Детские прихоти

Неспокойное, бурное утро, наполненное тяжёлыми тренировками, плавно перекатилось в нечто тихое. Часы отбили полдень, а это значит, что пора было идти на заслуженный обед, но Итадори таким желанием не горел. Он сидел в пустом классе, отправив друзей на обед, пообещав им позже присоединиться, но даже не думал о том, что исполнит данное им слово. Хотелось побыть одному. Ему нечасто выпадает шанс сидеть в одиночестве, вокруг да около всегда метались шаманы, пристально контролируя любое действие сосуда демона. Это утомляет настолько, что юноша готов с позором кричать о диарее и сидеть по полчаса в туалете, время от времени постукивая по кабинке туалета, чтобы как-то скрасить звуки падающих капель из подтекающего крана. И выпал такой удачный шанс посидеть в тишине! Сукуна редко давал о себе знать в такие моменты, предпочитая тишину и покой, так же как и сам Юджи. Хоть в чем-то он может быть благодарен этому ублюдку. Из открытого окна доносился свист ветра, совсем не противный, наоборот — успокаивающий. Юджи прилег, уткнувшись в сгиб локтя и тихо подпевал буйному ветру. Погода была замечательная, та самая, которую парень так любил. Тёплое солнце согревало тело, а волны ветерка слегка отрезвляли и не давали загнуться от летней жары. С такой погодой Юджи часто засыпал под открытым окном, не боясь простудиться. Незамысловатая мелодия вырывалась из сомкнутых губ гулким мычанием. Юджи точно не знал, как смог запомнить эту мелодию и почему она назойливой мухой крутилась в голове, но пел её довольно хорошо. Он уверен, что часто слышал её ещё в школе, возле комнаты, где располагался оккультный клуб. Вроде, там был другой клуб, Юджи не знал и сильно не интересовался, поскорее убегая в больницу к дедушке. «Дедушка» Песенка оборвалась, когда дверь в класс со скрипучим звуком раскрылась. — О, Юджи-кун, ты спал? Годжо-сенсей. Сильнейший. Невероятный и просто невозмутимый. Далёкий для мира сего. Юджи щенком оборачивается в его сторону, почти на автомате, услышав знакомое обращение, ласковые нотки в мужском голосе. И Юджи тонул в этом голосе. Когда же все это началось? Скорее, с самого начала. Наивный паренёк влюбился в своего спасителя, хотя о самом спасении речи и не шло. Скорее отсрочка неминуемого. Но это не имело такого большого значения по сравнению с сенсеем. С его улыбкой, глупой и непринуждённой манерой, с его глазами. Юджи понимал — неправильно. Он говорил себе каждое утро перед зеркалом, что вот сейчас ни одна такая мысль не проскользнет у него в голове, при встрече со старшим. И все это вмиг рушилось, стоило лишь поднять взгляд на него. Все эти клятвы перед зеркалом тратили свою ценность, и весь день юноша думал лишь о том, как бы поближе подойти к учителю, чтоб суметь побыть с ним еще чуточку ближе. Дольше. Так глупо, так наивно и, до дрожащих рук, ужасно стыдливо, но Юджи решается на такие действия. Ведь терять ему больше, по сути, нечего. Возможно он когда-нибудь скажет ему. Может, он осмелится легко прижаться к его плечу, всего на пару мгновений, попросит его приобнять за плечи, чтобы уткнуться ему в шею и, наконец, вдохнуть полной грудью, понять какой же всё-таки одеколон использует учитель, чтоб потом купить его втайне, и в жгучем стыде не открывать флакон ещё пару дней, до чего же стыдно даже думать об этом! А может он в край обнаглеет и потянется к нему. Может, Годжо-сенсей сжалится над глупым мальчишкой и ответит на поцелуй. Или оттолкнёт и скажет что-нибудь по типу: «Я твой сенсей, ты просто запутался, Юджи, а как же большая попа Дженнифер Лоуренс?». А Итадори промолчит, потому что сам не нашел ответа на этот вопрос. Он уйдет, но будет счастлив при любом исходе, если сможет хоть на секунду почувствовать губы учителя на своих. Эти мечты успокаивали Юджи, отвлекая от реальности. От реальности где сейчас его сенсей уселся перед ним на чужой парте, так и не получив свой ответ. — Почему же не на обеде? Нобара-чан тебя обидела? — как всегда с улыбкой, словно она никогда не сползает с его лица. Говорят, улыбка — признак большой силы. Но Юджи казалось, что улыбка сенсея была признаком своеобразного характера, а не силы. Хоть и её могущество изрядно влияло на характер учителя. — Я не хочу кушать. — В несвойственной ему манере бурчит Юджи, опуская голову обратно в локоть. Встречи со старшим в последнее время отзывались странным чувством внизу