На небе только и разговоров, что о море…
Часть 1. Что ты им скажешь?
Вокзал насквозь пропах кислыми запахами еды и мусора, а также крепким дымом дешевых сигарет, режущим воспаленные из-за недосыпа глаза. Вэй Ин поморщился. Голова болела нещадно, буквально раскалывалась надвое, и громкие звуки — крики маленьких детей и их нервных родителей, зазывающие восклицания торговцев и еще более ярые торговок, гудки клаксонов, свист, топот, шорох шагов и шуршание раскрываемых упаковок из-под снеков — делали только хуже. А обезболивающие, самые мощные, которые ему только смогли продать без рецепта врача, ни черта не помогали. Вэй Ин едко (больше из-за боли) усмехнулся и закурил. Билет на электричку грел карман, а в груди тем временем занимался страх. Еще не поздно было повернуть назад, отложив обследование в городской больнице на потом, и вернуться к семье, к скучающим отцу и матери. Сколько он их уже не видел? Полгода? Год? Больше? Вэй Ин не помнил. Не помнил почти ничего. Даже родные лица расплывались перед его внутренним взором. Единственное яркое пятно — мамина солнечная улыбка, которая, как боялся Вэй Ин, тоже могла бесследно исчезнуть из его памяти. — Ваш билет, — произнес сварливый женский голос. Проводница. «А внешность-то голоску соответствует», — отметил мысленно Вэй Ин, и не думая скрывать насмешку наяву. — И выньте сигарету изо рта. В поезде запрещено курить. Из-за резкого пронзительного голоса женщины голова Вэй Усяня разболелась еще сильнее, что отнюдь не способствовало улучшению настроения, но он этого никак не показал и лишь лениво усмехнулся. Усянь демонстративно медленно вынул сигарету изо рта, откинул ее куда-то в сторону и показал проводнице, чье лицо приняло воистину кислое выражение, свой билет. Уже дойдя до нужного вагона, Вэй Ин зажег новую сигарету и с наслаждением затянулся. Купе оказалось уже занято, и Усянь, наверное, впервые в жизни не был рад соседству с собой. Прямо напротив него сидел мужчина, очень красивый мужчина, с пронзительным взглядом светло-карих глаз; чернильно-черные волосы, доходившие ему до плеч, были аккуратно расчесаны и уложены, тонкие губы сжались в тонкую полоску, а между изящными бровями пролегла хмурая складка. Прекрасный мужчина. Очень недовольный мужчина. В бежевом костюме и ослепительно-белой рубашке. Что он, такой из себя идеальный и безупречный, забыл в задрипанной вонючей электричке? От семьи богатой сбежал? Сосед сверлил Вэй Ина упрекающим взглядом секунд пять, а потом перевел его куда-то на стену. Усянь неловко обернулся и увидел знак о запрете курения, покрытый грязью. Коротко хмыкнув, Вэй Усянь плюхнулся на свое место, затолкав мысли о собственном непотребном виде и поведении куда подальше, и нагло подмигнул ходячему совершенству. Сигарета его рта при этом покидать и не думала. А незнакомец больше ничего ему не сказал. Только яростно фыркнул напоследок, как-то умудрившись сохранить по-аристократически холодное выражение лица, и уставился в запыленное окно, которое мыли-то скорее всего в прошлом веке. Было ясно, что говорить соседушка не собирался и что Усянь от него при всем желании (чего и в помине не было) не добился бы больше ни жеста, ни взгляда. Оно и к лучшему. Головная боль все равно к разговору не сильно располагала. Да и не хотелось Усяню, вопреки своей заводной натуре, испытывать терпение соседа. Как же он устал. Интересно, ему удастся уснуть? Дорога обещала быть длинной.***
Вэй Ин терпеть не мог медицинские осмотры, но боль уже настолько доконала, что выбора как такового не оставалось. Сжав зубы, он терпел холодные и противные руки медсестер, разодетых так, словно те недавно побывали в одном из самых низкорейтинговых сексшопов, мерзкий запах хлорки, забивавший легкие, оглушающее жужжание кондиционера и дальний писк аппарата жизнеобеспечения, раздававшийся из самого дальнего коридора. Порой слух и общая чувствительность тела становились так сильны, что Усянь не переставал удивляться тому, как еще с ума не сошел. Ну, или на крайняк сознания не потерял. Подобное с ним уже случалось. И не раз. Вот что страшно и неприятно. Сдавать