Что ты чувствуешь

Хесус не участвовал в споре, который разгорался за столом уже минут двадцать, ему вообще казалось это ерундой. Но спор от этого не заканчивался. — Мы с Жорой много раз обнимались и даже целовались, но никто из нас не чувствовал возбуждения. — заявляет Вася и переглядывается с Жорой, тот кивает в подтверждение его слов. — Так что это так не работает. — Всё бы было иначе, делай вы это наедине в интимной обстановке. — парирует Стинт. — С чего бы нам такое делать? — В толпе тоже завестись можно от простых прикосновений, например, если трогать друг друга под столом, важно, как и где. — говорит Шадоукек, почти засыпая на своей руке после всего выпитого алкоголя. — Можно даже не знать, кто это делает. — Но тогда ты тут же почувствуешь отвращение, как только узнаешь кто это. — предполагает Гайка. — Тем более стрёмно, что тебя вообще кто-то неизвестный трогает. — А если будет уже поздно? — уточняет Стинт. — Не, я бы всё равно не кончил. — задумавшись мотает головой Вова. — Хуйня какая-то. — Зависит от человека, если он тебе не отвратителен сам по себе, чувства от тех же объятий будут положительными. — говорит Татьяна. — Приятно касаться человека, который тебе нравится, и без сексуального подтекста. — Не любая девчонка может возбудить, тогда у парня вообще нет шанса. — возражает Братишкин. — Тут как раз и зависит от того, нравится тебе человек или нет. — Если тебя за хуй схватят, он встанет и ему чхать будет, кто это сделал. — убеждает Стинт. И Хесус благополучно бы забыл об этом споре, если бы эта история не всплыла снова в самый неожиданный момент.

***

Братишкин улыбается, смотря ему прямо в глаза, улыбается как кретин, поэтому Хеса это напрягает даже больше, чем то, как близко тот к нему находится. — У тебя какой-то вопрос? — интересуется он, отодвигаясь к краю стула, подальше от него. — Нет. — спокойно отвечает Вова. Хесус не очень доверяет его ответу и оглядывается. Да когда эти девочки уже вернутся? Нахуя они вдвоём ушли вообще? И когда Вася приедет, они уже два часа его ждут. Чертовски раздражает странный взгляд Вовы, он чувствует его затылком. — Я отойду тоже. Пожилой мочевой пузырь, вся хуйня. — бормочет Хес, вставая. — Конечно, старый. Хесус подходит к туалету и обнаруживает, что он тут один, на одного человека, и сейчас пустой. А Гайка с Таней тогда куда делись? Он не очень хочет размышлять, куда и зачем две девочки могли уйти после туалета, ничего не сказав, в магазин, наверное. Пожав плечами, он заходит в помещение и тут же едва не впечатывается лицом в стену, когда его жёстко толкают в спину. Вырубается свет, хлопает дверь, и Хесу кто-то зажимает рот, вжимая в стену сильнее. Этот кто-то держит сильно, вор какой-то. Что он собирается воровать, непонятно: у бедного стримера и так последние деньги рулетка забирает. Пиздец. Его тут грабят, а он каламбуры выдумывает. Или уже убивают? Хесус дёргается, но он и сам не отличается особой силой, а сейчас ещё и подрагивает от страха. Маньяк, не иначе, лезет ему в карман, но промазывает и проводит рукой по бедру. Хес пытается пнуть его в колено, но промахивается, руками у него выходит только вяло подёргать его за одежду и сдвинуть ладонь с носа, пока не задохнулся. И он всё ещё чувствует чужую ладонь, скользящую уже по внутренней стороне бедра, и как его шею щекочут волосами. Это какой-то ебанутый фанат, Надежда его нашла? Хесус пытается успокоиться, чтобы сделать рывок и вырваться, выравнивает сбившееся дыхание и вдруг от осознания у него округляются глаза. Это ебаный Вова. Он узнаёт запах его вездесущего олд спайса, когда этот придурок кладёт голову ему на плечо. Конечно, это