живота. — Вот как? И сладости не будешь? — Юджи смог уловить нотки притворности в беспокойном тоне. Годжо достал из пакета (Юджи даже его не заметил) коробку мандзю, ехидно повертев у парня перед глазами. Парень действительно был не голоден, но соблазн поесть вместе с учителем был превыше всего. В голове у парня проскользнула мысль о том, что это отдалённо напоминало свидание. Глупая, глупая мысль! Итадори, почему ты такой… — Ох, сенсей, я резко захотел есть, — страдальчески протянул мальчишка, вскинув одну руку вверх, а другую в сторону, распластавшись на парте, показывая всё мастерство игры, накопленное годами за просмотром фильмов. — Как жаль, что мой дорогой ученик слишком долго думает, потому что я съел все содержимое пакета еще полчаса назад. — Учитель легко хлопает по дну коробки, показывая, что та полностью опустошена. — Когда обедал. — Уточняет Сатору, когда видит на лице парня легкое негодование и, о господи, обиду! — Э-э-э? Вообще не честно, сенсей! Юноша хоть и привык к такому ребячеству учителя, но всё равно данная выходка сумела задеть что-то в пареньке. Совсем немного. Ненадолго. Скорее всё из-за беспечных, ванильных мыслей, что обломались также быстро, как и появились. Сердце парня еще не успело успокоиться. Не успевает он надуть в обиде щеки, как перед носом красуется всё тот же пакет, но уже без коробки. Годжо демонстративно долго что-то ищет в нем, словно копается в какой-то безобразной куче, и достаёт оттуда полупрозрачный мешок со сладостью, убереженной от остальных. — Специально для Итадори Юджи мешочек свежих мандзю собственной персоной! — с весёлым вскриком, аля абракадабра, Годжо кладёт перед носом ученика аккуратно завязанный мешочек, от которого так и пахло варёным рисом и сладкими бобами. Юджи коротко хмыкает, улыбаясь и потирая в смущении розовый кончик носа: «Спасибо большое». Он легко срывает ленточку и освобождает сладости из их плена. Целых шесть пироженок были отведены только для него одного. Годжо Сатору был тот ещё льстец, когда дело касалось его дорогих учеников. Эта ещё одна его сторона была невыносимо вычурной, она буквально заставляла людей с недоверием глядеть на сенсея, ожидая маленькой подлянки, что было бы весьма в его манере. И Годжо это знал. Его забавляли эти реакции на подобное, когда человек напротив с недоверием и каплей испуга принимает от радостного Сатору какую-нибудь вещь, а позже удивляется, что никакой подставы Годжо не сотворил. И если Годжо скажет, что ничего подобного он делать не намеревался, то он соврёт. Ещё как сделал бы, но попозже. Итадори с осторожностью тянется к первой пироженке, чувствуя на пальцах сладкую липкость. Живот неприятно скрутило, но Итадори не торопился с поеданием. Он подвинул мешочек к старшему: «Угощайтесь, сенсей, я сам всё не съем». Сатору будто и ждал приглашения — с удивительной скоростью схватил столько, сколько уместилось у него в ладони и одним коротким движением отправил один пирожок в рот. Итадори немного удивился, тихонько хохотнув в кулак, и сам принялся к обеду. — Сенсей, — обращается юноша, проглотив откушенный кусочек пряности. — Да, Юджи-кун? — с набитыми щеками спрашивает учитель, подпирая рукой пляшущий ходуном подбородок. — Могу ли я задать вам вопрос? — Юджи прячет руки под парту, ногтями отдирая зажившие заусенцы. В пальцах характерно жжёт, но это отрезвляет мальчика и не даёт тому сморозить лишнее. — М? — Сатору доедает последний кусочек, не отрываясь при этом от разговора. Итадори лишь замечает аккуратность учителя, который ни разу за это мгновение не показался ему противным. То как он с аппетитом ел, то как разговаривал с набитым ртом на удивление казалось элегантным. Итадори тяжело вздохнул: «Как можно быть таким идеальным?» — Какая странная просьба однако. — После паузы выдаёт Сатору, потирая острый подбородок. — Но спрашивай, что хочешь! — Юджи еле заметно выдыхает, он зажимает сомкнутые руки меж колен, согревая. Казалось, будто руки действительно замёрзли, хотя всё лицо юноши неприятно горело. Он надеялся, что это было не слишком заметно. — Почему вы решили стать учителем? — Итадори решил начать с более захватывающего. Этот вопрос мучил его с самых первых дней его поступления и обучения в Техникуме, — то есть, вы же сильнейший, было бы логичнее занять место покруче этого или вообще стать верхушкой магического мира. — Изображая всю масштабность и