесный контакт. Может всё зря? Может Дане это надо только для того, чтобы Рома перестал метаться, успокоился, расслабился, отвлёкся? Такие мысли почему-то доводят до ёбаной ярости, элементарной злости. На себя, на Даню, на Ваню, на этот день и этот мир. От поцелуя на секунду становится мерзко, от самого себя становится, блять, до одури мерзко. Хочется стянуть с себя кожу, вывернуть себя наизнанку, предстать перед другом в новом свете. А потом выть. Скулить, плакать, кричать от несправедливости. Понять, что ты в этом мире один на один со своими загонами, проблемами, мыслями. Это доводит до грусти. Вот так Рома Худяков за минуту прошёл от спокойствия до максимально плаксивого состояния, проходя тернии собственной злости и недопонимания строения данного мира. Дорожки горьких слёз обжигают щёки, возвращая в реальность. Рома плачет от усталости, одиночества, эмоционального истощения. Но Даня не даёт ему в это упасть глубоко. Вытирает слёзы с чужих щёк, ласково, по родному, так трепетно обнимает, а затем, наконец-то, начинает говорить. – Он того не стоит. Я тоже того не стою. Мы не стоим твоих слёз, твоих радостей, грусти, почему ты позволяешь этому тобой овладеть? Страху. Ненависти, – Даня шепчет размеренно, уверенно, чётко, вот только пошёл на хуй. Пошёл на хуй, ещё как стоишь. Самый бесценный человек в этом прогнившем мире, самый светлый и нужный. Как ты смеешь вообще говорить такое?! – Давай я сам решу, что стоит того, а что нет, ясно? Мне не одиннадцать, а ты не мой папочка, чтоб говорить мне, чего ты стоишь в моей жизни… как тебя, блять, назвать, даже не знаю, – вся злость куда-то улетучивается, когда Данечка начинает неожиданно смеяться с наигранной злости этого дурачка. – Папочка? А знаешь, звучит круто, думаю, я бы отлично справился с ролью твоего папочки. За таким, как ты, нужен глаз да глаз, – и, о да, Лазареву удаётся выбить из Ромы улыбку, искреннюю, счастливую, наконец прекратить поток необъяснимых слёз, – куда лучше видеть, что ты улыбаешься, а не плачешь. Всё хорошо, дурак. Или я тебя чем-то обидел? Рома лишь молча, но улыбчиво мотает головой. Данечка вытирает оставшуюся влагу с Роминых щёк. От щемящей нежности становится ещё лучше, чем было. Целоваться хочется теперь куда больше. И слов тут не надо, потому что Даня понимает без них. Опять. Целует сразу глубоко, забирая остатки грусти, разделяя чужую боль на двоих. Тянет на себя, заставляя подняться на ноги, ведёт за собой по темноте квартиры, точно зная куда наступить, где повернуть, чтоб не удариться. Роняет на кровать, ловко залезает следом и устраивается между ног. В низу живота начинает сладко крутить только от одной мысли, что дай Даниилу зелёный флаг, он не остановится. Будет делать приятно до последнего, будет так сладко дразнить, но давать всё, что попросишь. Откуда Рома это знает? Он не знает, он предполагает. В голове моментально становится пусто, как только Даня позволяет зайти чуть дальше. Пальцами забирается под футболку, гладит живот, проводит по чуть выпирающим рёбрам, царапает грудь, при этом целуя всё глубже, горячее, развязнее. Забирает себе всё то, что так давно делало больно, оставляя за собой горящий ласкающий след. Рома воспринимал секс, как данность, не помнит, когда последний раз делал это вот так: целуясь, нежась, позволяя трогать себя везде, где партнёр только дотянется. Ведь всё, что давал ему когда-то Ваня – животный секс, без прелюдий, без поцелуев и объятий. В голове щёлкает и Рома снова погружается в темноту: никакой любви не было между ними, всё что нужно было Ване – ебаться, вот почему с Рудбоем не то. Вот почему Ванечке так важно вернуть былые отношения с Худяковым. Это и становится одновременно и конечной, и отправной точкой. Конечной для отношений с Фалленом, начальной для Даниила. И Рома наконец вливается в процесс. Наконец начинает доверять Лазареву не только телом, но и разумом. Всецело принадлежит ситуации. Не заводи отношений с коллегами. Самому же хуже будет. Но кто будет слушать какой-то там разум, когда над тобой этот прекрасный мужчина, который явно не собирается отпускать? Кто угодно, но не Рома Худяков. Рома по плечам гладит, ноги на бёдра закидывает, к себе тянет, требуя куда больше физического контакта. Рома к пальцам выгибается, что-то бормочет несвязно прямо в губы горячие, наконец расслабляется. Весь груз падает камнепадом с плеч, Даня действительно забрал всё, что так выматывало и беспокоило. Температура воздуха начинает подниматься с каждым новым касанием Лазарева, причём неважно где, это всё отдаётся горячей волной мурашек. Поцелуи переходят на шею, и, блятьгосподибоже, Рома вспоминает, как это охуенно. Как каждый недопоцелуй, касание языком, мелкий укус заставляют сердце буквально делать кульбит, продолжая собирать жар в низу живота. В следующий миг они оба остаются без футболок, как это вышло – Рома не помнит, старался не отвлекаться от ощущений, разливающихся по всему телу медленно, не спеша. Больше сосредотачивается