На мушке

— Раз, два, три… — Быстрее считай, черт тебя возьми! — Четыре, пять… — За что мне на голову был послан ты? — Шесть… Все! Больше нет. Этот кольт рассчитан всего на восемь пуль, шесть у меня оставалось в запасе, так что экономим. Однако экономическому плану вообще не было суждено воплотиться в жизнь (злая ирония, очень злая — мелькнуло где-то на краешке сознания), поскольку в эту же минуту послышался ожидаемый звук, который, производили не слишком мирные личности, чьей целью было взять тебя на мушку и попытаться проделать в твоем теле далеко не эстетически-прекрасное отверстие. Проверив свои выводы, и едва не поймав шальную пулю, Америка вновь нырнул в укрытие, вжавшись в стену, как в чьи-то спасительные объятья, тяжело дыша. — Эти ребята серьезно собираются нас убить! — чуть отдышавшись, выдавил Альфред, со странной смесью азарта и тревоги глядя в глаза Артура, сидевшего рядом с ним и почти касающегося своим плечом его. — Посмотри только, не будь у меня такой хорошей реакции и эта царапина, — он с торжеством указал на кровоточащую рану на виске, к которой уже прилипли светлые спутавшиеся от бега и пота волосы, — стала бы последним, что я получил бы в жизни на предстоящее Рождество! Представляешь, как было бы досадно! — Досадно, что ты рассуждаешь о всякой ерунде после такого, — вид Англии оставлял желать лучшего уже хотя бы потому, что он умудрился где-то испачкать и изорвать пиджак, а под глазами его скопились такие темные тени, что казалось, будто бы он не спал месяцами, вот уже много ночей пытаясь избавиться от погони. Видимо, тщетно. — Хотя я уверен, что бежать нам больше некуда. Объясни мне, какого дьявола ты вообще меня сюда привел, если знал, что мы окажемся в тупике?! — Вовремя не сообразил, что они на полном серьезе тычут в нас этими пушками, — немного виновато, но больше беззаботно отозвался Джонс, поднимаясь на ноги и протягивая руку Артуру, — когда они ворвались в мой кабинет перед совещанием, я подумал, что это попытка президента заставить меня работать и даже начал подшучивать над ними, но потом услышал, как по рации им сообщили, что Россия с Францией пойманы, а Германия, Италия и Япония находятся под стражей. Киркленд позволил себе принять помощь от Америки, но тут же отдернул руку, ошеломленно глядя в мутные, из-за разводов на стеклах очков, глаза Альфреда. — У вас что, такие шуточки повсеместно? — кое-как проговорил он, когда их прервал громовой голос, принадлежащий невысокому коренастому человеку, с проседью в волосах. — Бросьте оружие и поднимите руки так, чтобы я мог их видеть! Не сопротивляйся, Альфред, пожалуйста, — более спокойно добавил мужчина. — Митчелл, твою мать, что вы тут творите?! — разъярено прорычал Джонс, чувствую, как пара крепких ребят скручивают ему руки за спиной, грубо впечатав в холодную стену и оставив на ней паутинку тонких трещинок. Где-то рядом послышался сдавленный стон Артура — похоже, что ему что-то сломали, но, судя по отборной английской брани, это нисколько не охладило его пыл. — Прости, Альфред, — подойдя к нему и понизив голос, начал Митчелл, ставший похожим на провинившегося мальчишку-сержанта, — мы всего лишь выполняем приказ. Если это какое-то недоразумение, то вас само собой освободят, а сейчас меньше телодвижений и никаких попыток бегства — огонь на поражение. Джонс глубоко вдохнул и выдохнул хорошо прогретый в помещение воздух, и, прикрыв глаза, сосчитал до десяти, умоляя себя успокоиться и не выхватить у кого-нибудь автомат, чтобы не расстрелять всех присутствующих. Это оказалось куда сложнее, чем он думал, но разум подсказывал, что он и так достаточно подставил и себя и Артура, а так же остальных приглашенных на саммит. По спине скатились несколько капелек пота, из раны все еще сочилась кровь, в голове творились невообразимые шум и гам, сливаясь в какофонию наподобие африканских песнопений и плясок, что проводились с бубнами наперевес, а руки начинали ныть от крепких захватов. — Ведите, — вымолвил он, проклиная облегченный вздох, коим одарил его решение Митчелл. * * * То, что никто не собирается выскакивать из-за угла с победоносным громогласным возгласом «Попался!», стало отчетливо понятно, когда их рассадили по разным камерам предварительно заключения. Отдельные одиночные «апартаменты» достались только Америке и России, который со смешанной улыбкой, наполненной далеко не шутливой угрозой, кивнул новоприбывшим. Артура закрыли вместе с Испанией, Швейцарией и Австрией, что не прибавляло англичанину оптимизма, хотя вид Франции, сидящего в камере напротив, чей накрахмаленный белоснежный воротник был запачкан кровью из рассеченной губы, определенно придавал ситуации хоть какой-то положительный момент. — Вы давно тут? — приглушенно поинтересовался Америка, и едва не вздрогнул от того, как безобразно громко прозвучал его голос, отраженный от идеально гладких светло-зеленых стен. — Полчаса… может больше, — ответил Антонио, когда убедился, что никто кроме него нарушать тишину не намерен, — но кажется, что гораздо дольше. Теряешь счет времени, когда лихорадочно соображаешь, что к чему. А, Альфред? — Что? — американец непонимающе заморгал, он уже успел отвлечься на собственные ботинки, когда чувство вины потихонечку начало поглощать разум, намекая на то, что это он как-то связан с этой до ужаса не смешной шуткой. — Что тут происходит, Америка, вот что! — нетерпеливо и раздраженно подал голос Россия, как назло имевший возможность видеть его лицо в неярком свете ламп дневного света лучше всех. — Объяснись, пожалуйста, пока я не принял эти действия за объявление войны с незаконным задержанием под стражей суверенного государства. — Не знаю, — тихо признался Джонс, проведя кончиком языка по пересохшим губам и ощущая металлический вкус запекшейся крови, — клянусь, что правда не знаю и для меня это такая же неожиданность, как и для вас. Этого не было в моих планах, а если даже и было, то сам бы я явно не сидел бы здесь вместе с вами! — Может, ты таким образом стараешься запудрить нам мозги, малыш? — хрипловато, как с болезни, спросил Франсис, невесело рассмеявшись. — Я бы совсем не удивился… — Не я это! — Альфред резко вскочил и, до боли вцепившись в прутья решетки, прижался к ним, словно надеясь, что это приближение заставит их поверить в его слова. — Я уверен, что нам все объяснят в ближайшее время! — И вы абсолютно правы, мистер Джонс, — мягкий женский голос резанул по перепонкам непривычно болезненно, словно его обладательница помимо этих вежливых интонаций умела вложить в него высокозвуковые волны, доступные разве что летучим мышам, — мы сейчас все объясним. — Уж постарайтесь, — ядовито, явно сдерживая гнев, предложил Киркленд. Испания переглянулся с Францией и предостерегающе потянул на себя Англию, который кинул на него испепеляющий взгляд, но покорно умолк. — Раз мне милостиво дали право голоса, что я без сомнений очень ценю, то тогда, пожалуй, перейдем к сути дела. Рядом с ней, словно из неоткуда, возникли сопровождающие в деловых костюмах, кто-то рылся в кейсах и, выудив от туда темно-синюю самую обычную на вид папочку, вручил женщине, которая не без широкой приторной улыбки раскрыла ее. — Скажу честно — вы лишь малая часть задержанных. Остальные были схвачены в местах их проживания, поскольку далеко не все получили приглашение в Вашингтон. Здесь находятся члены Большой восьмерки, Китай и ряд влиятельных европейских стран. Вернее тех, кто выдает себя за страны… — Что? — общий вопрос, произнесенный разными голосами одновременно, повис в воздухе, не нарушив того холодного упругого купола, который окружал странных никогда не виденных прежде людей. — Увольте, не надо этих удивленных вытянувшихся лиц! — замахала руками женщина, пронзая собравшихся острым взглядом очень светлых голубых глаз. — Всем известно, что вы считаете себя… как это правильно сказать? Человеческим воплощением стран. Ну, не абсурдно ли! Как такое вообще возможно? — Как видите, возможно, — из темного угла камеры вышел Китай, впервые со времени заключения вступив в диалог, — я прожил больше четырех тысяч лет. Видел, как рождался и умирал мой народ и после этого вы мне скажите, что я не нация? Кто я тогда? — Помешанный или шпион, — не задумываясь, произнесла женщина с исключительной честностью и уверенностью, — я склоняюсь