анализы Вэй Ин не то, что терпеть не мог, — он их ненавидел. Но в его положении уже не спорят и вопросов не задают. Надо — значит надо. Разделавшись с основными процедурами, Вэй Ину осталось лишь МРТ головного мозга. И как только все закончилось, его без жалости выпроводили в коридор. Ждать приговора. Вэй Ин болезненно поморщился и вновь закурил. Серый дым медленно поднимался к ослепительно белому, как та рубашка незнакомца, потолку и нехотя уходил в вентиляционный люк. Но запах табака, успокаивающий, естественный, как само дыхание, дарящий чувство обманчивой стабильности, остался, немного заглушая смрад больничной хлорки и лекарств. И, как чувствовал Вэй Усянь, от этой стабильности скоро и следа не останется.***
И его опасения, как никогда, оказались верными. Вэй Ин ощутил себя оглушенным и полностью опустошенным. По телу разлилась навязчивая слабость, не приносящая никакого облегчения. Ведь не каждый день врачи с наполовину равнодушным, наполовину безнадежным лицом сообщают тебе о том, что ты смертельно болен. Так и должно быть? Это с ним вообще происходит? — То есть как? — выдавил из себя Вэй Ин и, кажется, умудрился повредить себе голосовые связки при этом. В первый раз в жизни ему стало так трудно говорить. — Ч-что? — У вас рак головного мозга, — вкрадчиво и, пожалуй, безжалостно сказал врач. Вэй Ин не запомнил его имени и принципиально этого делать не собирался. Пошел он к черту… Умирающий — ну, надо же! — мозг Вэй Усяня выдал глупую аналогию с гонцами, принесшими плохие вести. Их убивали раньше на месте… — Опухоль, — добил врач. И почему-то Вэй Ину почудилась насмешка в водянистых глазах его «гонца». Это смешно что ли? Чужое отчаяние — забавно?! — Тогда режьте, — устало произнес Усянь, кривя губы. Лицо его тоже, наверное, выглядело очень уставшим. А еще спокойным. Не хватало ему еще сорваться. Нет, такого удовольствия он никому не доставит. Пусть горят в Аду до конца времен. — Невозможно. — Прошу прощения? — прошипел мужчина, хотя хотелось громко так завопить: «Какого хрена?!» — Уже поздно, — вздохнул «гонец», словно ему весь этот разговор уже наскучил. И… Поздно? Вообще без шансов? Никаких? Ошибка. Должно быть, это все ошибка… Вэй Ин перевел взгляд на стену с подсвеченными снимками его головного мозга. Даже ему, несведущему в медицине, было ясно, что дело дрянь. Но чем же он заслужил? Да, Вэй Ин не был примерным сыном и грешил на регулярной основе, но менее добрым он от этого быть не переставал. Он любил жизнь всем своим существом, любил родителей и младших брата с сестрой, любил поздно просыпаться от бьющих в лицо солнечных лучей, работать по ночам и изредка встречать рассвет в одиночестве и без раздражающего шума на самом краю города, наблюдая, как звезды, медленно угасают на небесном полотне, слушая первые птичьи трели и треск цикад. Он не хотел умирать. Ни сейчас, ни когда-либо вообще. А тут даже шанса нет. Ни малейшего. Его и не было. Его ему просто не дали. — Сколько мне осталось? — сипло прошептал Вэй Ин в звенящей тишине. — Нисколько, — покачал головой «гонец», быстро, как болванчик. «Ублюдок, — подумал Вэй Усянь. — Ебучий ты ублюдок». — Может три дня. — Ясно. Усянь вскочил с места и молча покинул кабинет, не обращая внимания на попытки врача заговорить снова. Оформление бумаг и заселение в палату прошли мимо него. Да и не было в самой палате ничего интересного. Две ржавые скрипучие койки, старый пол, общая тумбочка у изголовьев и распятие на стене. «Камера смертников, мать ее». Закинув сумку под кровать, Вэй Ин достал пачку любимых сигарет, опустошенную больше, чем наполовину, и закурил. Хотел бросить, но теперь уже плевать. На все плевать. На здоровье, на внешность, на будущее, на моральный облик, на мнение других людей… Три дня. Три дня. В перспективе. И разрывающая головная боль. Ну, почему? Дверь палаты громко и бесцеремонно хлопнула и внутрь вошли два человека. — Располагайтесь, господин Лань, — кокетливо (совершенно отвратительно) и заискивающе проговорила медсестричка из сексшопа. Вэй Ин презрительно сморщился, поднял гудящую после приема лекарств