Такой разный взгляд

      Пётр Семёнович пришёл в себя резко, словно бы его кто-то включил нажатием кнопки… будто бы он был комнатной лампочкой. Впрочем, тут же в памяти всплыл мальчик-робот из старого фильма, которого, наоборот, хотели выключить…       «Не о том думаю», — одёрнул себя Леший, рывком принимая сидячее положение и осматриваясь по сторонам, чтобы увидеть густой туман на расстоянии четырёх-пяти метров от себя во все стороны.       Последнее, что помнил шестидесятилетний мужчина — это поездку на маршрутке, во время которой он разговорился с пожилой дамой, оказавшейся весьма приятной собеседницей. Учитывая же мгновения до потери сознания, а также то, что рядом не было никаких признаков больничных кушеток и медицинского персонала, выводы о месте своего пребывания оказались неутешительными.       — Ну… хотя бы чертей с котлами и вилами не видно — это уже хорошо, — попытался пошутить артист, но получилось не особенно убедительно, в результате чего было принято решение лишний раз рот не открывать (во всяком случае — пока хоть что-то не прояснится).       Мужчина осторожно поднялся на ноги, ещё раз осмотрелся, постучал носком туфли по гладкой, словно зеркало, плитке. Пол, выложенный чередующимися чёрными и белыми квадратами вызывал ассоциацию с огромной шахматной доской, из-за чего не получалось не сравнивать себя с фигурой… что не способна делать собственных шагов без желания игрока (и уже не важно, является ли она пешкой или королём).       «Любопытно, у меня одного такое посмертие? А может быть, здесь и остальные пассажиры той маршрутки где-то находятся? Было бы замечательно найти кого-нибудь из них. А то боюсь, что тишина и одиночество не слишком хорошо скажутся на моём состоянии», — из-за своей профессии, не желая отставать от времени и стремясь оставаться в курсе новых веяний, Пётр Семёнович стремился ознакомиться с современным творчеством как в других театрах, так и кино с музыкой… уделив часть внимания картинам, призванным вызвать страх у зрителя.       Леший признавал, что как дитя минувшей эпохи, со всеми её многочисленными плюсами и минусами, он был человеком исключительно предвзятым, а потому скептически относился к продукции того же Голливуда, планка качества которого падала год от года. Были ли виноваты в том актёры, уступающие уходящим звёздам прошлого, ну или же чрезмерная любовь режиссёров к компьютерной графике и спецэффектам, он сказать затруднялся. Единичные удачные работы на общем фоне были тем исключением, что подтверждало правило.       Однако же было и то направление, в котором высокий уровень не только поддерживался, а временами даже поднимал планку ещё чуть-чуть. Фильмы ужасов, правильно озвученные и хорошо продуманные, позволяющие разуму самостоятельно додумывать часть картин, были тем, что вынуждало сердце артиста биться в ускоренном ритме, а то и просыпаться по ночам (это, разумеется, не касалось многочисленных фильмов о зомби).       И вот сейчас, стоя в окружении густого тумана, который к удивлению не создавал темноты, невзирая на свою плотность, пожилой мужчина испытывал почти детский восторг, граничащий с ужасом неизвестности. Его живое воображение заставляло рисовать образы самых ужасных существ, прячущихся за непроглядной пеленой, память подкидывала строки книги одного культового автора… среди творений которого имелось нечто подобное, но воля и разум сдерживали любые порывы души, выставляя наружу привычную маску образа, отыгрывать который было столь же естественно, как и дышать.       — Гав-гав, — прозвучал неестественный, похожий на человеческую речь лай, эхом донёсшийся со всех сторон.       «Вот, похоже, обо мне и вспомнили», — оправив пиджак лёгкого коричневого костюма, пожалев об отсутствии шляпы, Пётр Семёнович сцепил руки за спиной и соединил пятки обуви, создав подошвами угол примерно в сорок пять градусов.       