значимость вышесказанного Итадори позволяет себе немного поднять руки над головой, рисуя в воздухе окружность, которая судя по интонации размерами сопоставима с Землёй. — Но почему вы стали учителем? — Под «занять место верхушки» имеешь в виду спихнуть старых шизофреников с их коробки и сесть на их место? — Сатору тыкает пальцем себе в уголок губ, нежно улыбаясь. Перепачканный Итадори не сразу понимает этот жест. Смотрит туда куда указывает учитель, но не видит ни крошки и отрицательно трясёт головой. Сенсей по-лисьи хихикает. — Чушь, это та-а-а-ак скучно! — Он тянется к лицу мальчика через парту и трёт перепачканное лицо мальчишки. Тот ойкает и хватается за руку сенсея, прикрывая глаза. Руки сенсея грубые, но действия такие ласковые; ещё бы чуть-чуть и Юджи мог начать скулить. Но сенсей убирает руку обратно. — Намного веселее находиться под собственным контролем, не удержимым цепями ответственности, — Годжо берет ещё одну пряность из мешочка, — но даже будучи учителем ответственность на мне имеется. — Как и другие, она скрывается за сомкнутыми губами. Сатору молчит несколько мгновений и продолжает с хрипящим голосом, видимо начинка оказалась слишком приторной. — Стать верхушкой и старым маразматиком? Ох, нет уж, спасибо, это не для меня. — Итадори кажется, будто сейчас сенсей смотрел прямо на него. Глаз за повязкой не видно, даже их рельефа. Но если бы Юджи стоял к нему спиной, то все равно бы почувствовал взгляд сенсея, прикованный сейчас к нему. — Я лучше лишний раз помучаю нашего директора и спасу проблемных детишек вроде тебя от лап грязных, старых извращенцев. — Годжо, пародируя «старых извращенцев» играет пальцами по воздуху, при этом высунув язык, словно увидел что-то противное. Юджи смеётся. Такой сенсей был самым классным. Самым смешным и открытым. Для Юджи он всегда был самым. Учитель наблюдает, как хохочет его ученик, как краснеют от смеха щеки, и как покрывается бордовыми пятнами открытая часть шеи. Ему это нравилось. Да, ему определённо нравилось быть учителем. Доставать директора, Нанами и Ютахиме. Иногда доставать и учеников. Он обожал внимание. И он не станет врать, что ему очень нравился смех Юджи, который звучал лишь для него одного. В нем, казалось, не было ничего особенного, но Сатору нравилось, когда из-за него этот паренёк начинал улыбаться. Это есть самая малость того, что может сделать для него учитель. — Когда я был примерно твоего возраста, до жути не любил возиться с детьми. — Столько всего пронеслось в голове у Сатору. Эмоции чуть не хлынули за пределы его разума, но Годжо не маленький, сдержался. Итадори смотрит щенком на учителя, внимая каждому движению старшему. Видимо, Годжо сидел в молчании не так долго. — Я даже и подумать не мог, что стану тем, кто будет за ними бегать. — Он вновь тянется через парту и зарывается ладонью в персиковые волосы. Юджи времени не теряет и радостно подставляет голову ласке. На раздумья у него ушло чуть больше миллисекунды, и он готов поклясться, что в жизни не принимал решений настолько быстро. Позже, вечером, он обязательно вспомнит об этом и ещё час проваляется на кровати, обнимая подушку, а позже дополнит это в свои личные достижения. Учитель улыбается и уже представляет виляющий хвост сзади ученика, от чего улыбка становится шире. После того, как Сатору навёл беспорядок на голове у Итадори, он продолжает, всё также удерживая руку на затылке ученика. — Но я ни о чем не жалею. В жизни Сатору много сожалений, которые тот не хотел принимать. Всё таки, шаманы не умирают без сожалений. Но ни одна из них не имеет никакого отношения к Итадори. Хотя и тут он врёт, разрываясь пополам. Он не знает. Если бы ему выпал шанс изменить судьбу Итадори в ту самую ночь июня, Сатору бы колебался. Ни секунду, ни две, ни минуту. Сатору думает: смог бы он убрать Юджи из своей жизни? Но однозначного ответа дать не может. «Это ведь зависит от ситуации».

«Ох, это не так-то просто, нужно хорошенько подумать!»

Или «Если бы и изменил, Итадори был бы счастлив?»

«А тебя это волнует?»

Сатору бы места себе не находил. «Не отпущу». — Думает Сатору. Юджи счастлив и сейчас, Годжо знает. Юджи счастлив, испуская из себя весь позитив на который способен, ведь скоро тому это больше не удастся. Сейчас Сатору думает, что оставил всё как есть, даже если бы это значило лишить Итадори спокойной долгой жизни.

«Да, ты тот ещё ублюдок».