ко второму, но ваша святая убежденность заставляет меня поглядывать на первое. На вчерашнем совещании главами государств было принято серьезное решение, давшееся нелегко и не сразу. Этот вопрос вот уже около года активно обсуждается во всех правящих кругах, и я хочу, чтобы вы знали о том, что все наши действия легко объяснимы и более чем обоснованны… — Скажите уже в чем дело — не тяните резину, — устало произнес Людвиг, нервы которого были натянуты как тонкие струны, грозящиеся вот-вот порваться. — Хорошо, — делая вид, что пошла на большие уступки и от этого очень пострадала, женщина раскрыла папочку, сведя на переносице тонкие светлые брови, — всех присутствующих, а так же прочих, что именуют себя странами решено приравнять к политическим преступникам, несущим реальную угрозу для государств и их граждан. В связи с тем, что никаких достоверных доказательств, а так же существенных отличий от человеческой природы не выявлено, никаких особых способностей, кроме феноменальной памяти на исторические события не обнаружено, всеми главами государств единогласно был принят проект, рассматривающий полную ликвидацию данных субъектов. — Королева, — ужасающе спокойно сказал Артур, привлекая к себе всеобщее нервозное внимание, — я знал ее, когда она была совсем ребенком. Сейчас она достопочтенная пожилая дама, а я и на год не постарел… неужели, это не доказательство? Спросите ее, я уверен, что она подтвердит. — Мистер Киркленд, прошу вас не манипулировать действиями следствия, — нахмурившись, она приняла новую папочку из рук своего помощника, — вас уже осудили. Мое дело вынести приговор, а ваши бредни я выслушивать не намерена. Итак… поскольку вы отрицаете свое человеческое «я», а так же есть совершенно крошечная вероятность того, что вы не лжете, было принято решения задействовать совершенно разные способы казни, чтобы выявить наиболее действенный. Тюремное помещение сковало давящее выжидающее молчание, которое прерывали лишь частое дыхание Феличиано и шелест страниц, издевательски нашептывающий похоронный марш. — Иван Брагинский, мнящий себя Россией, приговорен к расстрелу. Думаю, что как стране, вам будет особенно интересно принять на себя участь вашего последнего царя. — Жду с нетерпением, — улыбнулся Иван, ничем не выдавая того ужаса, в который его привел отнюдь не приговор, а упоминание Николая Второго и Революции в целом. — Такая же участь предписана Ван Яо, так что вы без компании не останетесь, — издевательски кривя губы, заметила женщина, — Феличиано и Ловино Варгас — сильнодействующие яды, в случае чего у вас будет возможность попробовать несколько уникальных образцов. Ваша соотечественница Медичи могла бы вам только позавидовать! Артур Киркленд, как предполагаемый бывший пират будет повешен за все те преступления, которые он совершил во время своей незаконной деятельности. Франсис Бонфуа, за свое стремление к Liberté, Égalité, Fraternité*, когда-то не стал препятствовать казни Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты, что славилась, как поговаривают, прелестной внешностью… — И дурным вкусом, — усмехнулся Франсис, непринужденно и элегантно пожав плечами, — очень милая, но легкомысленная девочка. Судя по намеку… неужели же меня ждет гильотина? — Вы весьма вежливо лишили меня возможности озвучить ваш приговор. — Не стоит, я люблю угождать женщинам… Слышал, Артур? Похоже, у всех предшествующих мне есть шанс выжить, а у меня нет. Так жаль расставаться с головой — она дорога мне как память и защита от многих невзгод. — Ты ей редко пользовался, идиот, — негромко и слишком напряженно отозвался Англия, нервно постукивая по железным прутьям, отыскивая, казалось тот, что внезапно окажется иллюзий, — только и делал, что по-дурацки шутил. — Антонио Фернандес Карьедо, — вмешалась самозваная судья, не дав Бонфуа ответить, — за доблестное служение церкви и охоты на ведьм будет лишен жизни при помощи главного оружия инквизиции — очищающего пламени. — Вот видишь, amigo, ты не одинок, — невесело рассмеялся испанец, — вместе будем мучиться, как и положено настоящим друзьям… — Заткнись, придурок! — сорванным голосом прикрикнул на