может быть кто угодно, кто пользуется им тоже, но так пахнет только от Братишкина. Хес даже мычит ему в ладошку что-то по типу «Слава богу это всего лишь ты!», хотя в самой голове становится совершенно пусто, все силы покидают от облегчения. А Вова тем временем уже заскальзывает рукой ему под кофту, продолжая… А что, собственно, происходит? Вова дышит горячо Хесу на ухо и оглаживает его живот, снова спускается вниз и тянет за резинку штанов. Хесус прижимается лбом к холодной стене, пылающее до этого от страха и злости лицо теперь горит от смущения. Его возбуждают непонятные действия Вовы, и это стрёмно. А ещё стрёмно, что Вовина рука у него в штанах, повторяет теперь пройденный до этого путь уже по голой коже. Хес находит силы хотя бы накрыть его ладонь своей, останавливая. Его потряхивает. Братишкин резко вытаскивает из его штанов руку и даже отпускает, а потом отходит назад и включает свет. Хесус не решается оторвать лицо от стены и обернуться. — Эй, Хес, это был я сейчас. — говорит Вова, его голос больно бьёт по ушам в гробовой тишине. — Ты ведь возбудился? Что ты теперь чувствуешь? — Нахуя? — просто спрашивает Хесус, развернувшись, Вова делает шаг к нему и это уже дохуя близко в маленьком помещении. Хес отходит к раковине, но Братишкин встаёт рядом с ним у широкой тумбы. — Ведь ты возбудился, хотя это был я? — Вов, ты долбаёб? Нет, блять, ты точно долбаёб. — Просто ответь. — настаивает Вова, всё ещё находясь так близко, что они в любой момент могут прижаться друг к другу. — Ты пьяный? — Немного, но ты ответь. — Я даже не участвовал в том разговоре, нахуя ты на мне это проверял? — Что ты чувствуешь, зная, что это был я? Хесус чувствует, что Вове необходимо набить морду. Он толкает его к стене, но конечно ударить не может. — Ты охуел? — Хес… — Братишкин проглатывает остальные слова, когда Хесус сжимает его шею, наклоняется совсем близко к лицу с нечитаемым взглядом и холодом в глазах. — Что ты чувствуешь? Вова не может дышать и покрывается мурашками, рот наполняется слюной, которую он не может проглотить. Ему чертовски страшно. Хесус вдруг улыбается, отпускает его шею и даже нежно гладит кожу пальцами, будто извиняясь. — Вот видишь, не так-то сложно вызвать какие-нибудь чувства. — И ты выбрал какие-то отстойные. — бурчит Вова, отталкивая его руку, и трёт свою шею сам, дышать всё ещё больно. — Ты меня пиздец напугал. Я сначала чуть не помер от страха, пока не понял, что это ты. — Так ты понял? — Да. — Когда? И что ты почувствовал тогда? Теперь Хесус чувствует раздражение от настойчивости Вовы, он снова опускает ладонь на его шею, только теперь нажимает большим пальцем на подбородок, заставляя его задрать голову, прижимается плотнее. Он дует ему в шею, касаясь её губами, морщится, когда Вова сжимает его запястье и до боли вцепляется в бок, и в отместку тыкается влажным языком в нежную кожу под ухом. Братишкин хрипит, дёргаясь, и случайно толкает его бедром, попадая коленкой ему между ног. Хес хмыкает, вжимается сильнее, свободной рукой сжимает его плечо, оттягивая ворот кофты, и оставляет засос у него на плече. — Блять. — тянет Вова, ещё больше вытягивая шею и прикрывая глаза. — И что ты чувствуешь, зная, что это делаю я? — с издёвкой интересуется Хесус и трётся бедром об его пах. — Сука. — Такие чувства тебе нравятся больше? — Хватит, я… Хес… — Я специально оставил засос там, где не видно будет. — сообщает Хесус, продолжая скользить мокрыми губами по его коже. Вова мычит, упирается в него двумя руками и поворачивает голову в сторону, прижимаясь виском к стене. Хес увлекается и понимает это, когда начинает скользить языком по его