— Сенсей? — вырывает из мыслей голос юноши. — М? — Сатору трёт глаза через повязку и та неприятно царапает веки, но сосредоточиться помогает. — А каким вы были учеником? — очень воодушевлённо спрашивает Итадори, чуть поежившись от резкого ветра. — Это допрос? — прозвучало довольно резко, но не со зла. — Что вы, сенсей! — тут же опешил юноша, разводя перед собой руками и опуская взгляд. — Просто вы такой далёкий для обычных людей, а тут выдался такой шанс узнать о вас чуточку больше, — Итадори смотрит из-под лба на учителя, — чем говорят. А говорили об учителе много. Правда совсем не то, что Юджи хотел услышать, да и разнообразия в иных словах совсем не было. Шаманы знали совсем немного, говорили лишь о его силе и скверной сущности. Итадори верил их словам, но впечатления они на него не производили. Эгоистичный? Да. Нарцисстичный? Сто процентов. Волнует ли это Юджи? Отнюдь, нет. Для Итадори Юджи этот человек был богом. Тем богом, которым Годжо себя возомнил. — Мой дорогой ученик! Ну как тут отказать! — в девичьей манере пропел мужчина. Итадори с облегчением выдохнул, убеждаясь в том, что сенсей был не раздражён. — Каким я был учеником? Прекрасным. — Юджи прыскает, еле сдерживаясь. Ну что за человек! — Как и сейчас я являлся почетаемой и уважаемой личностью, — Годжо пересаживается поближе к Итадори, занимая стул слева от ученика, — сильнейший в мире шаманов, будущая опора этого мира. — Сатору всё продолжал свою речь в вальяжном тоне, посматривая на хихикающего ученика. Юджи шла улыбка. Сам Годжо со скептизмом относился к искаженному в улыбке лицу в отражении зеркала. Его улыбка и улыбка Юджи разительно отличались. Улыбка Юджи освещала, а улыбка Сатору нагоняла мысли о том, что сейчас случится что-то плохое. Забавная разница наводила на грустные мысли. — Но я был слишком глуп и самолюбив. — Сурово продолжает Сатору, отчего Юджи перестаёт хихикать и как-то обеспокоенно смотрит на учителя. — Я конечно и сейчас самолюбив, но гораздо умнее. Моя глупость губила во мне сильный потенциал. — Сенсей тяжело вздыхает, запрокидывая назад голову. В лицо ударил ветер с окна. Стало как-то свежо и легко. — Из-за моей глупости я терял людей, не замечая этого. — Воспоминания такие чёткие и яркие. В голове всплывает каждая деталь. Растрепанная тёмная макушка. Хрупкое тельце на его, Сатору, руках. Безжизненное. Холодное. Сатору вздрагивает от ощущений. Руки потяжелели от воспоминаний о весе бездыханного тела. Сатору вновь трёт глаза, под внимательным взглядом ученика, явно испуганного от резкой смены настроя. — А еще я был чертовски горячий хулиган! — тут же шутит сенсей, развеев тоску. Ну или её отголоски. — Нет, ну ты только представь! Юджи улыбается и качает головой как взрослый, удивляющийся с выходок ребенка. Что творится в голове у этого взрослого, понять Юджи было не дано. Юноша тянется, разминая затекшие мышцы. Показался характерный хруст и только тогда Юджи почувствовал лёгкость в спине и улёгся на парту, вытянув вперед руки. — Э-эх, представляю какими сильными будут на втором году Кугисаки с Фушигуро, это та-а-ак круто, — протягивает юноша, надувая в зависти губы. Да, ребята определённо добьются хороших успехов в шаманстве. — Хотя тогда их будут отправлять на опасные задания, это будет пробле- Юношу перебил мужчина. — Юджи, почему ты не видишь себя среди них? Сатору казался ближе чем следовало. Итак нарушая все границы, мужчина улёгся рядом с Юджи на парту, заглядывая тому в глаза. Чтобы прочесть. Иначе объяснить такую близость учителя ничем нельзя. — Сенсей? — Юджи рефлекторно отодвигается, привстав. Сенсей проделывает то же самое, закинув одну ногу на ногу: — Думаешь, что не доживешь до этого события? Ветер особенно сильно просвистел, выбивая из строя оконную раму. Она с противным стуком ударилась о стену, дребезжа. — Это сложно… — Итадори трёт шею, чувствуя тяжесть в этой области. Голова словно налилась свинцом и тянула мальчишку на парту. — Я вообще не думал об этом. — Ложь. Он думал об этом каждую ночь, просыпаясь после кошмаров. Сукуне даже напрягаться не надо, парень сам воображает себе наиужаснейшие вещи. — Но если учитывать, что во мне уже пять пальцев за такой короткий срок, то боюсь представить за какое время добуду все двадцать. Итадори выдавливает из себя смешок, но получается у него дерьмово. На лице обеспокоенность застыла ровным слоем и никакие слова не могли её скрыть. — И не надо. — Сатору поправляет повязку за ухом. В