голову, чтобы взглянуть на соседа, и обомлел. Это был тот самый красавчик из электрички. Все такой же строгий, собранный, идеальный, но при всем при этом почти неуловимо изможденный. Впрочем, неудивительно. — Здесь запрещено курить. Тем более пациентам, — сделала Вэй Ину замечание медсестра, стукнув медкартой по косяку двери, чтобы привлечь его внимание. Вэй Ин сладко улыбнулся. — Сестричка, а сделайте мне минет, — томно протянул он, потягиваясь и не выпуская дымящей сигареты изо рта. «Сестричка» возмущенно вскинулась (святая невинность, да-да), хотя Усянь руку бы на отсечение дал, что предложи ей что-то подобное господин Лань, застывший сейчас соляным столбом, она бы без раздумий согласилась, и с громким хлопком двери покинула палату. Мелочная бессовестная сука. Разве смертникам не положено милосердие? — Это было грубо и неприемлемо, — сказал господин Лань. Вэй Ин впервые услышал голос своего невольного соседа, низкий, глубокий и приятный до мурашек. Такой же прекрасный, как и его обладатель. Усянь усмехнулся и тяжело выдохнул терпкий дым в потолок. За окном томно плыли облака, и сгущался вечер. — Это была попытка получить удовольствие в последний раз, — возразил со смешком Вэй Ин. — Может, если бы она не была одета, как девочка по вызову и не вела себя, как неудовлетворенная проститутка, а являлась приличной медсестрой, я бы ей и слова обидного не сказал, господин Лань. Как-то все само вышло. Вэй Усянь прикрыл глаза. В голове всплыл далекий образ Вэнь Цин. Вот уж кто действительно был достойным врачом и профессиональной медсестрой. Но он не мог пойти к ней, если хотел сохранить все в тайне от родных и близких. — Мгм. — Это что, согласие или отрицание? — Больше согласие. Усянь хмыкнул, туша сигарету о тумбочку. — Как тебя зовут? Назови имя при рождении. Реакция была ожидаемой. Господин Лань возмутился. Но сделал это очень красиво и, что самое любопытное, — молча. Только глаза и горели праведным гневом. — Не смотри на меня так, — сказал Усянь, доставая новую сигарету. — Мы здесь самые настоящие смертники. Скрывать что-то бесполезно и глупо, когда счет идет на часы, тебе так не кажется? Я — Вэй Ин. Официально — Вэй Усянь. — Лань Чжань, — тихо выдохнул мужчина, поморщившись от боли. И непонятно было — то ли от физической, то ли от моральной. — Лань Ванцзи. — Эй, присядь, как ты? — встрепенулся Вэй Ин. Да, он был в некой апатии. Да, ему было глубоко плевать на все происходящее и на состояние других людей, в частности. Но с Лань Чжанем почему-то так не выходило. Этот человек — такой идеальный и сильный — страдать не должен. Это просто неправильно. Черт, он этого не заслужил. Они оба не заслужили. Лань Чжань присел на скрипучую кровать, сжав одну руку на левом колене. — Все хорошо? — спросил Вэй Ин и захотел громко рассмеяться. Серьезно? Хорошо? В их-то ситуации? Браво, Вэй Усянь. — Терпимо, — сдержанно ответил Лань Чжань. — Да ладно тебе, — фыркнул Усянь, широко улыбнувшись и едва не роняя сигарету. — Так и скажи, что больно. Чего уж теперь скрывать? И, кстати, из-за чего тебя сослали сюда, в эту камеру смертников? За что, так скажем, посадили? Вэй Ину отчего-то хотелось улыбаться, и он себе в этом отказывать не стал. Ему осталось немного, а улыбки немного скрашивали его существование, и, как он надеялся, существование Лань Чжаня. Если это сможет помочь Лань Ванцзи хоть чуть-чуть, то почему нет? Предаться сожалениям можно и позже. Или никогда. — Камеру смертников? — недоуменно переспросил Лань Чжань. Похоже, на другие вопросы он решил не обращать внимания. Что ж, не хочет, как хочет. Кто такой Вэй Усянь, чтобы спрашивать о подобном? Только такой же смертник. — А как еще назвать сие помещение, Лань Чжань? Нам отдали палату на другом конце больницы и оставили умирать. Или доживать последние мгновения жизни, если тебе будет так угодно. Как тебе больше нравится? Не стесняйся! Когда тебе еще выдастся возможность поговорить с кем-нибудь по душам? Лань Чжань в ответ неопределенно хмыкнул, уставившись потухшим взглядом куда-то в стену, сохранив непроницаемое и будто неживое выражение