щеке, тогда он его отпускает, но приходится придержать за руку, когда от неожиданности тот чуть не сползает по стене на пол. — Эй, ты как? — взволновано спрашивает Хесус, разглядывая его покрасневшее лицо. Братишкин тяжело дышит, лениво открывает глаза, уставившись на него расфокусированным взглядом, потом отталкивает его от себя и выпрямляется. Хес поджимает губы, чувствуя себя виноватым, что перестарался. Но затем Вова вмазывает ему кулаком в лицо со всей дури. — Сука! — Хес прижимает ладони к пострадавшей щеке, оседает на пол и, если тот не зубы ему сломал, то челюсть свернул точно, потому что та болит невыносимо. — Больно. — Ты пизданулся?! — орёт Братишкин, топая ногой. — Если у тебя встал, это только твоя проблема! Нехуй людей избивать. Блять. — Охуел? — Пиздец как больно. — Хеса трясёт от боли, от ужасного вкуса крови во рту, он плюёт её на пол и осторожно щупает языком щёку изнутри, но вроде просто разодрал её об зубы, те на месте, а кожа саднит. — Хес? Ты тут не умираешь? — разволновавшись Вова подскакивает к нему, садится на пол и пытается разглядеть за руками его лицо, даже забывает, что злился. — Я так сильно тебя долбанул? — Ебать как сильно. Но умирать я не собираюсь, не дождёшься. — Блин, Хес, у тебя кровь. — Я вижу, блять! Вова вскакивает, срывает бумажные полотенца у раковины и возвращается к нему, прижимая их к его лицу. — Куда ты мне их в рот пихаешь? — возмущается Хесус, вырывает из его рук полотенца и вытирается сам. — Пизда. Я завтра опухну, пиздец. — Я… Ну… Холодное нужно приложить, давай водой польём, или я могу сходить попросить лёд. — Нет, Вов, никуда не ходи, только шум поднимешь, лучше возвращайся за стол, нас и так давно нет. Скажешь, что я ушёл. — Я ведь виноват, я не могу так тебя оставить. — Я видеть тебя не хочу, так что вали. — прогоняет его Хесус, адреналин проходит и становится только больнее. — Но… — Пошёл на хуй, Вова. Я сам разберусь. Братишкин не хочет уходить, он виноват, что так резко отреагировал, тем более Хес выглядит так, словно сейчас расплачется, уже и глаза блестят. Он придвигается ближе, касается его щеки рукой, другой убирает от лица его ладонь, рассматривая огромное красное пятно во всё лицо. — Сильно видно? — спрашивает Хесус и не сопротивляется, когда Вова нежно гладит пальцами синяк, даже прикрывает глаза. — Пиздец как. — Сука. — Вставай, хоть водой, главное холодной остудить. — Вова поднимает его на ноги и ведёт к раковине. Хесус умывается, полощет рот от остатков крови и долго просто поливает лицо водой. Всё это время Братишкин стоит рядом, Хес ощущает близость с ним, пока корячится над раковиной. — Может ты наконец уйдёшь? — всё же не выдерживая, спрашивает он и плюётся в раковину водой. — Нет. Хесус выпрямляется, поворачиваясь, у него по лицу стекает вода, и он тянется за полотенцем, но Вова прижимает его руку к тумбе. — Болит? — спрашивает он и оглаживает большим пальцем синяк, но смотрит на то, как по его шее стекает капелька. — Невыносимо. — отвечает Хесус, хотя нахлынувшие от пристального взгляда чувства здорово притупляют боль и дыхание становится поверхностным. — Бедняжка. — Да? А кто ещё? — Хес упирается руками в тумбу с раковинами, проводит языком по губам и чуть изгибает брови. — Редкостная сучка. — выдыхает Братишкин и ловит очередную каплю на его шее губами. — А-х, кто бы говорил. Потом ты снова изобьёшь меня? Он чувствует, как губы Вовы растягиваются в улыбке на его коже, но тот продолжает сцеловывать воду, постепенно поднимаясь выше, Хес со всей силы сжимает пальцы, чтобы ни за что не коснуться его, но довольно мычать себе позволяет. Братишкин заглядывает ему в глаза и