последнее время она становилась надоедливее. — Ты увидишь каких высот вы сможете добиться уже на втором курсе. Конечно же, под личным присмотром самого Годжо. — А казнь? — само слово «казнь» вяжет язык, оседая. Не из приятных чувств, это уж точно. И Итадори злится. Злится на сенсея, за то, что тот заставляет его упоминать об этом, но всеми силами держится чтобы не дать слабины. — Вы что, Годжо-сенсей, это глупо, говорить так будто… — Всё же запинается мальчишка, что не ускользает от учителя. Тот меняет ногу и становится ещё ближе к нему. Хотя казалось ближе уже некуда. — Будто я проживу ещё долго. Сатору собрал весь воздух в груди и хотел уже открыть рот в бесконечном потоке, но Юджи продолжил: — Не волнуйтесь, я не жалею об этом, ведь я сам выбрал себе такую судьбу! Я встретил всех вас и так счастлив! Юджи трясёт кулаками перед собой, словно благословляя себя на удачу, при этом лицо его искажено неестественно широкой улыбкой. То, что сказал Юджи было частично правдой, поэтому Сатору не решается докапываться до сути дела, когда оно буквально плавает на поверхности. А точнее на лице юноши, что совсем не умеет врать. — Все будет хорошо. Сколько раз он уже погладил мальчишку по голове? Это абсолютный рекорд за все года его жизни. Кажется совсем ненормальным тот факт, что мужчину, в прямом смысле этого слова, так и тянет к беспорядку на голове Юджи. Вообще тянет к Юджи. «Ненормально». — У меня есть к вам просьба, сенсей. Итадори решается? Этот разговор, заплывший не в то русло, был последней каплей. Юджи старался не думать о таком уже долгое время, эти мысли должны были остаться только мыслями. — Всё для моего драгоценного ученика! Чего же ты хочешь? Сенсей, не изменяя себе, приходит в восторг от такого поворота событий. Его нутро подсказывает ему, что сейчас начнется что-то интересное. — Я хочу чтобы вы исполнили одну мою… прихоть. — Запинается мальчишка на последнем слове, подбирая наиболее уместное. — Я исполню сотню, если ты пожелаешь. — Кокетливо роняет сенсей. Словно так, будто обещал достать все звезды с неба. — Что вы, мне одной будет достаточно. — Обламывает Юджи. Чувствовать момент это явно не его. — И что эта за прихоть? — Догадавшись, что его недофлирт не оценили по достоинству, чуть более серьёзно спрашивает Сатору. — Вы узнаете потом. Перед казнью. — Годжо кривит лицо, когда слышит говняное условие. Да, что ни на есть говняное. Ужасное и противное. Сатору тоже не нравилось упоминание казни, да еще и сейчас, в такой-то важный момент. — Она должна будет исполниться лишь перед казнью. Сатору знал. Знал, каким взглядом одаривают его эти глаза напротив, знал мысли парня, его желания. Он ведь ребенок, совершенно не умеющий скрывать что-либо. Читать его не сложнее детской книжки, но намного интереснее. Сатору думает, что эта неправильность красит мальчишку. Он признает, что тянется к нему, потому что ему нравится эта неправильность. — Как жаль. А если казнь не состоится? — сенсей чешет затылок, зевая от тоски, которая повисла возле них. — Прошу сенсей, хватит дурачества ситуация лучше не станет! — возмущается юноша. Учитель так не вовремя включает эту свою сторону, от которой передёргивает от раздражения. Да, даже у Юджи частенько дергается глаз от шалящих нервишек. — В моих словах нет ни капли дурачества. — Выставляет указательный палец, акцентируя внимание на тонкой, но мощной кисти. Юджи тихо сглатывает слюни. Балда. — Эта просьба — особенная. — Очень особенная. Специфичная. Ужасная. — Её исполнение важно для меня. — Определенно важна, поэтому с застывшим сердцем Юджи ждет ответа. — Клянетесь? Без каких-либо раздумий звучит: — Клянусь. Юджи удивляется. Это было так просто. В голове представлялось всё слишком запутано, драматично и сложно. Парень в какой раз убеждается, что усердствует с преувеличением и слишком драматизирует. Но ведь сенсей, по сути, не знает на что соглашается. Это ведь не плохо, да? Юджи всего лишь хочет, чтобы Годжо подарил ему первый поцелуй. Да, это то самое, о чём мечтал мальчишка, чаще всего по ночам. И теперь когда сенсей поклялся, он вряд ли осмелится нарушить слово, хотя бы потому что это будет последним, что получит Юджи. Он продумал это. Сенсей подарит ему поцелуй, несмотря ни на что. Будь то из жалости, будь то из справедливости, но он поцелует его. Сделает это, даже если мысль об этом будет ему противна. Так паршиво. Итадори горюет. Это совсем не то, чем хотелось запомниться напоследок для