***
— Простите, мисс Уайт, но для холостых людей процедура несколько иная. Да и, судя по всему, постоянного дохода у вас нет? — Мистер Доусон, я — графический дизайнер. Да, может я и не работала по специальности какое-то время, но сейчас у меня много частных заказов. Вот посмотрите, все это чеки за последний месяц. — Я понимаю, мисс Уайт, но подобные... подработки вряд ли можно назвать «стабильным заработком». Вы же понимаете, ребенок требует много расходов. Да и Ваш семейный статус… — Неужели наличие мужа так важно? — Мисс Уайт… Аманда. К сожалению, в Вашем нынешнем положении, Вам вряд ли получится оформить опеку. Аманда кивнула, молча собрала документы и вышла. Скажи она хоть слово, то точно не сдержалась бы и разрыдалась прямо там, в кабинете Доусона. Это было несправедливо. Ее давнее хобби сослужило ей хорошую службу и заказы на разработку иллюстраций, брошюр и рекламных проспектов сыпались на женщину обильным дождем, принося неплохую прибыль. Она даже позволила себе снять квартирку попросторнее, со второй спаленкой — как раз для ребенка. Однако отсутствие постоянного контракта или собственного бизнеса делали ее материально несостоявшейся в глазах попечителей. Аманда активно пыталась устроиться на работу по договору, но пока это не выходило. Ее узнаваемость как профессионала и художника росла, но кого же это волновало? На «стабильную» работу без диплома не брали, а Аманда в свое время обменяла университет на Джона. Идиотка. Уже год она обивала пороги специальных учреждений и приютов, и каждый раз получала этот снисходительно-жалостливый отказ. По пути домой Аманда забежала в кондитерскую на углу улицы, где купила крошечный кексик и тонкую свечку. Ей было не привыкать отмечать день рождения скромно, а в этот раз она собиралась загадать желание. Может хоть так, словно по мановению волшебной палочки, все сбудется, и у нее получится-таки взять ребеночка? Домой мисс Уайт пришла затемно. Пламя единственной свечки было задуто, кекс съеден, и Аманда прошлепала к компьютеру. Быстро доделав пару заказов, она открыла макет новой работы и начала рисовать для души. Это успокаивало и отвлекало. Аманде было необходимо, чтобы руки чем-то занялись, иначе голова просто взорвалась бы от обилия горьких мыслей. Женщина погружалась в работу все сильнее, не особо вдумываясь в то, что именно рисует. Иллюстрация была закончена к четырем часам утра, и Аманда устало откинулась на спинку кресла. Перед ней была картинка, которую она не планировала и создавала по наитию, просто накладывая тени, мазки и штрихи. Теперь художница с удивлением рассматривала получившееся изображение. Маленький мальчик сидит на кроватке в каком-то мрачном, тесном помещении. Старенький камзольчик, поношенные штанишки и такой печальный взгляд пронзительных черных глаз. Эти глаза смотрели на нее с монитора, заглядывали прямо в душу. В них горели детская обида, боль и невыносимое обжигающее одиночество. Аманда готова была поклясться, что никогда прежде не видела этого ребенка, но сейчас, вглядываясь в насупленное личико, она словно чувствовала мощнейший прилив нежности. Художница смотрела на свое творение, а по щекам быстрыми потоками бежали соленые капли — так жалко ей вдруг стало нарисованного парнишку, который был где-то там совершенно один, такой несчастный, никем не любимый. Она провела рукой по экрану. Острое, яркое желание обнять, приголубить ребенка бросало Аманду в дрожь. Женщина нажала на кнопку сохранения. Система попросила дать файлу имя. Аманда задумалась на секунду, а потом, уверенная в том, что подобрала самое подходящее название, вывела: «сын». Монитор мигнул: иллюстрация была сохранена. В груди что-то кольнуло: мисс Уайт почувствовала, как какая-то невидимая нить оплела сердце, и устремилась куда-то, просеиваясь через пиксели картинки, сквозь время и пространство, к мальчику, который ждал ее где-то там, во мраке. Это было каким-то сумасшествием, но Аманда каким-то неведомым абсолютно волшебным образом знала: все по-настоящему. — Мама тебя обязательно найдет.***