опускает взгляд на губы, но ничего не предпринимает. — Снова будешь спрашивать какие я испытываю чувства? — уточняет Хесус, стараясь отодвинуться от него как можно дальше, но некуда. — Не буду. — Тогда зачем? — По рофлу получается. — Еблан. Вова нажимает ему на щёку пальцами, а когда тот хмурится и шипит от боли, прижимается к его губам, просовывая язык ему в рот. Хес цепляется пальцами за его волосы, не позволяет ему отстраниться, даже если тот и не собирался, и начинает вести в поцелуе, разворачивает их, прижимая Вову снова к стене, тот чуть не ударяется головой об ящик для бумажных полотенец. Они грязно лижутся, не заботясь о том, что кто-то может зайти, но никто всё равно и не заходит. Хес царапает пальцами гладкий кафель на стене, хотя хочется касаться ими Братишкина, он сдерживает себя, нельзя позволять себе слишком много. Вова же себя совершенно не сдерживает, трогает его по спине сначала через кофту, потом и под ней, притягивает ближе, трётся об него коленкой и намечающимся стояком. Хесус не выдерживает такой провокации, снова поворачивает его и сажает на тумбу в свободное пространство между раковиной и стеной, притираясь между его ног и сжимая его задницу руками. Вова обнимает его за плечи руками и за талию ногами, они трутся друг об друга и целуются яростнее. Хес слышит громкий стук в дверь и отскакивает в сторону, буквально вырываясь из объятий, чуть не уронив парня на пол, и в панике пялится на своё лицо в зеркале. Вова находится в прострации и смотрит на дверь ничего не соображающим взглядом. — Эй! Привет? Тут кто-нибудь есть? Хесус, Вова? — раздаётся за дверью голос Васи, ну конечно, это не какой-то рандомный чел, которого можно легко послать. — Ты запер дверь? — тихо спрашивает Хесус у Вовы, но тот вообще не в адеквате. И дверь не заперта. — Я вхожу! Извините! О, вот вы где. А чего не отвечаете? Девочки меня встретили, а когда мы пришли, вас не было. — весело говорит Вася и замолкает на мгновение, всматриваясь в их лица. — Лёх, а что у тебя с лицом? Вы подрались? Хес надеялся, что через зеркало он не разглядит его синяк, но не судьба. — Всё в порядке, Вась. — говорит он, оборачиваясь, толкает Вову в плечо, возвращая его на землю. — Мы уже выходим. — Нет, подожди, у тебя точно синяк. — Просто аллергия на что-то, вот и покраснела щека. — Точно? — с сомнением спрашивает Вася, подходит ещё ближе и внимательнее разглядывает его лицо. — А выглядит как синяк. — Ну, выглядит, ну и что? — Хесу приходится приложить усилие, чтобы не морщиться, когда любопытный Васян тыкает его в щёку, но Братишкин быстро хватает его за руку. — Он же сказал, что аллергия, куда ты грязными руками лезешь? Сейчас раздражение ещё больше пойдёт. — ворчит Вова, наконец придя в себя. — Ой, точняк, сорри. — извиняется Вася и ещё раз смотрит на их лица. — Вы точно не подрались? Какие-то вы странные. Что вы вообще тут делали вдвоём? — Просто пытались понять на что аллергия. — Я устал после ночного стрима, домой уже собирался. — говорит Хесус и выбирается из их компании, пробираясь к выходу. — А, ну пока, до встречи. — прощается Вася. — А ты тоже, Володь, домой, что ли? Мы же только собрались, да опоздал, но это пробки всё. Хес мельком оборачивается и видит, что Вова топает за ним. — Ага, устал, пиздец. — отвечает Васе Братишкин. Они выходят из туалета, Хесус идёт в сторону выхода из ресторана, а Вова за ним. — Я надеюсь, ты домой идёшь? — уточняет Хесус. — Ага, к тебе или ко мне? — Братишкин останавливается рядом с ним и смотрит с улыбкой. — Я на машине. — Какой машине? Ты выпил. — Пару глотков в начале вечера. Уже выветрилось всё. — Ты продолжения хочешь? — Хочу.