него Романо, чем очень испугал младшего брата, сжавшегося в комочек. — Немецкая семья, включающая в себя Людвига… хм, неужели нет фамилии? — Байльшмидт, — безэмоционально выдавил из себя Германия, под одобрительные кивки Швейцарии и Австрии, — пускай будет Байльшмидт. — Дань уважения брату? Как мило, — без намека на искренность женщина вновь обратилась к черным чернильным строчкам на бумаге, — Родерих Эдельштейн и Ваш Цвингли, к которым присоединится азиат Кику Хонда познают всю прелесть прочих способов, как то: нахождение под водой на неопределенный срок, четвертование и сажание на кол… хотя последнее мы настойчиво рекомендовали для Румынии. И, наконец, многоуважаемый Альфред Ф. Джонс — самый молодой из ныне присутствующих опробует на себе более современный и пока еще действующий аппарат — электрический стул. Надеюсь, что вся информация была вами услышана и принята к сведенью, у меня все. Можете попрощаться. За сим откланиваюсь, — и шутливо кивнув, она, стуча каблуками, покинула тюремное помещение, забрав за собой всех сопровождающих. На долгие минуты, а может и часы, воцарилась непробиваемая тишина, которую боялись разрушать, в глупом страхе того, что первое слово обречет их на немедленную казнь. Не выдержав напряжения, Италия тихо заскулил, уткнувшись носом в коленки, сердясь на весь мир, который в одно злосчастное мгновение стал жесток с ним и не позволил, даже в последний день, находится рядом с Людвигом, с которым абсолютно точно не было бы страшно умирать. Но мгновение, когда Романо сел рядом с ним и совершенно неловко приобнял его за плечи, а Франция, устало вздохнув, примостился с другой стороны и ласково потрепал по волосам, стало неожиданно приятным. На секунду два самых близких брата оказались рядом, впервые со времен далекого, полузабытого детства. Приподняв голову, он встретился глазами с Испанией — на лице его читалось дикое желание оказаться рядом с ними, но он лишь грустно улыбнулся и покачал головой. — Не верю, — шепот Артура превратился в громовой глас, озвучивая все, что в данный момент было на душе у каждого, — не понимаю, как все может так кончится! Мы веками воевали, а тут — бац! — и нас нет?! Чушь собачья! Это все твои проделки, Америка. Твои или Брагинского, кроме вас некому устроить такое беспрецедентное шоу!.. И ведь умирать со всеми вами… Не справедливо! Уж лучше было бы погибнуть в море, ощущая необузданную силу и мощь, захлебываясь солью и адреналином. — Истину глаголишь, Англия, — заулыбался Карьедо, мечтательно возведя изумрудные глаза к потолку, — погибли бы в море, как настоящие пираты, а тут придется закончить, как чумные крысы… Эй, Франсис, как ты думаешь, Гилберт ждет нас? — Конечно, mon ami, — француз поразительно уверенно кивнул и прижался щекой к макушке Феличиано, — этот засранец обещал, что когда мы встретимся, он будет ждать нас с бочками пива и толпами красивых девушек, а Гил вопреки распространенному мнению относительно таких вещей никогда не лгал. Эх, старина, мы, конечно, соскучились, но так пожить бы еще хотелось… Все согласились с последними словами, но промолчали. * * * «Господи… или нет… кому молиться? Какая, впрочем, разница — исход не изменишь, пусть там хоть Супермен сидит, меня из этой заварухи он не достанет, хотя именно мне он обязан такой популярностью и известностью». Альфред был готов расхохотаться над собственными мыслями, наплевав на то, что сейчас ему должно быть тяжело и страшно, а душа, если таковая у него имеется, была бы обязана потянуться к чему-нибудь священному, чтобы потом покинуть его бренное тело и вселиться в кого-нибудь другого… только не в Супермена! Если бы Альфреду предоставили шанс пожить обычной жизнью, то он не хотел быть сверхчеловеком, ему было бы достаточно счастливой семьи и интересной работы, а с этими двумя компонентами счастья он превратился бы в героя без необходимости летать и спасать мир. Может он и не умрет. Кто знает, может страны обладают неуязвимостью к подобным трюкам и убить их может исключительно армия противника или атомный взрыв, что куда точнее. Проверять на себе, конечно же не хотелось, но так сложились карты — сегодня не