Красивейший цветок

      Это произошло на второй день летних Олимпийских игр в Токио. Хината Шоё радостно шагал по коридорам Арены Ариаке, огромного стадиона, построенного для Олимпийских игр. Вприпрыжку шагая, он напевал свою туалетную песенку, пребывая явно в хорошем настроении. Естественно, ведь мужская волейбольная сборная Японии только что выиграла длинный, изнурительный матч против Испании. Хината попросил свою команду подождать его у дверей стадиона, а сам, направляясь к туалету по просьбе Кагеямы: связующий не переставал донимать его, так как Шоё не ходил в туалет перед матчем. Хошиуми настаивал проводить его под предлогом, что испанский либеро странно наблюдал за ним на протяжении всего матча даже после финального свистка. Шоё просто рассмеялся, напомнив сокоманднику, что он был Величайшей Приманкой, и было нормально для игрока противника смотреть на него.        Наконец, Хината добрался до туалета, который нашёл с трудом из-за множества коридоров. Интерьер был прост, как в обычной уборной. Он не мог не отметить, что плитка блестит ярче, раковины дороже и даже зеркала чище, чем в любом другом туалете. Ну, он играл в национальной команде, так что никто не мог обвинить его, что восхищается всем, что видит, как ребёнок, впервые открывающий мир. Перестав восторгаться, как всё сверкает, Хината справил нужду и вымыл руки — вода чище, чем обычная водопроводная? — взглянув на своё отражение в зеркале. Ничего необычного: волосы всё ещё оранжевые, загар, который, казалось, не хотел уходить, и белые, как снег, зубы. Закончив, он достал из кармана олимпийки симпатичный носовой платок, предложенный Сакусой Киёми, чтобы вытереть руки. Мужчина отругал его, увидев, как Хината встряхивает руки от излишка воды, и на следующий день дал ему этот платочек. Рыжему показалось, что у Сакусы проступил румянец на щеках, но маска, скрывающая половину лица, заставила его сомневаться. Брюнет показался очень милым, вручая платок так же, как школьница любовное письмо, — единственное, в чём Хината был уверен.       Хината нежно улыбнулся при воспоминании о застенчивом Сакусе, прежде чем сложить платок влажной стороной внутрь и убрать в карман. Он вышел из уборной, надеясь, что не заставил команду ждать слишком долго; некоторые игроки, как Атсуму и Бокуто, не терпят, когда их слишком задерживают. Юноша уже собирался идти к выходу из стадиона, но он встретился взглядом с незнакомцем, затаившим дыхание и, казалось, что-то ищущим. Он стоял в другом конце коридора; глаза незнакомца расширились, когда он вдруг спрятал левую руку за спину, будто ребёнок, пойманный на краже конфеты. Хината наблюдал, как тот медленно приближается к нему, без резких движений — неужели он думал, что японец собирался сбежать? — и когда расстояние между ними сократилось, Шоё смог разглядеть лицо незнакомца. Тёмные волосы отброшены на левую сторону, голубые, почти серые глаза, слегка загорелая кожа и идеально выбритые щёки. Красивый. Он, должно быть, был очень уверен в себе с таким привлекательным телосложением, но удивительно, что человек всего в метре от Хинаты, возможно, волновался. Незнакомец нервно вцепился в край своей олимпийки цветов Испании, перекатываясь с ноги на ногу, явно не решаясь заговорить.       