Ночь время от времени разрывали сполохи — за тусклыми узкими ставнями не на шутку разыгралась гроза. Аманда шла по мрачному пустому коридору. Она не помнила, как сюда попала, но это почему-то было неважным. Что-то смутно знакомое чудилось ей в этих темных стенах, в этом воздухе, наполненном запахами хлора, прогорклой овсяной каши и затхлой сырости. Наконец Аманда остановилась у последней двери. Она не знала, что скрывается за ней, но что-то подсказывало: женщина пришла куда нужно. Дверь со скрипом отворилась. За окном светанула молния, осветив небогатую обстановку. В маленькой комнате почти не было мебели, только платяной шкаф и железная кровать. На кровати поверх серого одеяла сидел мальчик, обнимавший разбитые коленки. Он поднял на Аманду испуганные черные глаза, и она все поняла. Она узнала его моментально — этот затравленный взгляд, эти поджатые тонкие губки, эти темные волнистые волосы, зачесанные на левый бок. Аманда подошла ближе и опустилась на корточки, чтобы лица оказались на одном уровне. — Это ты? — неверяще спросила она, больше у самой себя, нежели у семилетки, во все глазенки рассматривающего гостью. Женщине было тяжело поверить, что сейчас, спустя три года после того, как она нарисовала неизвестного сиротку, ей наконец удалось его обнаружить. А ведь она облазила все форумы, обегала все приюты и специальные учреждения, выискивая мальчика с картинки, снискав славу поехавшей на всю голову шизофренички с глупой идеей фикс. Аманде Уайт было плевать на то, что про нее думают — она полюбила ребенка с первого взгляда и должна была сделать все, чтобы найти его. Потому что точно знала, и не важно откуда — она нужна ему так же сильно, как и он ей. Мальчуган чуть нагнулся вперед, протянул ручку и дотронулся до щеки. Прикосновение было теплым и мягким. — Ты пришла за мной…— чистый тонкий голосок подрагивал, ребенок, казалось, вот-вот расплачется. — Ты заберешь меня отсюда, правда? Ты же заберешь меня? — Конечно… Он метнулся к ней, она крепко обняла его, и по телу растеклось уютное ликующее тепло. Крохотные ручки обвили плечи Аманды, дыхание мальчика щекотало шею, а горькие детские слезы, которых он так и не сумел сдержать, падали ей за шиворот. Аманда лишь крепче прижала ребенка к радостно колотящемуся сердцу. — Конечно, я заберу тебя, солнышко! Я же так долго тебя искала! — женщина поцеловала мальчугана в висок. — Я знал! Билли Стаббс говорит, что я все сочиняю, что ты — просто сон, но я был прав! — Мальчик говорил, попеременно всхлипывая. — Я рисовал тебя. — Тут он немного отстранился, неуверенно и застенчиво всматриваясь в ее улыбающиеся глаза. — Хочешь посмотреть? Она кивнула, любуясь его серьезным маленьким лицом, тонкими пальчиками, горящими глазками-угольками. Они устроились прямо на полу. Кроха протянул ей видавшую виды потрепанную папку и сейчас закусил губу, пытаясь скрыть волнение: ему было важно, чтобы она оценила его творчество. Аманда отогнула скобы, и из папки вывалился целый ворох листов. С каждого рисунка на женщину смотрела она сама, удивительно похожая, всегда улыбающаяся. На всех бумагах стояла чуть кривоватая надпись: «мамочка». Голос Аманды дрожал, пока она ласково стирала слезы с взволнованного личика, обещая себе, что сделает все, чтобы у него больше не было поводов плакать: — Очень красиво, родной. Ты сможешь стать художником, если захочешь. Он задорно улыбнулся. — Художник у нас ты. А вот я хочу быть волшебником. — Тогда ты им обязательно будешь. И я не удивлюсь, если ты им уже являешься. Ведь как-то мои руки, словно ведомые какой-то таинственной силой, нарисовали твое лицо на экране монитора. Как-то ты нашелся в этом не пойми где находящемся здании, в котором я очутилась сама не зная как. Каким-то одному небу известным образом ты попал в мое воображение, в мое сердце и теперь я заберу тебя, обязательно заберу, чтобы ты остался со мной навсегда. Он пах молоком и луговыми цветами. Она обнимала его вдыхая полной грудью запах детства, запах сбывшейся надежды на то, что кто-то придет и полюбит его, одинокого, всеми брошенного малыша. Запах ее сына.***