лица. Вэй Ину показалось это дико неправильным. Глаза Лань Чжаня не должны быть такими мертвыми. Нет. — Слушай, у меня опухоль мозга. Вот тут. И осталось мне где-то… нисколько, — иронично фыркнул Вэй Усянь, невольно процитировав своего ебучего «гонца». Чтоб ему в Аду икалось. И плевать, что тот пока не мертв. — Два-три дня может протяну. И все. Усянь вновь посмотрел в глаза соседа и увидел там искорку жалости. И чего-то еще, чего-то теплого и родного. Вэй Усянь посчитал это хорошим знаком. Жалость, конечно, всю картину попортила, но она была предпочтительнее той мертвечины и пустоты, что были ранее. — И все, — тихо прошептал Лань Чжань. Выглядел мужчина, несмотря на внешнюю невозмутимость, совсем плохо. В интонациях, взглядах и скупых жестах чувствовалось одиночество и опустошенность. Вэй Ин тоже ощущал себя одиноким. И до того, как узнал о болезни, и после. Но вот с Ванцзи все негативные эмоции словно притупились. С ним было комфортно молчать, разговаривать и просто находиться рядом. Кто знает, может и умереть рядом с Лань Ванцзи будет столь же комфортно? — Да, Лань Чжань. И все, — шепнул Усянь. — Ты сказал своим? Кругом царил полумрак. На улице совсем стемнело. Свет включать не хотелось. — Нет. — А они знают, где ты? — Не знают. — Оно и ясно, — тихо рассмеялся Вэй Ин и рухнул спиной назад на твердый матрас. — Почему? — вдруг спросил Лань Чжань после долгой паузы, отчего Усянь некрасиво вздрогнул. И лишь тогда, когда сердечный ритм пришел-таки в норму, он ответил с легкой насмешкой: — Ты не вписываешься в местный колорит. Сбежал? — Мгм. Вэй Ин издал громкий и невеселый смешок. Не сумел сдержаться. — Я тоже. Только еще до болезни. Идиот. Вэй Ин горько улыбнулся и со всей дури ударил кулаком в стену, на которой висел массивный крест с распятием Христа. С оглушительным стуком он сорвался вниз, шкрябая острыми гранями по неровной поверхности, и приземлился прямо на тумбочку. Хлипкая дверца такого напора не выдержала и отлетела в сторону. А внутри, на самой нижней полке, стояла целёхонькая бутылка текилы. Аминь.***
— Мне кажется, это плохая идея, Вэй Ин. Они шли по тускло освещенному коридору в поисках кухни. Пить текилу из горла без всякой закуси показалось Вэй Ину истинным варварством и чуть ли не кощунством. — Тебе кажется, Чжань-Чжань, — отмахнулся Вэй Ин. — Посуди сам, нам сам Бог выпить велел и даже изящно подвел к этому, так в чем проблема? — Правила больницы запрещают алкоголь, — сказал Лань Чжань с тяжелым вздохом, будто в элементарные истины посвящал. Но как-то не всерьез. — Правила для нас сейчас несколько неактуальны, зайчик. Да и не можем же мы подойти к сестричкам, чтобы попросить разрешения закусить текилку лимончиком. Идем! Вэй Ин схватил опешившего от такой бесцеремонности Лань Чжаня за руку и, сам удивляясь своему энтузиазму, потащил их обоих вперед. По коридору до самого конца, налево, к лестнице, и вниз. Все то время, что они шли, Вэй Ин не выпускал ладони Лань Чжаня из своей. Ему было трудно лишить себя желанного человеческого тепла, когда оно было так близко, буквально в нескольких сантиметрах от него. Наверное, он просто был слишком слаб и безволен. Кухню, благодаря указателям, они нашли быстро. Всего-то и нужно, что отыскать расположение столовой. А там, где столовая, там и кухня. Мешок с солью первым на широкую столешницу поставил Лань Ванцзи, а лимончики и стаканы — уже Вэй Усянь. — Ты пил когда-нибудь? — спросил Усянь, щедро плеснув текилы в стакан Ванцзи. — Давно. Мне не понравилось. Усянь хохотнул. — Насколько давно? — Лет десять назад. Вэй Ин все же рассмеялся, фыркая в паузах между смешками. — Тогда сегодня ты, можно сказать, пьешь в первый раз? Вот это удача! Ладно. Смотри. Вэй Ин под пристальным взглядом золотистых глаз погрузил указательный палец в рот, чтобы смочить его слюной, и макнул им же в мешок с солью. — Все очень просто, Лань-гэ. Сначала слизываешь соль, потом пьешь текилу, а затем закусываешь лимончиком. Вэй Усянь ловко проделал все то, что сказал, и блаженно зажмурился. Крепкий алкоголь обжег горло и согрел желудок. По телу пронеслось