Подождите, Испания? Хината опустил взгляд к маленькому флажку на олимпийке мужчины и действительно увидел узнаваемые жёлто-красные цвета. В мозгу что-то щёлкнуло, и он, наконец, понял, что перед ним не незнакомец, а либеро мужской сборной Испании, тот самый человек, которого Хошиуми находил странным. Хината пожалел, что отклонил предложение сопровождать его. Он мог быть высоким взрослым, но либеро был на шесть-семь сантиметров выше и выглядел старше, не говоря уже о мощных руках, способных сломать кость, если бы он захотел. Шоё замер, когда испанец нерешительно вытащил руку из-за спины, на щеках выступил розовый румянец. Хината ожидал чего угодно: острого ножа, письма с угрозами или, более вероятно, маркера, чтобы дать автограф. Но, конечно, не ожидал красивых цветов. Букет был из больших прекрасных подсолнухов в дополнении нескольких маленьких белых цветочков. Букет перевязан белой шёлковой лентой, украшенной кружевом, таким тонким, что не видно невооруженным глазом. Это было просто и красиво одновременно.       — Для те-тебя!       Глаза Хинаты расширились, когда он услышал, как либеро заговорил с ним по-японски, хотя он совершенно не знал его: понятно по тому, как он с трудом выговорил простую фразу. Юноша как в тумане принял у него из рук букет, не сводя глаз. Он узнал этот букет: видел в довольно известном цветочном киоске рядом с одним из спортивных залов в задней части стадиона. Вот, почему у испанца такой запыхавшийся вид: он сразу после матча побежал покупать цветы, а потом вернулся, надеясь застать Хинату где-то в коридорах. Эта догадка заставила Шоё покраснеть. Он получал несколько цветов от фанатов или дорогие букеты от Кенмы, потому что: «Если я не буду баловать тебя, то кто?», но это был первый раз, когда так тронут любовью незнакомца, кем-то из команды соперника. Туалеты всегда были признаком невезения, Шоё не раз встречался с устрашающими людьми, и эти встречи иногда преследовали его во сне даже спустя годы. Но не сегодня. Хината поднёс цветы к носу, глубоко вдыхая приятный запах, прежде чем глянуть на либеро, красного, как помидор.       — Gracias! — поблагодарил Шоё, тепло улыбаясь, его щёки порозовели от счастья.       Мужчина попытался заговорить с ним по-японски, так почему бы Хинате не заговорить по-испански? Все знают, как сказать «Спасибо» по-испански. Хината хотел выразить так свою благодарность, и, похоже, это сработало, стоило посмотреть на лицо либеро. Он был такой красный, что это вызывало беспокойство. Атсуму часто говорил, что его улыбка убивает их каждый день, его и остальную команду, но Хината никогда не понимал, о чём говорит лже-блондин. Улыбка такая пугающая? Потому что либеро перед ним выглядел испуганным. Красный оттенок на лице мгновенно спал, сменившись бледным, а глаза, казалось, были прикованы к чему-то за спиной рыжеволосого. Он с недоверием смотрел, как либеро сбегает, будто от этого зависит его жизнь, даже не оглядываясь, оставив Хинату одного в коридоре с букетом подсолнухов.       — Хината.       Оу, он был не один. Юноша обернулся, когда услышал знакомый глубокий голос, отчего Шоё вздрогнул. Неудивительно, что испанец бежал так быстро: Ушиджима Вакатоши стоял позади на высоте ста девяносто двух сантиметров, внушая ужасающую ауру. Невольно или специально, никто не мог сказать.       — У-Ушиджима-сан!       Хината старался не выглядеть слишком удивлённым, но это не удалось. Несмотря на то, что они были в одной команде, он не мог не подпрыгнуть или не вскрикнуть от удивления, когда Ушивака внезапно появлялся. Шоё едва сдерживался, чтобы не закричать «Japan». Как неловко.       — Тебя долго не было, так что Ивайзуми послал за тобой, — сказал волейболист, прерывая Хинату от мыслей.       Слава богу, на этот раз он не подпрыгнул, хотя был близок.       — Мне очень жаль! Либеро из команды Испании вручил мне подарок.        