Сатору. Неужели Юджи поступит так эгоистично по отношению к учителю? «Ага. Я люблю его.» — А теперь давай поклянись ты. — Годжо-сенсей щёлкает Итадори по лбу и тот тихо ойкает. Годжо дотягивает повязку наверх, снимая её с глаз. Ловкое движение и повязки уже нет. Итадори задыхается. — Ты сейчас же пойдешь к Фушигуро и Кугисаки и хорошенько повеселишься. Итадори не дышит уже секунд десять. Он старается упереться взглядом в парту, думая над ответом, а сам прогоняет мысли о небе в чужих глазах. У Годжо глаза цвета свободы. Той свободы, которой не видать Юджи уже никогда в своей короткой жизни. Ох, может поэтому он так одержим мыслями о старшем? Юджи грустно смеётся. Свобода. Казнь. Поцелуй. Его волнуют такие глупые, ненужные в этот момент вещи. Разве сейчас он не должен быть с ребятами? Должен. — Что за клятва такая, вам что, семь лет? — подкалывает Юджи, упираясь рукой о щеку. Годжо удивляется, даже немного шокирован. Его глаза теперь ничто не скрывает и Юджи уже не так скрытно ими наслаждается. — Ауч, как грубо! Теперь ты просто обязан поклясться! Возмущенное лицо сенсея. Итадори может разглядеть морщинки в уголках глаз. И эти морщины как напоминание о том, насколько Годжо-сенсей недосягаемый взрослый. Такой инфантильный взрослый мало кого может по-настоящему заинтересовать. Разве что такого же инфантильного подростка. — Клянусь что сейчас же побегу к ребятам и достану их до наивысшей точки кипения за вас, сенсей! — приложив руку к сердцу, тараторит как настоящую клятву, за что получает короткий смешок учителя. Даже Юджи может вызвать у него смех. — Два раза подряд, ты совсем меня не любишь. — Тяжело вздыхает Сатору, доставая из кармана формы свои очки. — Эх, ну вас, сенсей. — Краснеет юноша, а в голове одно: «Люблю, люблю, люблю!» Итадори устало потирает шею, кусая губы. Голова теперь забита вагоном мыслей и еще тележкой в придачу, поэтому он падает ею на парту и неподвижно лежит. Учитель встаёт и двигает стул на место, собираясь покинуть компанию своего ученика, который позабыв о второй клятве, сидел не шевелясь и не собираясь ничего делать. Директор Яга, наверное, ждёт его уже как двадцать минут с конца обеда. Может, подождёт еще пару? — Юджи-кун. Итадори запрокидывает наверх голову, туда, откуда послышался голос учителя. Самая первая мысль была о том, что учитель находится непозволительно близко к носу ученика. Итадори успел сделать последний вдох перед тем, как Годжо поцеловал его. Все что Юджи успел почувствовать это то, что губы Сатору очень горячие. Ненормально горячие. А еще очень мягкие, такие же мягкие, как он и представлял. Годжо-сенсей очень нежный. Он не давит, не заставляет открыть рот и отвечать ему, он просто продолжает мять губы напротив. Юджи бы ответил, если бы находился в менее шоковом состоянии. Сатору лёгким движением проводит большим пальцем по пухлой щеке, ведёт ниже к шее, придерживая голову, потому что на миг он беспокоится о том, не тяжело ли Юджи в таком положении. Глаза Юджи широко распахнуты, он заглядывается под ворот учителя, на его кадык. Сатору разрывает поцелуй медленно. Он проходится по уголкам губ, легко выцеловывая каждый миллиметр сухой кожи, переходит на красный нос, который дергается от колючего поцелуя в самый кончик. Сатору поднимается к глазам, заставляет Юджи их слегка прикрыть для поцелуя в веко; Годжо ловит волнительное трепыхание щекочущих ресниц и улыбается, продолжая подниматься к самому лбу, чтобы оставить там последний и самый долгий поцелуй. Юджи ощущает оставшуюся влагу от тех мест, где проводил Сатору и хмурится с закрытыми глазами, испытывая весь напор учителя у него на лбу. Годжо отстраняется, оставляет после себя чуть влажный след между бровями. — Тебе придется придумать другую прихоть, прости. — Шепчет ему в макушку, вдыхая запах пушистых волос. Он был уверен, что исполнил её не в положенный срок, и был очень рад тому, что сейчас разрушил все внутри этого мальчишки. Сатору разгибается и большими шагами вылетает из класса. На встречу к Яге нужно было торопиться, сейчас он думал о том, что совсем не против побежать к директору, пока не начал испытывать неловкого смущения. Позади дверь с грохотом раздвинулась и кто-то выбежал из класса за Годжо, как сумасшедший. — Вы знали! — срывается голос Юджи. Он дышит как озверевший, хотя успел только сделать пять шагов от класса. — Зачем же вы… Юноша не мог подобрать и слова. Он думал, что поцелуй осчастливит его, но, господи, как же он