приятное тепло вместе с легкой дрожью, а на языке осталось кисло-горькое послевкусие. Усянь не заметил ни покрасневших щек своего визави, ни его горящих глаз и мягко приоткрытого рта. Весь мир мужчины сузился до стакана текилы в собственной руке и приятного гула крови в ушах. Завтра он пожалеет обо всем. Но это будет только завтра. — Пробуй, Лань-гэ, и не молчи. Им обоим больше не надо было молчать. Им обоим было, о чем рассказать. Например, о своих же сожалениях. Посвящать в них кого-то постороннего не являлось чем-то сложным. О них можно было говорить бесконечно долго, не прерываясь на отдых и не чувствуя никакой усталости. Вэй Ин отчаянно сожалел о том, что рано покинул семью и пропустил свадьбу сестры, у которой родился сын, его маленький племянник, жалел об упущенных возможностях и о глупых разговорах ни о чем, о пропущенных рассветах, которые мог бы увидеть, и закатах, особенно о них. — Закури, — кинул Вэй Ин в опустившуюся тишину. Лань Чжань почти все время молчал. Он больше слушал, нежели говорил, но все же поделился частью своих страхов. Ему было страшно умирать. От боли. В давящем одиночестве. Но еще страшнее ему было даже не за себя, а за старшего брата, который рано или поздно обо всем узнает и будет очень горевать. Ужасно, когда твоя жизнь не принадлежит тебе полностью. Ты не можешь принимать серьезные решения (такие, как умереть вдали от семьи, чтобы те не видели твоей боли и не страдали из-за этого еще больше). Это неправильно и эгоистично. Эгоизм в семье, где тебя любят, отчего-то непростителен. — Лань Чжань, закури. Так станет легче. — Вредно для здоровья, — не без иронии хмыкнул он и осушил стакан до дна, пока Вэй Ин кашлял от накатившего истеричного смеха. А потом все снова смолкло. Было очень тихо и темно. Воздух пропах цедрой лимона и сигаретным дымом. Единственным источником света служила лампочка от раскрытого настежь холодильника. Тишина почти идеальная. И пусто. — Стоишь на берегу, — вдруг прошептал Вэй Ин, — и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты и жизнь лишь началась. — Усянь опустил ресницы к полу и допил оставшуюся на дне стакана текилу. — И губы жжет… подруги поцелуй, пропитанный… слезой. — Море? — негромко сказал Лань Чжань с полувопросительной интонацией. — Да. Море. — Я никогда не был на море, — проговорил Лань Чжань, устало откидывая голову назад. — Да ладно? — недоверчиво протянул Усянь. — Никогда не был на море? Ни разу? — Не довелось. Вэй Ин едва слышимо присвистнул и уронил голову на левое плечо Лань Чжаня. Глаза слегка защипало от подступивших слез. — Уже постучались на небеса, — вздохнул Вэй Ин, чувствуя небывалую тяжесть и боль в груди. — Текилой вот накачались. Буквально проводили себя в последний путь. А ты и на море-то не побывал. — Не вышло. — Что? Не знал, что на Небесах никуда без этого? Лань Чжань, — Вэй Ин чуть отстранился, чтобы посмотреть мужчине в глаза. И если в этот момент ему сильно захотелось его поцеловать, то во всем виноват точно алкоголь, — на Небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно… О закате, что они видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь. И почувствовали, как море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. Вэй Ин перевел дыхание. Лань Чжань смотрел на него внимательно, и от его взгляда вдоль всей спины Усяня, от поясницы к шее, шустро побежали мурашки. Яркий блеск глаз притягивал к себе и не давал пошевелиться. Наверное, Вэй Ин смог бы просидеть подобным образом вечность, если бы это означало — просто смотреть на Лань Чжаня, не двигаясь, не дыша, жадно любуясь каждой черточкой. Время рядом с ним шло со стремительной скоростью и тянулось до бесконечности. — Что ты им скажешь, Лань-гэ? — избавившись от наваждения, спросил Вэй Усянь. — Ведь ты ни разу не был на море. Там, наверху, тебя окрестят лохом… — И что ты предлагаешь? — Лань Чжань скептически приподнял одну бровь. Слова его, по всей видимости, никак не обидели. Вместо ответа Вэй Ин улыбнулся (почти так же, как раньше) пьяно и беззаботно и потянул Лань Чжаня за собой. — Идем.Часть 2. Что я сказал?