—Том, завтрак готов! То-о-ом! Топот ног и Том Марволо Уайт-Риддл спрыгнул со ступеньки и подлетел к Аманде, крепко обнимая со спины. — Доброе утро, мамочка. Она чмокнула его в лоб. Том был уже в таком возрасте, когда мальчишки от подобных проявлений чувств жутко смущаются и тянут возмущенное: «ну ма-а-ам». Однако Том не вредничал — он хорошо помнил недолюбленное детство и с удовольствием наверстывал упущенное — принимал утренние поцелуи, старательно изготавливал открытки ко Дню Матери, каждый день перед сном говорил «я тебя люблю». Аманда положила еду на тарелку и поставила перед сыном. Он потянулся к пакету с апельсиновым соком, и пока оранжевая жидкость тонкой струей наполняла стакан, мисс Уайт думала о том, как сильно она счастлива. Прошло пять лет, а радость от того, что этот замечательный сорванец — ее сын, ни на секунду не поблекла, оставаясь такой же солнечной и искренней как в первый день. Том и впрямь оказался волшебником. Чудо-ребенок каким-то образом перехитрил само время, притянув ее к себе. Лишь дома, в обнимку пронеся его через водовороты мрака и мерцающих образов летящих поколений, Аманда расспросила и поняла, что забрала его не абы откуда, а из тридцатых годов прошлого века. Поломав голову над тем, как это было возможно, она махнула рукой — да какая, собственно, разница? Главное, что она нашла его, и они теперь вместе. Том считал так же. Магия на этом не кончилась. У Аманды на столе непонятно как материализовались все необходимые документы для усыновления, и Том вскоре официально стал Уайтом-Риддлом. Они отметили это событие походом в зоопарк. Там выяснилось, что мальчик умеет говорить со змеями. Мисс Уайт поудивлялась, поахала, а через неделю отвела сына в террариум, выбирать питомца. С тех пор питон Вольдемар стал третьим членом семьи. В прошлом году случилось что-то и вовсе из ряда вон выходящее. Том поступил в школу чародейства и волшебства. И хотя Аманда безумно скучала все долгие девять месяцев вдали от сына, его восторги от Хогвартса стоили того. К тому же, Том писал ей почти каждый день. Собственно, так в семействе Уайтов и появился четвертый представитель — сова Снежинка. Аманда вдруг живо вспомнила день, когда на порог заявился Джон — вдрызг пьяный, помятый, с недельной щетиной. Он пришел с какими-то претензиями, сути которых из-за заплетающегося языка она так и не уловила. Бывший муж был настроен крайне буйно, но, когда он полез к ней, размахивая руками, то моментально об этом пожалел. Том и Вольдемар словно по волшебству оказались в комнате и вклинились между ними. Мальчик остановил летящего на него мужчину жестом, заставив того замереть в воздухе, а змей угрожающе раскрыл широкую пасть, грозясь заглотить незадачливого визитера. — Еще раз сюда заявитесь, и Вольдемар вас сожрет. — спокойно заявил Том. Джон никогда больше не появлялся в их жизни. Маленькая семья сидела на кухоньке, залитой утренним солнцем. Круглые пышные панкейки, политые ароматным сиропом, были умяты за десять минут. — Не торопись, подавишься ведь. — Аманда не могла сдержать улыбку, глядя, как Том наяривает ее стряпню за обе щеки. Она знала почему сын спешил — совсем скоро к ним должны были заехать родители его школьного друга. Отсюда обе семьи планировали вместе отправиться в Косой Переулок. Томас Уайт-Риддл и Маркус Снейп были однокурсниками, и оба грезили о том, чтобы пройти в этом году отбор в рэйвенкловскую команду по квиддичу. Мальчики познакомились в прошлом году, в день закупа необходимых принадлежностей для школы и сразу сблизились — не разлей вода. Сдружились и родители — Аманда хоть и была маглой, но в волшебный мир сына влюбилась так же сильно и моментально, как и в ненаглядного мальчугана. Северус и Лили Снейп оказались людьми приветливыми: оба преподавали в Хогвартсе и часто наведывались к Аманде в гости по выходным, привозя с собой Тома и Маркуса. Иногда с ними приезжал и приятель Северуса, профессор магловедения Сириус Блэк. Мужчина производил приятное впечатление, а в последний визит отчаянно краснея пригласил Аманду попить где-нибудь чая или чего покрепче. Конечно же она согласилась. Уайты и Снейпы не спеша шли по пестрой волшебной алее. Мальчики счастливо переговаривались, бережно неся в руках новые Молнии-7. Аманда складывала в папку бумаги — хозяин магазина только что подписал с ней договор по оформлению целого тиража брошюр для нового поступления гоночных метел. Женщина улыбалась: кажется ей довольно скоро пригодится помощь профессора Блэка, чтобы заколдовать готовый макет и заставить иллюстрированные ею метлы парить со странички на страничку. — Я стану охотником, мам. — заявлял Том — А ты приедешь на игру, и будешь смотреть на нас с трибуны. — Конечно буду, — кивнула мисс Уайт. — И обязательно нарисую твой первый гол. Они улыбались друг другу. В воздухе витала любовь.