Воспоминания Аполлона о бессмертии.

Серкан ненавидел это чувство, когда забываешь слово, имя или место. В такие моменты он терял контроль над реальностью, погружаясь в дебри собственного сознания, ну или гугла. Гугл помогал чаще, что бесило еще сильнее. Но в этой ситуации ему не помог бы ни один поисковик в мире, сознание тоже предавало. Оставалось уповать на подсознание, которое пока смогло выдать только парочку панических атак. В попытке найти место, где можно собраться с мыслями, или вовсе в них раствориться, он не смог придумать ничего, кроме одного богом забытого барака. О нем не должен знать никто, ни из известной жизни, ни из той, позабытой. Двери старого клуба легко распахнулись, словно ждали его все эти месяцы. Мебель вокруг покрывали ставшие уже серыми чехлы, а стулья были неприветливо перевернуты, подсказывая что гостей здесь не ждут. До 19 августа еще полгода, шесть долгих месяцев. Серкан не вытерпел бы, не смог бы столько продержаться. Он решил рассказать обо всем брату, в тайне надеясь в тишине и в своих словах найти ответ или уверенность в принятых решениях. На барной стойке сидела Эда. Такая молчаливая, что ему пришлось проморгаться, прежде чем понять, что она настоящая, не замершее видение. Она с закрытыми глазами сжимала края деревянной столешницы, словно все для нее сейчас находилось на грани. Словно если она зажмурится еще сильней, а потом резко распахнет ресницы, то реальности заменят одна другую, превращая этот ужас последних восьми недель в ночной кошмар. Эда спрыгнула со своего места и подошла к Серкану ближе. Он протянул к ней руку и за ладонь увлек в свои объятья. Эта назойливая, пожирающая изнутри мысль, что он что-то забыл, отступала только когда она рядом. И отказываться от вожделенного спокойствия он не намерен. Не сейчас. Объятья длились неприлично долго даже для близких знакомых, не говоря уже о людях, которых объединяли лишь их прошлые демоны. Болат всем телом чувствовал как поднимается при дыхании ее грудь. Аромат цветочной туалетной воды окутывал его, а тепло, исходящее от ее рук, исцеляло.  — Серкан, я не… — меньше всего Эда ожидала увидеть его здесь. Она понимала, что это глупо, ведь только они вдвоем знали код входной двери. Факт, что она так много знала о их взаимоотношениях с братом, поставил его в очередной тупик. Но запах ее волос успокаивал Болата. Он не спешил отдаляться, но все же отпустил девушку, отдавая инициативу. Эда отстранилась, не в силах оторвать ладони от его спины, и замерла в ожидании. Вокруг стало так тихо, словно они остались вдвоем не только в этом баре, но и на всем свете. Для него — смотреть ей в глаза физически больно, сердце шалило не на шутку, но взгляд он не оторвал. Это выше его сил. — Я ничего не вспомнил, — сказал он, предупреждая ее вопрос, ставший уже мантрой. В тот момент для Эды это не имело значения. Она дала ему разрешение уже давно, месяцы и сотни километров назад. Полемика, взаимные оскорбления отошли на второй план. Эда шумно выдохнула. Часом ранее ноги сами принесли ее сюда, в то место, где она окончательно влюбилась в некогда ненавистного Серкана Болата. Она понимала, что это не место устраивать сцены, да и сил бороться у нее не осталось. Только скупое желание вернуть все на свои места, вернуться хоть на миг в мир, где ее беззаветно любили и желали. Он одним движением подхватил ее и снова усадил на барную стойку. Приблизившись, Серкан едва заметно, инстинктивно, потерся пахом о ее голое бедро. Он смотрел ей в глаза, пытаясь понять, был ли у них нормальный секс до никаха, и как он вообще продержался, если нет? Эда, словно прочитав мысли, склонилась и коснулась его губ своими. Осторожно, будто боясь спугнуть. На контрасте с этой нежностью, она вцепилась в его плечи, словно не хотела упасть. А Серкан уже провалился, в бездну. Его пальцы начали мягко ласкать ее шею, хотя он до застилающего тумана перед глазами хотел делать все жестче. Чувствовать острее. Они целовались, не борясь за лидерство. Серкан просто сдался под натиском ее припухлых губ. Она же чувствовала его едва ощутимую щетину и дрожала от предвкушения. Ее платья всегда слишком короткие. За гранью. Нужно всего одно движение ладонью. Такой легкий доступ к самому недоступному. Эда помешана на его пальцах. Она как-то сказала ему что у него красивые ладони. Но красота и помешательство это разное. Серкан выцепил это воспоминание и сжал ее бедра сильнее. Она только раздвинула ноги шире, позволяя быть ближе. Серкан отодвинул ткань уже влажных трусиков, резко ввел в нее сразу два пальца и начал проталкивать их глубже. Его уверенность, сквозившая в каждом движении, была самой сексуальной вещью на свете. Эда, да и все вокруг, были уверены, Серкан знает, чего хочет. И то, что он так яро хотел обладать только ей, опьяняло похлеще односолодового виски. Его большой палец жестко прошелся по ее клитору, пуская по телу волны наслаждения. Этот собственнический жест из другой жизни пробил