Остальная команда давно ждала, так что эти двое направились к ним. Длинные извилистые коридоры были заполнены самыми разными людьми: зрители, журналисты, спортсмены, родственники. Но все отошли в сторону, пропуская волейболистов. Ушиджима был внушителен, пусть и, не желая этого. Мысль о том, что эта сцена была похожа на свадьбу — Хината с букетом цветов, рядом идёт Ушивака, а толпа разделилась надвое, чтобы пропустить их, — всплыла в голове Шоё, но он быстро отмахнулся; щёки порозовели. Мужчина с оливково-каштановыми волосами медленно опустил взгляд на руки сокомандника; Хината выглядел смущённым и счастливым одновременно.       — Любишь цветы?       Хината удивился; он вскинул голову, встречаясь с зелёными глазами, глубоко заглядывающими в его янтарные. «Красивые», — было единственным, что пришло в голову Шоё, любуясь глазами Ушиджимы. Этот цвет напоминал ему пирожки с тофу и зелёными оливками, которые его мама любила готовить, если у неё было хорошее настроение. Хината покраснел. Ушиджима остановился. Они оба смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, прежде чем Шоё опустил взгляд на цветы в руках, скрывая своё смущение.       — Д-да, мне нравятся цветы. Они очень красивые! — он счастливо улыбнулся и крепче сжал букет.       Ушиджима прищурился. Они снова пошли, но на этот раз гораздо медленнее, как будто оба хотели продлить редкий момент совместного времяпрепровождения.       — Я тоже могу купить тебе цветы, — не вопрос, а утверждение.       Хината чуть не споткнулся и не рухнул на землю, если бы не его хорошие рефлексы, предотвратив поцелуй с бетоном. Его щёки были с красным оттенком, как и волосы; сегодня он сильно краснеет. Шоё повернулся к Ушиджиме во второй раз за последние пять минут. Мужчина, кажется, ничуть не смутился своими словами, просто наблюдая за реакцией сокомандника с кирпичным выражением.       — Эм… Эт-это было бы ми-…       — Что ты собираешься ему купить, Вакатоши-кун?       Ушивака и Хината обернулись и столкнулись взглядами с Сакусой, который давал автограф молодому человеку, а Комори стоял в нескольких шагах позади. Ушиджима моргнул.       — Цветы, — ответил он, остановившись прямо перед брюнетом.       Сакусе, похоже, не понравился ответ его конкурента, будто было очевидно, что он собирается купить подарок. Он поморщился. И совершенно забыл о болельщике перед ним, который сиял от счастья взять автограф у выдающегося волейболиста Сакусы Киёми; спортсмен отвернулся к парочке, впившись усталыми тёмными глазами в устрашающие зелёные. Хината почувствовал, как атмосфера внезапно потяжелела, и молча подошёл к Комори; он смотрел на букет со смесью восхищения и зависти. Мотоя обнял Шоё за плечи, навалившись всем весом на мускулистое тело рыжеволосого, и прильнул губами к уху; его оранжевые пряди — на удивление как приятно они пахнут — щекотали ему нос.       — В чём дело? Тебе кто-то признался?       Тёплое дыхание либеро заставило Хинату мягко засмеяться.       — Нет, испанский игрок только что подарил мне их.       — Хах, значит, никакого признания?       — Комори-сан!       Они рассмеялись, и Комори крепче сжал плечи десятого, позволив себе взъерошить рыжие шелковистые волосы. Рука зудела от желания зарыться в них с тех самых пор, когда Яку на днях, на одной из тренировок, погладил Шоё. Они были мягкие, как шёрстка животного. Пальцы утонули во вьющихся локонах, искушая желание исследовать больше. Увы, Комори не смог насладиться воздушными, пушистыми волосами Хинаты. Не тогда, когда его кузен смотрел так же, как на таракана, найденного в столовой прошлым вечером. Он должен был чувствовать отвращение, брезгливость или раздражение, но Комори слишком хорошо знал Сакусу. То, как он нахмурился, стоило увидеть Ушиджиму и Хинату вместе, будто супружескую пару, счастливо обсуждающих «цветы» и «подарки», явно выдавало его расстройство. Брюнет редко расстраивался из-за Ушиваки: он был воплощением совершенства для Киёми и одним из немногих людей, которых он уважал. Может, ревнует? Комори нашёл это восхитительным, если бы ревность не была направлена и на него.       