его день, карты не в руку, масть не та и козыри не идут, а он впервые решился играть без шулерских уловок, вот и сидит с пустыми рукавами, предаваясь печальным думам о несправедливости жизни, где честность была встречена вызовом, от которого не отвернуться. Судьба испытывает и искушает человечество, сознательно идущее на самый страшный эксперимент в своей жизни, способный в одночасье поставить его на грань вымирания и полной ликвидации, а из-за чего? Из-за мнимой угрозы, которую представляют воплощения стран. Хотя, кто знает — угроза могла существовать, и возможно, что противоречия личностей государств толкало народы к кровопролитным войнам, а не наоборот. Они привыкли винить в своих бедах алчность людей, сами не имея ни их коротких жизней, ни их болезней, ни радостей. Кто же виноват? Альфреда усадили на стул без малейшего сопротивления с его стороны. Тугими ремешками руки привязали к подлокотникам, ноги поместили в специальные зажимы — совсем не страшно, словно на какой-то взрослой опасной карусели, где есть вероятность улететь на несколько метров, вовремя не закрепив ремни безопасности. И шлем — последний штрих для воплощения картины. Можно представить, что это велосипедный шлем, наподобие тех, которые одевают профессиональные спортсмены. А теперь закрыть глаза — не от страха, просто, чтобы последним, что он видел в жизни, были не эти ехидно улыбающиеся лица, а другие — родные, знакомые в течение веков, близкие или далекие, но самые дорогие. Сейчас каждый враг казался лучше, чем он был вчера вечером, а каждый друг превратился чуть ли не в ангела во плоти. Прокрутив напоследок в голове самые любимые воспоминания, Альфред неосознанно задержал дыхание, приготовившись к смерти, которая должна была безболезненно принять его в свои объятья. Последовал небольшой, едва чувствительный укол. Джонс выдохнул, но глаза открывать не спешил — кто знает, что он мог увидеть… есть ли рай для стран? И как он выглядит? * * * — Давай, балбес, чего сидишь? — если это голос ангела, то он явно перенял не те черты Артура. — М? — без очков пусть и не так четко, как обычно, но ясно вырисовывались знакомые лица, явно недовольные и мрачные. Десятки глаз проделывали в нем дырку и явно мечтали обратить его в безжизненную статую… подождите, получается, что сейчас он жив?! — Ну, ты и свинья, Альфред! — Киркленд снял с его головы шлем, чтобы дать ощутимый подзатыльник. — Чтобы я еще раз приехал к тебе перед праздниками! — Чего? — Америка был в полной растерянности и совершенно не понимал, в чем же его пытаются обвинить, и почему они, черт возьми, живы сейчас, когда Альфред охотнее оказался где-нибудь подальше от этих жутковатых ребят, минуту назад казавшихся самым ценным в жизни. — А не по твоей ли инициативе был устроен этот балаган? Видите ли Хэллоуина ему было недостаточно, и он решил пожаловаться боссу на то, что стран невозможно ничем испугать, потому что они видели и испытали все. И угадай, чей президент решил устроить перед Рождеством легкое представление? — доподлинно не было известно, как Артура от такого перенапряжения не хватил удар, но, судя по его раскрасневшемуся лицу и подбитому глазу, злиться он собирался долго. — Чтобы спектакль выглядел правдоподобно, нас решили так мило разукрасить и стрелять в нас из настоящих автоматов… холостыми пулями, правда, иначе бы тебе пришлось сильно и долго извиняться перед премьер-министром Канады. Америка несколько раз моргнул, стараясь осознать поступившую информацию, но мозг работать отказывался, а руки тряслись, как у алкоголика, нуждающегося в новой порции горячительного. Пришлось просто дать волю смеху, надеясь на то, что ошарашенные союзники, коллеги и друзья не станут душить его, пока он сам едва не задыхается от хохота. К немалому его изумлению все нервно рассмеялись, давая волю тому стрессу и напряжению, который завладел ими на несколько утомительных часов. Что-что, а этот саммит они еще долго не забудут, часто прокручивая в голове другой сценарий — куда более мрачный, но так и не сбывшийся. Человечество пока не рисковало. При хорошем раскладе — никогда не рискнет. *Свобода. Равенство. Братство (фр.)