на возбуждении, удивляясь, как же быстро его жизнь начинает меняться, приобретать новые краски. Данечка водит ладонями по бёдрам, бокам, плечам, ведёт поцелуи ниже по груди, животу, расстёгивает пуговичку, которая не хотела поддаваться пальцам секунд тридцать, на джинсах, тянет всю одежду с Ромы, чуть поднимается и зависает. Рома красивый, необычный, с повышенной чувствительностью в некоторых местах, с красивыми длинными пальцами, большими карими глазами, гипнотизирующим голосом. Он такой один. Все ему подобные и внешне похожие люди даже рядом не стоят с тем, что видит Даня сейчас. Он отчаянно пытался уйти от Худякова, закрыть дыру в сердце кем-то или чем-то другим, зарыть чувства под землю, не подозревая, что этому наплыву нужно наоборот поддаться, позволить накрыть с головой. Эмоций сейчас так много, при этом одновременно нет ни одной. – Дань? – Рома замечает некоторое замешательство в чужих глазах даже в темноте, горячие ладони уже перестают так греть, появляется страх, что Лазарев сейчас придёт в себя, протрезвеет, проморгается, посмотрит на Рому с отвращением и выгонит его из своей квартиры. Из своей жизни. Закроется на миллион замков, назовёт Рому нытиком и пидором, хмыкнет грубо, как умел делать это всегда. Но почему-то Худяков видит только ласковую улыбку. Слышит тихое «ты мне очень нравишься», а затем снова чувствует губы на своих. И весь мир становится неважным, пока пальцы выводят незамысловатые узоры на коже, пока губы целуют так, будто последний раз, пока сам Даня жмётся с невероятной силой. И наконец раздевается сам. Чёрт возьми, полностью. Да, Рома видел его тело не раз, постоянно заглядывался на него на концертах, но сейчас… чувствовал его полностью. Он обязательно успеет разглядеть каждый сантиметр при свете, сейчас лишь водит пальцами, запоминает изгибы, обводит в каких-то местах выпирающие кости, чуть надавливает, прижимая к себе. В ответ на это Данина ладонь ложится на Ромин член, сжимает слабо, большим пальцем ведёт по головке, слабо ласкает. Блятьблятьблять. Рома никогда не отличался излишней чувствительностью, но почему-то сейчас, рядом с Даней, активно отзывался на каждую ласку, толкался в руку, требовал касаний к каждому миллиметру. Дани все ещё было безумно мало. Несмотря на ласкающую руку, целующие губы, на то, что он буквально впился в мысли и решил заселиться в сердце, хотелось всё больше. Может Рома и никогда не считал себя нижним, но именно сейчас он был готов подставиться под ловкие пальцы своего гитариста. Точно ли эти пальцы были созданы для гитары? – Смазки у меня, кажется, нет, поэтому… – вот только Даня договорить не успевает, Рома делает почти всё сам. А именно хватает за запястье свободной руки, сжимает несильно, тянет ко рту, глядя при этом ровно в глаза напротив, – серьёзно? Я хотел предложить просто подрочить. Я не думаю, что мы сегодня оба способны на что-то больше дрочки. Рома зависает. Понимает, что тот прав, собственных сил действительно еле хватает, а скрываться от проблем через секс кажется уже действительно бредовой и тупой идеей. Отпускает руку, кивает, снова отдаётся чувствам. Концентрируется на горячем касании к члену, хочет потянуться к Даниному паху, но он просто не даёт, прижимает к кровати, начинает быстро двигать рукой, вытягивая из Ромы первые стоны. Блять, как красиво. Даня всё делает правильно, даже член в его руке лежит как-то красиво, две подходящих друг другу детали. Держит идеальный темп, сжимает где надо, обводит, гладит, пока Рома одаривает его за это протяжными и мелодичными стонами. Кто бы знал, что Худяков умеет именно так. Чувственно, искренне, сладко. Не выдавливая из себя наигранное удовольствие, а действительно его испытывая. Сейчас они оба не гонятся за животной страстью, наоборот, пусть и быстрые, действия немного ленивые, спокойные, без резкости, при этом вштыривает куда сильнее. Роме долго не надо, он итак был напряжен последнее время, кончает быстро, утробно рычит, размякает и расслабляется. Безумно хочет потянуться к Дане, но сил просто не хватает, сон накатывает тяжелым камнем. Стыдно оставлять Данечку без разрядки, Рома сам себе обещает, что обязательно завтра исправит это, а затем отрубается. А Даня… Даня сам себе помощник, лишь целует Рому в висок, укрывает одеялом и заботливо поправляет подушку под его головой. Всю ночь обнимает замерзающего Рому, с особой нежностью прижимает к себе, чувствует такие же горячие ладони на своей спине. Знает, что это начало долгого, но затягивающего в безумные отношения пути. Пусть и не спит всю ночь, зато утром услышит от Ромы благодарность за спасение от кошмаров. А потом получит обещанное этим же Ромой удовольствие. Рома никогда не будет жалеть, что когда-то связался с Ваней, наоборот, он безумно благодарен за полученный опыт и вынесенные уроки. Теперь он, наученный на своих ошибках, будет безумно счастлив в настоящих здоровых отношениях. Ведь Даня Лазарев, гитарист и продюсер, самый лучший парень в жизни Ромы Худякова.