и так изрешеченную броню девушки. — Ты такая красивая, — вырвалось у Серкана. Он замер, пытаясь совладать с собственным пульсом. Но потом ускорил движения пальцами и Эда откинулась назад, а ее руки искали опоры. Она не глядя схватилась за проржавевший пивной кран за спиной, а из него с громким и пищащим звуком вырвались остатки газа старой пивной кеги. Эда лишь звонко засмеялась, высоко запрокинув голову, предоставляя полный доступ к своей шее. Оргазм волнами накрывал ее, отбирая воздух. Она шумно и рвано дышала, не переставая хохотать. Мерзкий запах застоявшегося воздуха и хмеля привел их в чувства. Серкан тоже улыбался, спокойно и размеренно дыша. Он медленно рассматривал ее, убеждаясь что они были созданы друг для друга. Платье собралось на талии, а сквозь белое прозрачное белье проступала ее грудь, ореолы сосков. Он мягко сжал ее тазовые косточки, незаметно вытирая пальцы о ткань платья.  — Это, — слов у него не осталось.  — Стол?  — Да. Пока Серкан нетерпеливо скидывал старые стулья на пол, девушка удобно устроилась на столе, словно это что-то обыденное. Едва он приблизился к ней, она обхватила ногами его бедра и увлекла в очередной поцелуй. Он зарылся пальцами в ее густые волосы, растрепывая их. Губы, язык, губы, губы, язык. Дикий хоровод из чувств.  — Как ты без меня, моя бусинка? — Эда вдруг увидела родинку Серкана, это яркое доказательство, что он создан не из искусственных материалов.  — Это единственное, по чему ты скучала?  — Снимаем это поаккуратней, мне еще ехать в ней домой, — проигнорировав его, поучительно сказала Эда, вытаскивая полы его рубашки из туго застегнутых брюк. У Серкана же от напряжения дрожали руки, его хватало только на то, чтобы не наброситься на нее тут же, без толики прелюдии. Она болезненно хотела почувствовать его в себе, но не хотела сдаваться первой, просто не могла. На бедрах завтра будут красные следы от края стола и синяки, если Серкан не станет чуть нежнее. Эда хотела показать как ей нравится, как лучше. Но его тело действовало так, будто это все самая естественная вещь на свете. Ничего не выдавало того факта, что для этого робота Серкана это их первое сближение. Он губами ласкал ее ключицы, сквозь тонкое кружево целовал соски и снова маниакально возвращался к шее. Решив просто наслаждаться этим перемирием, Эда растеклась в руках своего мужчины. «Я хочу трахнуть Бэмби», — подумал Серкан и в голос застонал. У него стояло так, что, казалось, вот-вот треснут сшитые под заказ брюки. А ее длинные ресницы отбрасывали тени. Его Бэмби. Он сам расстегнул ремень, молнию. Эда лишь разжала колени, позволяя быть еще ближе. В такие моменты Эда всегда была молчалива. Ей хватало той бури, врывающейся в сознание дикими волнами. Он же бормотал между хаотичными поцелуями словно одержимый, о том, какая она самая охренительная в мире, о том, что он пропал. Серкан повторял ее движения, сбивался с собственного ритма, вздрагивал. Его прерывистое дыхание — единственное, что разряжало тишину вокруг. Но спустя мгновение ее тихий, едва различимый всхлип подвел его к краю.  — Пожалуйста, — словно чувствуя что он на грани, прошептала Эда. Когда она просила, он переставал дышать. Едва ее тело вздрогнуло в первый раз, он смог отпустить себя, сбиться с ее темпа, довести себя до оргазма, наслаждаясь ее потерянными движениями и подрагивающими ресницами. Он дотянулся до своей майки и вытер их. Потом осторожно освободил ее от беспросветно испорченного платья и протянул снятую со спинки стула рубашку. Пока Эда одевалась, Серкан неконтролируемо пожирал ее взглядом, снова и снова возвращаясь к лифчику, от которого они избавиться так и не сумели. «В этот раз» — отчетливо прозвучало в его голове. И Болат понял, что впервые в чем-то по настоящему уверен. Наваждение? Любовь. *** Эда пришла домой, тихо поднялась к себе, легла на кровать и разрыдалась. Так банально, громко. Она все еще пахла его слюной, потом и неприлично дорогим парфюмом. Ее тело помнило каждое прикосновение, хотя следы остались только от некоторых из них. Засыпая, Эда пообещала себе, что каждый раз, когда кто-то будет стучаться в ее дверь, она будет надеяться, что это Серкан Болат. *** В одном из ящиков была припрятана бутылка виски. Он сел на пыльный диван, обнял изгиб гитары и сделал глоток. Серкан никогда не относил себя к романтикам. Хотя словари говорили об обратном, упрямо твердя что романтизм - это стремление создавать красоту вокруг себя. Серкан так же, как и все романтики, восторгался движением жизни, медитировал на звездное небо и зачитывался лирикой. Он как робот построил империю, но на деле оказалось, что для того, чтобы вновь дышать полной грудью, нужно так мало. Образ Эды возвращался к нему, как возвращались к Аполлону воспоминания о бессмертии, правдиво и болезненно. Серкан понимал, что впереди их ждала длинная тяжелая дорога. Но результат того стоил. Этого более, чем достаточно. Он до конца жизни готов стучать в ее дверь.