ошибался. — Так ведь нельзя. — Мнёт ворот формы, дергая пуговицу. — Кто так сказал? — ох, много, кто так бы сказал. Много, кто мог осудить. Но когда это его вообще волновало? Поцелуй с Юджи его осчастливил. Но мальчонку пробивает дрожь возмущения и негодования. — Вы мой учитель. — Говорит очевидное. — А ты мой драгоценный ученик. — Констатирует Годжо, почесывая затылок. Натворил дел и расхлёбывает сейчас её итоги. Молодец, Годжо, просто красавчик! Итадори шмыгает. «Ох, нет». — Это что же, я зря упрекал себя? — совсем тихо ноет Юджи, горько усмехаясь. — Упрекал в неправильности? Чтобы вы так вот просто взяли и, — сенсей бесит. Бесит тем, что ему всё дозволено. Спасти проблемного ребенка? Хорошо, вперед! Тебе всё можно. Не отказывать себе в развлечениях? Кто он такой, чтоб ему вообще кто-то отказывал. Годжо Сатору не заботился о чувствах других, пользовался для собственного утешения и Юджи боялся, что этот случай был точно такой же. — Зачем? Я ведь умру, — и больше никогда не сможет увидеть его, прикоснуться, заговорить. Юджи думал, что даже если вдруг получит отказ в его просьбе, то долго мучаться ему не придется. Если бы он понял, что всё это было из жалости к бедному нему — будет обидно совсем недолго. Ох, если бы учитель поцеловал его перед казнью, он был бы так счастлив! Смерть под огромной дозой серотонина — звучит даже красиво. А самое главное, сердце бы не разрывалось от той боли, что он сейчас испытывает.  — Умру. Я буду умирать и знать, что вы поцеловали меня не из-за жалости. — Юджи тянется к губам и легко по ним проводит. Собственные пальцы больно кольнули чувствительную кожу, неприятно прошлись по уголку губ. Итадори замер, удивляясь тому, как непривычно ощущались пальцы на его лице. — А из-за того что и я. — Итадори поступал эгоцентрично, и Годжо поступал точно так же. — Это жестоко! — ему осталось немного. Во всех смыслах. Он старался, правда старался, как можно реже думать о будущем. Но если днём его отвлекала шаманская обыденность, то ночью паршивым мыслям никто не мешал срываться с цепей. Итадори спал на удивление всегда крепко и досматривал любой кошмар до конца, лишь под конец подрываясь с кровати, но для чего? Все равно что поставить на паузу последние титры в фильме. — Это так жестоко. Мне так страшно. — Ему не было так страшно в первый раз, когда он увидел проклятие. Когда ему отрезали руку и когда он понял, что уже умер от руки Сукуны. Итадори потрясывает от всего, что его переполняет. А Сатору даже не шевелится. — Я готовился к смерти, старался окружать себя многими людьми, чтобы не умирать в одиночестве. — Как и велел ему дед. — Но все равно я умру один, все равно. — Его привяжут цепями, напялят на него кучу амулетов, закрывающих доступ к зрению, слуху и осязанию. Будет ли он что-нибудь слышать? Тоже вопрос спорный, перед смертью его поглотит полное ничего. — Сколько бы не помогал людям, все без толку, пока во мне сидит этот ублюдок. — При упоминании проклятия, внутри у Итадори что-то вспыхнуло. — Кого я смог спасти и ради чего я согласился на эту идиотскую сделку? — Джунпей. Итадори просит прощения у Джунпея бог знает сколько раз. Но ни одно из них он не смог сказать ему при жизни. Заплаканное лицо мерещится в глазах, стоит их прикрыть поэтому Итадори раскрывает их как можно шире, не желая сейчас впасть в отчаяние. — А тут еще и вы! — Итадори поднимает озлобленный взгляд на учителя. Руки сами поднимаются и Юджи, делая полшага, бьет в учителя. Удары не доходили до него. Юджи словно бил в стекло, мягкое, но неподатливое. Итадори тигром рычит, отбивая костяшки о бесконечность между ними. — Ваши объятия такие тёплые! — а руки длинные. Юджи помещается полностью в эти объятия, он знает об этом. Будто руки Сатору были созданы для того, чтобы обнимать юношу, — а руки всегда прикасались ко мне бережно! — даже тогда, когда учитель небрежно таскал того за шкирку, как кота, чувствовалась та забота, с которой он это делал, как бы нелепо это не звучало. — Думать о том, что эти же руки меня убьют так невыносимо! Он хочет, чтобы эти руки подольше держали его в своём плену, а не нависали над ним, перед совершением экзорцизма. Мальчонка не замечает, когда между ними стерлась бесконечность. Он лупит по крепкой груди и чувствует каждой костяшкой ребра, ткань формы, которая неприятно трётся при ударе и жжёт стертую кожу, и то, что как бы не приходился удар, Годжо даже не сделает вид, что ему больно. Он тянет руки к потрясывающимся