Бежать в неизвестность было бы глупо: даже если бы где-то рядом находилась дверь в светлое будущее, то вероятность наткнуться на неё стремилась к нулю, а вот шанс превратиться в загоняемую жертву рос. Кроме того, несмотря на очень неплохую форму для своих лет, в собственных физических силах мужчина здраво сомневался. Конечно, выбор покорно ждать своей судьбы казался ничуть не лучше, но так хотя бы появлялась иллюзия шанса встретить окончательный конец на своих условиях.       «Фатализмом попахивает», — без радости или гнева подумал Леший, высоко держа голову и ожидая непонятно чего, продолжая стоять на белой клетке огромной шахматной доски.       Он уже успел проверить карманы одежды и убедиться, что они абсолютно пусты, а потому в случае нападения даже мобильным телефоном в неприятеля бросить возможность отсутствовала (не то чтобы это как-то могло помочь при встрече с каким-нибудь монстром, но на тех же подростков-хулиганов действовало). Так что, оставалось сохранять достоинство хотя бы в своих глазах, отыгрывая роль смелого и невозмутимого человека.       — Ррр… — раздалось рычание слева, заставившее стадо мурашек пробежаться по спине, одновременно с тем слегка смещаясь и разворачиваясь лицом к угрозе, медленно выступившей из всколыхнувшегося тумана. — Гав!       На первый взгляд — это была серая дворняга с зелёными глазами, стоячими ушами и лохматой шерстью. Однако же стоило присмотреться повнимательнее, как разум цеплялся за несоответствия, которые вызывали в душе тревогу и интерес: во-первых, доносящийся лай всё ещё напоминал слова, во-вторых, взгляд был слишком внимательным, каким-то изучающим, полностью осознанным. Ну и кроме всего прочего сама натура актёра буквально кричала, что перед ним разыгрывают роль… причём не слишком-то и стараясь подражать оригиналу.       «Полагаю, что хуже уж точно не будет», — мысленно констатировал Леший, жестом изображая снятие невидимой шляпы, а затем совершая поклон.       — Моё почтение, леди, — очень надеясь, что не спутал женский и мужской голоса, произнёс артист.       — Хи-хи… А ты мне нравишься, — изрекла собака, усевшись прямо на каменный пол.       — Отрадно слышать, леди. Прошу прощения — не имею чести быть вам представленным, — извиняющимся тоном продолжил говорить мужчина, окончательно загоняя себя в рамки избранной роли.       — Что в имени тебе моём? — игриво (?) подмигнула собака, прижав к груди правую переднюю лапу. — Хоть Каштанкой назови, главное — в огонь не бросай. Хи-хи.       — Чем обязан… вашему вниманию? — Пётр Семёнович выпрямился в полный рост, заложил руки за спину и изобразил на лице выражение невозмутимости, будто бы обсуждал погоду со старым другом, а не разговаривал с существом, маскирующимся под собаку. — Признаться, я ожидал увидеть… менее эстетически приятное существо.       — Льстец, — опустив морду и прикрыв глаза, в дополнение ещё и хвостом вильнув, изобразила смущение собеседница. — Мне даже неловко.       — Уверяю, я вовсе не стремился вас смутить, — чувствуя вдохновение, Леший приложил ладонь к сердцу. — И всё же, леди, кто вы?       — Я та, кто хочет развлекаться, — подняв голову, широко оскалилась в клыкастой улыбке собака, затем поднялась на задние лапы, в процессе чего её фигура стала более человекоподобной, подошла к старику и ткнулась кончиком влажного носа ему в подбородок, вызвав новую волну мурашек по всему телу. — А ты — актёр, чьё представление должно продолжаться. И у меня есть для тебя роль… интересует?       — Я бы с радостью согласился, но мои лучшие годы позади, — постарался добавить в голос искренней печали человек.       — Не стоит скромничать: твой разум всё столь же крепок и остёр, а опыт заслуживает уважения, — лапа-рука легла на грудь немолодого человека, расположившись прямо над сердцем, а взгляд зелёных глаз стал хищным. — Что же до молодости — это моя забота. У меня есть для тебя роль, артист: роль всей твоей жизни.       «Отказаться я, похоже, не могу», — констатировал про себя Леший, в ответ на что, словно бы его мысли не являлись для хищного существа перед ним секретом, клыкастая белоснежная улыбка, достойная собаки Баскервилей, стала шире (вызывая неосознанную ассоциацию с улыбчивым котом из детской сказки).       — И что же это за роль? — задал напрашивающийся вопрос Пётр Семёнович.       — А это сюрприз, — хихикнула собака, после чего толкнула артиста в грудь, заставляя начать падать на спину, взмахнув руками в попытке устоять. — Пока-пока. И не разочаруй меня!       «Вот ведь… сука», — промелькнуло в голове немолодого мужчины, который не почувствовал под собой пола, а провалился в чёрную пустоту, падая всё быстрее и быстрее.       …Тем временем собака вернулась на четыре лапы, потянулась, зевнула и улеглась на край белого квадрата, чтобы уставиться любопытным взглядом в провал, образовавшийся на месте чёрной клетки. Только что она нарушила правила игры, введя нового участника, пока предыдущий ещё жив… Но разве можно было упустить столь любопытную возможность, открывшуюся благодаря действиям малыша Гиша?!       — Не разочаруй меня, артист, — почти как кошка промурлыкала сука, вильнув хвостом в нетерпении. — Моё огорчение тебе не понравится.       …У неё в запасе оставалось ещё несколько фигур, но только одну из них можно было использовать в этой эпохе, тогда как для остальных имелось более подходящее время. Народы, в которых должны были родиться герои, всё ещё не встали на ноги сколь-нибудь твёрдо, из-за чего эффект от вмешательства мог оказаться совершенно незначительным. Расходовать же столь редкий ресурс на нечто местечковое не позволяли рачительность и гордость.       «Надеюсь, грифончик ещё себя проявит. Печально будет увидеть его бесславную гибель тогда, когда великие планы только-только получили возможность на реализацию. Может быть, стоит его чуть-чуть подтолкнуть? В конце концов… Фросту я немножко помогла. Так что — это будет справедливо», — облизнувшись длинным языком, скрывающаяся под обликом собаки хищница сверкнула изумрудными глазами, временно выпуская из поля зрения свою новую игрушку.       …Ведь намного интереснее будет увидеть не то, как она делает первые шаги, а сразу узнать, чего удалось достичь за более или менее серьёзный срок.                   ***       Было темно, тепло и тесно. Тело чувствовалось слабо, словно бы он умудрился отлежать себе все конечности, при этом свернувшись в какую-то совсем уж странную позу (благо, опыт подобного был). А ещё — вокруг было мокро, словно на глубине очень маленького бассейна.       В голове то и дело вспыхивали образы, похожие на всплывающие из глубины памяти воспоминания о фильме… или представлении-спектакле, в котором участвовали разные куклы и актёры в причудливых костюмах. Сюжеты были самые разные, начиная от незамысловатых историй любви до предательства, обмана и манипуляций, пусть и совершаемых на взгляд бывалого артиста довольно топорно.       «Любители», — хмыкнул про себя Леший, погружаясь в очередное представление, похожее на разбитую на кусочки мозаику, начало и конец которой найти было ничуть не проще, чем собрать чёрно-белый пазл из тысячи осколков.       «Какие странные галлюцинации. И вроде бы речь мне неизвестная, но я примерно понимаю её смысл», — пронеслись в голове медленные, ленивые мысли, отнявшие изрядную часть выносливости, что заставило погрузиться в сон без сновидений.       …Придя в себя в очередной раз артист понял, что ему стало совсем тесно и неудобно: руки и ноги прижимались к телу так плотно, что даже пошевелить ими не представлялось возможным. Голова подбородком упиралась в грудь, на шею давило нечто вогнутое и гладкое, стук сердца отдавался в висках, словно тяжёлые удары барабана.       «Эй! Кто-нибудь! Вытащите меня!», — мысленно закричал Леший, хоть и не страдающий клаустрофобией, но почти физически чувствующий то, что этот недостаток рискует вот-вот исправиться.       Желая хоть немного облегчить давление, он начал пытаться распрямиться, упираясь всеми конечностями в стенки вокруг. Как ни странно, но это сработало: сперва преграда будто бы промялась и деформировалась, а затем раздался тихий хруст…