Утро встретило яркими солнечными лучами. Головная боль была разрывающей настолько, что даже застонать являлось затруднительным, и потому Вэй Ин решил принять таблетки, которые, как он помнил, находились в пузырьке из темно-коричневого стекла, лежащего на дне кармана его больничной рубашки. На окружение он обратил внимание не сразу. Во-первых, Вэй Ин сидел на переднем сиденье старенькой машины небесно-голубого цвета. Во-вторых, рядом, положив голову на руль, спал его недавний собутыльник и нынешний… Кто? Друг? Судя по тому, что они вместе угнали машину, то они уже больше, чем просто друзья. А в том, что они машину все-таки угнали, — сомнений не было. «Никогда не угонял машины», — с затаенным весельем подумал Усянь и выполз из тесного душного салона. Они «припарковались» на берегу чистого озера. За чертой города. И Вэй Ин, хоть убейте, не помнил, как до этого дошло. Помнил бутылку текилы (недурной, между прочим), Лань Чжаня с красными то ли от смущения, то ли от действия крепкого алкоголя щеками, дикое желание увидеть море напоследок. Каким образом дошло до угона? Лицо обдул холодный ветер. Под ногами блестела галька и скрипел песок. От нечего делать Вэй Ин взял горсть камней и стал швырять их в воду. По спокойной поверхности прошлась красивая рябь. Перед глазами плыло, но головная боль исчезла пока не до конца. Слава чему бы то ни было, лекарство — мощное. — Вэй Ин? Его плеча робко коснулась рука Лань Ванцзи. — М? Лань-гэ? — улыбнулся Вэй Ин. — Тебя что-то волнует? Усянь оглянулся назад и едва не фыркнул от смеха. Растрепанный и ошарашенный Лань Чжань с темными синяками под глазами и едва виднеющейся щетиной выглядел слишком очаровательно и мило, а взгляд его грел и излучал непонимание с примесью беспокойства. Куда делась вся та строгость? Где прежняя невозмутимость? — Вэй Ин, что мы тут делаем? — Мы едем к морю, конечно же! — сказал Усянь, швыряя следующий камень в озеро. — Ты же говорил, что не был на море. Вот мы и отправляемся туда. — Мы угнали машину. Звучало, как утверждение. Но Лань Чжань недовольным почему-то не выглядел. Скорее потерянным. И Вэй Ину отчего-то очень сильно захотелось его успокоить или как-нибудь утешить. Возможно, обнять или сказать что-то ласковое. Странно это все, но Вэй Усянь рядом с этим мужчиной словно бы забывал на миг о своих проблемах. — Мы угнали машину. — Усянь кивнул, не видя смысла лгать и оправдываться. Они это сделали без всяких зазрений совести. — Нарушили закон. — Да. — Сбежали. — Верно. — Мы едем к морю. — Совершенно верно. — Вэй Ин… — М? Хочешь вернуться? Лань Чжань прикрыл глаза, сжав руки в кулаки, а Вэй Ин затаил дыхание в ожидании ответа. Он сам не понимал, почему так зациклен на этой идее, но ему безумно хотелось, чтобы Ванцзи согласился остаться с ним. Поехать к морю вместе. — Нет, — ответил Лань Чжань, и от навалившегося облегчения Вэй Ину едва не стало дурно. Вэй Усянь решил воспринять происходящее, как должное, и не думать о своем нестабильном эмоциональном состоянии слишком много. — Вот и я не хочу. Там слишком тесно. — Мгм. Вэй Ин усмехнулся уголком губ и прислонился своим боком к боку Лань Чжаня. В глубине души он надеялся, что хотя бы таким образом ему удастся на время утихомирить собственную неутомимую тактильность. Лань Чжань вроде бы не был против. Не поморщился даже. — Что будем делать? — спросил мужчина, поежившись от порыва ветра и смотря куда-то вперед. — Для начала осмотрим красавицу, которую мы с тобой угнали, а дальше посмотрим. — Мгм. Их «красавица» оказалась довольно-таки занимательной. Да, пожалуй, занимательной. В бардачке обнаружилась связка бананов, смятые карты, кожаный бумажник, использованные салфетки, под сиденьем — натуральное огнестрельное оружие, а в багажнике — новенький чемодан. С деньгами. С очень большими деньгами. Да Вэй Ин такие крупные купюры только в банке и видел! Усянь переглянулся с Лань Ванцзи и широко улыбнулся: — А ты говорил, что в Бога не веришь.***