Либеро медленно отодвинулся от Шоё. Не то чтобы он боялся, что Сакуса начнёт злиться, стоит ему сделать резкое движение, но чувство самосохранения говорило быть осторожным; он хлопнул в ладоши с вымученной улыбкой, привлекая внимание волейболистов.       — Мы должны идти, да? Остальные ждут нас.       Перестрелка взглядами между Ушиджимой и Сакусой, наконец, закончилась, и четверо спортсменов из сборной в тяжёлом молчании направились к выходу, оставив позади перепуганного молодого паренька с автографом Сакусы на руках. Хината странно нервничал из-за не очень радостной атмосферы, Комори держался на расстоянии от Хинаты ради них обоих, Сакуса не отрывал глаз от букета цветов, а Ушиджима был как обычно спокойным. Странная компания. Через несколько минут ходьбы, не проронив ни слова, они оказались в гигантском главном зале, куда выходили различные двери. Было бы трудно найти кого-нибудь в толпе людей, но мужская сборная Японии выделялась среди остальных. Ивайзуми отвечал на вопросы нескольких репортёров, вспышки камер и микрофоны буквально атаковали его, этим избавляя волейболистов от необходимости давать интервью.       Хината радостно подошёл к парням, скучковавшимся в углу зала. Кто-то болтал, кто-то молча разглядывал пейзажи в ближайшем окне, а кто-то с любопытством наблюдал за приближающимися сокомандниками. Когда взгляд упал на рыжую копну, Атсуму тут же заговорил:       — Шоё-кун! Я думал, ты уже не вернё-… Погоди, откуда эти цветы? — его вопрос привлёк внимание других игроков, и теперь все ждали ответа Хинаты.       — Либеро Испании подарил мне их! Они милые, правда? — он широко улыбнулся.       Хината так счастлив, что противник сделал ему прекрасный подарок. Учитывая многочисленные гримасы, которые он получил в ответ, никто не разделил его чувства. Атсуму отреагировал раньше всех, протянув руку, чтобы схватить цветы из крепкой хватки Хинаты.       — Дай мне букет, я его сожгу!       — Что? — Рыжик шагнул назад, чтобы связующий не коснулся и лепестка подсолнуха, но он столкнулся спиной с мускулистой грудью Сакусы. Дрожь пробежала по телу, когда пронзительные глаза переместились с его испуганного лица на букет. Хината с трудом проглотил ком, когда на лице Сакусы исказилось недовольство.       — Впервые в жизни я согласен с Мией, — его глубокий голос был немного приглушён маской, но в словах чётко слышалось раздражение. — Мы не знаем, к чему прикасался тот парень, прежде чем отдать тебе это. — Хината быстро отпрянул от брюнета, оберегающе прижимая к себе цветы.       — Они не «это», а красивые цветы, так что перестань говорить такие странности! — Шоё отчитал их, стараясь, чтобы его голос не был слишком громким, и не привлечь внимание Ивайзуми, всё ещё занятого с журналистами.       — Жечь цветы — это не правильно, Тсум-Тсум!        Бокуто подошёл к Хинате со своим привычным громким смехом. Он обнял кохая за плечи и прижал рыжую голову к груди. В другой день Шоё бы покраснел, нервно смеясь, что щекой прижат к мускулистой груди высокого мужчины. Или растаял в его тёплых объятиях, как обычно, когда семпай внезапно обнимал. Он с энтузиазмом отвечал на эти нежности, и они оставались так десять или даже тридцать минут, прижимаясь, друг к другу, пока кто-то не разнимал их. Но сегодня Хината не покраснел. Не тогда, когда Бокуто выдал чрезвычайно тревожную фразу:       — Нельзя их жечь, потому что пустая трата времени. Если я их съем, это уже будет другое дело. Позволь их съесть, Хината, — заявил он, сократив расстояние между их лицами.       