плечам и тянет к себе за лопатки. Юджи рефлекторно начинает кричать во все горло, брыкаться и бить уже по шее, подбородку и не останавливается даже тогда, когда от очередного его удара с переносицы слетают черные очки и с разбитым шумом падают на деревянный пол. Годжо непреклонен; нет ни одной мускулы, которая бы содрогнулась на его лице. Он прижимает маленькое тело к себе, ограничивая возможности для ударов. Но парень упирается, стучит кулаками в грудь и только когда его руки оказываются зажатыми между двумя телами, он успокаивается, утробно рыча и дыша, как загнанный зверь. У Годжо-сенсея трясутся руки. Повисая в воздухе, они трепыхались бы как осиновые листья. Но к его счастью, пока он обнимал Итадори, эта дрожь была незаметна. Стояли они так минуты две. Потом парень начал успокаиваться, нормализуя свое дыхание. Он не оставлял попыток выбраться из цепкого кольца, но для Сатору это было неубедительно, он понимал, что Юджи не хотел выходить из этого плена, руководствуясь сейчас лишь беспринципной гордостью. Но и она долго не продержалась. Совсем скоро Юджи сам приобнял учителя — нерешительно завел руки тому за спину, комкая в районе лопаток ткань формы, и легонько уткнулся ему в ключицы, боясь дышать. Сатору хмыкает, улыбаясь, пока порванная губа начинает кровоточить. Годжо Сатору позволил какому-то пацану избить себя. Узнай об этом кто-нибудь другой вокруг виска повертел бы пальцем. Но губа пульсирует, намокая от крови и это служит как доказательство тому, что Годжо Сатору поддался парнишке. Проиграл ему. — Мне тоже невыносима мысль о том, что я буду вынужден оборвать твою жизнь. — Учитель гладит влажный от пота затылок, царапая открытую кожу шеи. — И я прошу у тебя прощения за это. За всё. — Итадори содрогнулся. Плечи юноши тряслись, его всего колотило. Годжо услышал всхлипы и сильнее прижал голову к своему плечу, укладывая подбородок на персиковую макушку. Пальцы мальчика вцепились с большей силой, царапая буквально через одежду. Он всё жался и жался к телу взрослого, словно пытаясь настойчиво пройти сквозь него. — Не плачь, ладно? Не бойся, — успокаивал Сатору, теснее прижимаясь в ответ. Юджи что-то хнычет, Годжо смог расслышать только «Не извиняйтесь» и «Не уходите». — Пока я рядом бояться нечего, я смогу защитить тебя. — Итадори бесконечно потрясывает головой, кивая и хлюпая носом, и Годжо смеётся от такой немой откровенности ученика. — Я подарю тебе сотню, а то и тысячу прикосновений, чтобы загладить вину перед тобой. — Слова звучат по-детски, из-за широкой улыбки Сатору. Он подхватывает Юджи под подмышки, заставляет его встать на цыпочки и теперь кладёт ему голову на плечо, утыкаясь носом во впадинку ключицы. — Ты можешь отказаться от того, что испытываешь, но будь готов к тому, что я это просто так не оставлю. — Мужчина перемещает руки на крепкую талию, обвивая их вокруг неё. Юджи в ответ убирает ногти и легко опускает руки под лопатки, также обнимая широкую спину. — В конце концов, я эгоистичный ублюдок, и получу всё, что захочу. — Итадори издаёт смешок, соглашаясь со словами Годжо. — А сейчас я хочу тебя, понимаешь? — холодный нос мужчины чувствует жар от шеи юноши после этих слов и Годжо умиляется где-то глубоко внутри такой невинности, напрочь забывая, что связывается, по сути, с ребенком. — Никто не посмеет дотронуться до тебя кроме меня, погладить или обнять. — Годжо отрывается от шеи и заглядывает в лицо Итадори. Как и ожидалось вокруг глаз влага ещё не успела высохнуть, красные глаза уже начинали опухать, а на щеке отпечатался след от складки одежды. Мужчина гладит горячую щеку, утирая указательным пальцем мокрый уголок глаз. Итадори прикрывает глаз, и точно также как Сатору тянется к лицу мужчины и поглаживает большим пальцем засохшую корочку на губе. Юноша прикусывает собственную, в том же месте, где находилась трещина на губе у взрослого от его неаккуратного удара. Сатору лишь прыскает, целуя палец на его руке. — Никто не посмеет убить тебя, кроме меня. — Никто не лишит Итадори жизни, просто не сможет. Другой вопрос состоял лишь в том, хочет ли этого сам Годжо. А Годжо точно не хотел лишать себя тепла, которое сейчас давал ему Юджи. — Вот каковы мои желания, и если ты не согласен с этим, то отпусти меня, ладно? Вопреки своим же словам Сатору сильнее сцепил свои руки, не намереваясь размыкать хватки. А Итадори продолжает обнимать Сатору, сильнее впиваясь пальцами в лопатки мужчины. Годжо этот ответ устроил.