Так как машинка была довольно старой, то соответственно бензина жрала как не в себя. Пришлось останавливаться на первой попавшейся заправочной станции и подкармливать старушку. Там же они закупились дешевыми снэками, алкоголем, парой бутылок обычной питьевой воды и одеждой, какая была. Вэй Ин от усмешки не удержался. — Держу пари, Чжань-Чжань, ты еще никогда не носил такой дешевки. Как ощущения? Лань Чжань оправил низ хлопчатобумажной футболки, в которой синтетики уж точно было больше, чем хлопка, и отряхнул от несуществующей пыли камуфляжные штаны. — Как-то не приходилось, — ответил он, игнорируя последний вопрос насмешника. — Тебе идет, — протянул Вэй Ин, откусывая большой кусок от шоколадки. — Вэй Ину тоже. — Спасибо, — сквозь смех выдавил он, опустив голову и спрятав покрасневшие щеки за волосами. — И поехали. Миссия на сегодня выполнена. Мы осчастливили деньгами целого продавца. — Мгм. Поехали. — Сколько до побережья? — Два дня пути. День, если без лишних остановок и соблюдения правил дорожного движения. Впереди будет город. — Хм… без соблюдения правил, говоришь. Давай я поведу. — Нет. — Нет? — недоверчиво приподнял брови Вэй Ин. — Я хочу. — О, — многозначительно протянул Вэй Ин. — Тогда гони, как можешь. Времени мало, — тише добавил он. — Трогай. — Мгм. За окном все слилось в одну полоску. Их скорость не падала ниже восьмидесяти километров в час, и никого это не смущало. Встречных машин практически не было, солнце ярко светило на голубом небосводе, а с двух сторон от них стремительно проносились поля и небольшие рощицы с молодыми деревьями и кустарниками, иногда, словно из неоткуда появлялись старые дома и постройки. В воздухе витала влажность, которую ласково разгонял ветер. Вэй Ин не мог насмотреться. И не мог наговориться. Тихие разговоры с Ванцзи в крохотном салоне машины, несущейся вперед на огромной скорости, приносили подобие удовлетворения и, возможно, счастья, маленького такого, хрупкого. — Лань Чжань, какой твой любимый цвет? — Голубой. А у тебя? — Темно-синий. Как небо перед рассветом. Ночное небо, — отвечал Усянь. — А музыка? Какую ты любишь? — Классику. И современных композиторов. — Например? — Джеймс Ласт. — А композиция? — «Одинокий пастух». — Та самая? — Мгм. Люблю ее. — Я слышал ее пару раз, — задумчиво проговорил Вэй Ин. — Маме она нравилась. — А ты? — Я? Мне Эннио Морриконе нравится. «La Califfa», «Le vent le cri». — Мгм. — У тебя есть любимое место? — Есть, — тихо произнес Ванцзи. — Какое? — Мамин пруд с рыбками в саду. Там есть небольшой мостик, деревянный, над которым раскинулись ветви плакучей ивы, очень старой. Она росла еще до рождения моего отца. Пруд изначально был небольшим. Его расширили для мамы. Уже потом. — У вас такой большой дом? — Не знаю, — пожал плечами Лань Чжань. — Наверное, большой. — А у нас совсем небольшой домик. И тоже есть сад. Он очень маленький, цветов в нем почти нет, но есть базилик и мята. Мяту мама сушила и добавляла в чай. Она часто пила мятный чай. — Ты скучаешь по матери? — Угу. Я не видел ее очень давно. Не помню ее голос, как она выглядит, почти не помню прикосновений. Помню только, что очень люблю ее, — негромко говорил Вэй Ин, игнорируя болезненный спазм в горле и острую пульсацию в голове. — Я начал забывать все. И забыл, когда это началось. — Вэй Ин… — начал Лань Чжань, и Усяню почудилась нежность и забота в его голосе, а еще грусть. — Боюсь забыть еще больше. Просто боюсь, хоть и понимаю, что бояться чего-то уже глупо. И бесполезно. — Вэй Ин, — позвал его Лань Чжань. — М? Вместо вразумительного ответа Лань Ванцзи осторожно взял прохладную ладонь Усяня в свою и ласково огладил каждую выступающую костяшку. Усянь едва не задохнулся. Он не знал из-за чего. Просто в груди вдруг стало так тесно и жарко, почти больно, но боль была сладкой. И голову тоже окутал жар, так, что перед глазами все начало расплываться. Но, к сожалению, приятные ощущения не перекрыли результаты воздействия раковой опухоли на его организм. В