Улыбка на лице Бокуто исчезла, сменившись серьёзным или гневным выражением; у Шоё кровь похолодела. Обычное веселье в янтарных глазах отражали хищный блеск, хватка на узких плечах усилилась. На его лбу даже вены вздулись. Было бы преуменьшением сказать, что Хината был напуган. Он даже забыл о нелепом предложении Бокуто. Серьёзно, кто жуёт цветы? Кроме семечек подсолнуха, в букете ничего съедобного. К счастью или нет, его спас Хошиуми, уперев руки в бока и присоединившись к их компании.       — Я же говорил тебе, что этот парень странный! — черты лица исказились в знакомом выражении. — Где он сейчас, а? Я надеру ему задницу.        «А, — подумал Хината, — помню». Хошиуми выглядел точь-в-точь как Нишиноя шесть лет назад, когда юноше посчастливилось дышать одним воздухом с Киёко. То же пугающее выражение, вздёрнутый подбородок, чтобы казаться выше, и те же ненужные жесты, будто он собирался с кем-то драться. Есть сходство между Нишиноей Ю и Хошиуми Коураем, но нет тех же отношений со своим соперником, как с семпаем. Нишиноя всё время предлагал фрикадельки, закуски или фруктовый лёд, потому что ему нравилось видеть счастливое лицо своего любимого кохая. С Хошиуми всё превращалось в соревнование. От простой чистки зубов до утренней пробежки, где каждый стремился быть лучше другого. Хината был соперником Хошиуми, лучшим конкурентом в его жизни, но на этом всё не заканчивалось. Двое невысоких нападающих покорят этот мир.       Но Хината не уверен, что «покорят этот мир», подразумевали пальцы белокурого на своей коже так долго каждый их физический контакт. В эти интимные моменты, часто проводимые в одной из их комнат в Олимпийской деревне, на удобной кровати, Хошиуми не пытался скрыть румянец, предпочитая сохранить ухмылку на губах, исследуя загорелую кожу Шоё. Хината почти всё время прятал лицо в ладонях, потому что ему было так неловко принимать все эти ласки без протестов. Сначала он находил это странным, немного смущающим, но чем больше проходило дней, тем больше Хината ценил эмоциональные прикосновения. Руки Хошиуми были большие, но не такие, как у Кагеямы или Ушиджимы, и ещё невероятно тёплые. Они скользили по его нежной коже так деликатно, совершенно противоположно его хаотичной личности, что Шоё иногда задавался вопросом, правда ли человек перед ним — Хошиуми Коурай. Никогда в жизни он не думал, что сможет увидеть столько нежности и одну неведомую эмоцию в глазах Маленького Гиганта, которую Нацу — младшая сестра — называла «безусловной любовью», но она всегда преувеличивала, так что её мнение не учитывалось. Хината обычно засыпал после двадцати минут ласк с мыслью, что однажды тоже коснётся кожи Хошиуми.       Если отбросить эту деталь, можно сказать, что Нишиноя и Хошиуми немного похожи. Именно в этой крайней агрессии, как сейчас, Хакуба Гао был очень полезен. Как бывший сокомандник из Камомедай, он был более-менее в состоянии успокоить Хошиуми, прежде чем он протаранит стену чьей-то головой. Хината, всё ещё заключённый в объятия Бокуто, с облегчением вздохнул, когда Хакуба опустил руки на плечи нападающего, насмешливо улыбаясь.       — Ты никому не надерёшь зад. Парень наверняка уже вернулся в Олимпийскую деревню, так что нет смысла искать его на стадионе, — сказал он мягким голосом, будто разговаривал с ребёнком. Хошиуми раздражённо цыкнул, но ничего не ответил: знал, что друг был прав.       — Внутри что-то есть, — все повернулись к Кагеяме, стоявшему рядом с Атсуму; он не произнёс ни слова с самого начала этой странной ситуации.       Он указал на букет, вернее, его внутреннюю часть, где действительно что-то было. Хината прищурился и увидел листок бумаги, застрявший между жёлтыми и белыми лепестками. Прежде чем он успел среагировать, связующий уже преодолел расстояние между ними в два метра и погрузил руку в цветы, чтобы добраться до записки. Прочитав текст, его лицо не дрогнуло. Ни нахмуренного взгляда, ни напряжённой челюсти, даже ни вздоха. Не было слов, чтобы описать шок и негодование Хинаты, когда Кагеяма поднёс бумажку к носу и громко высморкался — Сакуса поморщился — и после выбросил в мусорку рядом. Хината взорвался от гнева:       — Зачем ты это сделал?! Ты спятил? — завопил тот, извиваясь в объятиях Бокуто.       Хината мог поклясться всей своей драгоценной коллекцией волейбольных мячей, что видел на бумажке номер телефона. Ещё со школы у Кагеямы была отвратительная привычка избавляться от редких любовных писем или номеров, которые Шоё получал. Их было немного, старшеклассники почему-то боялись. Интуиция подсказывала, что Тсукишима имеет к этому какое-то отношение, чтобы признаться ему, и единичные письма, которые доходили до Хинаты, были выброшены Кагеямой. Если бы семпай не держал его так крепко, он бы задушил связующего без колебаний.       Кроме того, Бокуто правда должен был отпустить его, потому что воздуха Хинате не хватало. Он задыхался. Атсуму, кажется, тоже это заметил.       — Тем не менее, Бок-кун, отпусти Шоё-куна! Ты слишком долго его держишь! — единственным ответом, который он получил, была голова Бокуто, зарывшаяся в волосах рыжего, явно показывая, что у него нет желания отпускать кохая. Атсуму нахмурился и подошёл к Хинате, прежде чем Аран успел его остановить. Он собственнически обвил руками талию Приманки, потянув на себя, пытаясь высвободить Хинату из хватки Бокуто. — Я же сказал тебе отпустить его! — простонал лже-блондин. Бокуто рыкнул, ещё крепче обнимая маленькое тельце.       Хината был ошеломлён ребячеством сокомандников. Бокуто устал, не говоря уже об Атсуму. Он всегда вёл себя высокомерно и самовлюблённо, но на самом деле был просто ребёнком, ищущим привязанности. Атсуму мурлыкал почти каждый раз, когда Шоё гладил его по волосам или прикасался к щекам, чтобы успокоить мужчину. «Шоё-кун скорее обнимет Бок-куна, чем меня». Ну, в каком-то смысле это было правдой. Но только потому, что Бокуто не пользовался объятиями, дабы залезть ему под футболку. Атсуму также не любил, когда кто-то был слишком близок с Хинатой, что усложняло, так как все были близки к нему. Мия Атсуму был ревнивым, инфантильным собственником, и эта ситуация прекрасно показывала эти три стороны его личности.       Хината любил своих товарищей по команде от всего сердца, но сейчас он хотел каждого ударить. Ушиджима и Сакуса возобновили свой поединок взглядами, и почему именно они так смотрели друг на друга? Похоже, они собрались начать войну. Пока Хакуба всё ещё пытался успокоить Хошиуми, Яку ругал Кагеяму, что сморкаться в чужую записку было грубо и неуместно. Хината, подметив краем глаза, решил, что первым ударит своего связующего. Атсуму и Бокуто не хотели его отпускать, хотя Аран безжалостно долбил блондина по спине. Комори всё ещё стоял посреди этого хаоса, сочувствующе улыбаясь Хинате. Почему либеро не поможет ему? Он чувствовал себя преданным. Весь этот шум только из-за подаренного красивого букета цветов. Если так будет продолжаться и дальше, его брак — если он когда-нибудь женится — будет выглядеть как место преступления.       — Ребят, я закончил с журналистами. Так что мы можем вернуться в Олимпийскую деревню.       Ивайзуми Хаджиме, он же спаситель Хинаты, прервал все разговоры своим глубоким, властным голосом. Его взгляд скользил по каждому игроку в поисках чего-то неординарного, что могло сообщить о причине хаоса, пока не наткнулся на цветы в руках Шоё. Он прищурился и скрестил руки на груди.       — Ойкава сделал тебе ещё один подарок? Я же сказал ему, чтобы он отлип от тебя, но, похоже, этот засранец не послушался.       — Эт-это был не он. Мне их по-подарил игрок из другой команды, — ответил Хината, пытаясь как-то заговорить — он задыхался — между двумя спортсменами, которые даже не осознавали плачевность ситуации Приманки.        Правда, Ойкава приставал к нему с подарками, не так часто, как Кенма, который увеличивал количество и цену подарков, но всё же. Зачастую Ивайзуми возникал из ниоткуда и давал связующему по затылку, чтобы тот перестал появляться с цветами или конфетами при каждой возможности.       В тот раз Хината ощущал тепло мускулистых рук тренера, когда тот прижал его к стенке, чтобы спрятать от Ойкавы и красивого бронзового браслета в качестве очередного подарка. Левая рука Ивайзуми покоилась на бедре Хинаты, не позволяя сдвинуться, а правая опиралась о стену в паре сантиметрах от головы волейболиста. Он чувствовал до дрожи горячее дыхание Хаджиме на шее; поднял голову, чтобы встретиться с ним взглядом, но всё, что удалось увидеть — мускулистую грудь тренера. Лицо буквально пылало от соприкосновения щеки с его грудной клеткой. Из-за их положения, Шоё был слишком мал, чтобы увидеть голову Ивайзуми. И даже если он был достаточно высок, то не смог бы увидеть: бывший ас Аоба Джосай отвернулся в сторону Ойкавы. Шоё не мог утверждать, покраснел ли Ивайзуми. Единственное, в чём был уверен, это в его быстром сердцебиении.       Хината вырвался из воспоминаний, когда Ивайзуми заговорил, заставив его сосредоточиться на настоящем:       — Хах, ясно, — он не был зол или расстроен. Просто раздражён, как и остальные парни. — Что вы двое делаете? Перестаньте придуриваться, нас ждёт автобус, — Ивайзуми обращался к Бокуто и Атсуму, всё ещё обнимающим тело Хинаты.       Тренеру каким-то образом удаётся заставить их отпустить, хоть и долбанув по затылку, потому что Ивайзуми Хаджиме явно не хватало терпения уговаривать этих больших детей. Мужская волейбольная сборная Японии, наконец, вышла из стадиона и села в автобус, который ждал их уже несколько часов. Ивайзуми извинился перед водителем за задержку.       Хината прошёл мимо всех сидений, направляясь к задним местам, игнорируя удивлённые взгляды игроков. Он с усталым вздохом опустился на свободное место рядом с Хякудзавой. Двухметровый мужчина был единственным, кто не принимал участие в этой нелепой сцене, из-за которой у Хинаты теперь болела голова. Хякудзава любезно позволил Шоё прислониться к себе на всю дорогу в деревню. Кончилось всё тем, что Хината заснул на приятном и уютном тёплом плече, неосознанно мурлыча под ласками мужчины, который ощутимо провёл большой ладонью по рыжим волосам. Всю дорогу Хякудзава не обращал внимания на взгляды сокомандников.       На следующее утро Хината со смешанными чувствами удивления и смятения рассматривал множество букетов цветов, разложенных перед дверью в его спальню. Однако весь негатив исчез, сменившись неописуемой нежностью, когда он прочёл записки, спрятанных среди лепестков, и все с одинаковыми словами:        «Несколько цветов для прекраснейшего цветка».