затылок словно медленно острую иглу вогнали. Сначала неприятно, а потом невыносимо. Вэй Ину пришлось потянуться за лекарством, чтобы облегчить возобновившуюся головную боль. Снова. Таблеток оставалось не так много, поэтому он откусил от одной лишь половину. Ясно одно — ему будет становиться хуже, и поэтому лекарство нужно поберечь. — Лань Чжань? Чжань-гэ? — Вэй Ин? — удивился мужчина, сжимая ладонь Усяня чуть сильнее. — А твоя мать? — Она умерла, — выдохнул Лань Чжань и вернул руку на руль. Вэй Усянь даже расстроился. Рука Ванцзи была очень горячей и ласковой, такой, какой нужно. — Умерла? — похолодел Вэй Ин. — От рака. Вэй Ин судорожно вздохнул и прикрыл глаза. Ему нечего было сказать. Он мог лишь попробовать перевести тему. — Я попытаюсь уснуть, Чжань-гэ. Разбудишь меня через часа два? Мы поменяемся. — Мгм. Спи. Вэй Ин уснул по итогу с большим трудом, еще чувствуя теплоту ушедшего прикосновения пальцев Лань Чжаня на своей ладони. Сердце долго и тревожно билось в груди и только спустя бесконечный час наконец успокоилось.***
Пробуждение было отвратительным. Снова боль. Снова таблетки. Снова Лань Чжань с невозмутимым лицом. И явно прошло больше двух часов. Ну, он же просил! Вот упрямец! — Чжань-гэ! Сколько я спал? — Примерно четыре часа, — растерялся Лань Чжань. — Сколько? Ты совсем охренел? Все, отлипай от баранки, уступи место опытному таксисту. Прокачу с ветерком. — Нет. — Чжань-гэ, останови. Мы поменяемся и поедем дальше. Тебе тоже отдых нужен. — Вэй Ину нужнее. Вэй Ин чуть воздухом не подавился. Он что, серьезно? Это… это забота такая? Лань Чжань о нем заботится? Волнуется? Вэй Ин ничего не понимал. Какой смысл такому же смертельно больному волноваться о том, кого совсем скоро не станет? — Чжань-гэ, останови. Я прошу тебя. Пожалуйста. Лань Чжань вздрогнул всем телом и отупело моргнул, пока Вэй Ин сдерживал себя, чтобы не дать своему непутевому спутнику отрезвляющий подзатыльник. Зачем же так загонять себя? Машина плавно остановилась, и оба наконец-то поменялись местами. И уже набирая скорость, до Вэй Ина дошло, что с какого-то хрена он тоже волнуется о Лань Чжане. Боже, за что?***
Вэй Усянь разбудил Ванцзи ближе к вечеру, когда они уже начали подъезжать к городу. Первым делом они зашли в какой-то дорогой бутик, чтобы приобрести достойные костюмы и не привлекать лишнего внимания к себе, после чего разделились, договорившись встретиться у машины через час. Усянь немного опоздал. Засмотрелся издалека на Лань Чжаня в светло-сером костюме и лаковых туфлях, которые ужасно шли ему, и поражался тому, что на свете реально существуют такие прекрасные люди. Прекрасные и душой, и телом. Лань Чжань не может умереть. Не может. Он не заслуживает этого. Никто не заслуживает. Почему? — Чжань-гэ! Вэй Усянь нацепил на лицо яркую улыбку и, застегнув пуговицу на дорогом черном пиджаке, подошел ближе к мужчине. — Я опоздал. Прости. Как я выгляжу? — Тебе идет. И, Вэй Ин, не извиняйся передо мной. Не надо. Не извиняйся. — Чжань-гэ? Лань Чжань, ощутимо расслабившийся после появления Усяня, вновь напрягся. Что такое? — Лань Чжань? Что случилось? — Вэй Ин… обращение… ты… — Тебе не нравится? — Вэй Усянь почему-то ощутил пустоту в груди. Он переборщил? Наверное, Ванцзи трудно выносить такое фамильярное отношение к себе, и, что странно, Вэй Ину на это не было плевать. Ему не все равно. Лань Чжань резко мотнул головой, отчего его длинные волосы неравномерно распределились по плечам, и тяжело сглотнул. Вэй Ин завороженно проследил за опустившимся и снова поднявшимся кадыком, внезапно ловя себя на мысли, что хочет уткнуться в шею Ванцзи губами. Прямо сейчас. — Никто… Никто никогда не называл меня так, Вэй Ин. — Я могу перестать, — ровно, вопреки той буре, что бушевала в его душе, произнес Вэй Ин. Он чувствовал, что ради Лань Чжаня сможет это сделать. Этот мужчина за какие-то сутки стал ему самым родным человеком в мире, самым незаменимым и нужным. Или же Усянь просто окончательно сошел с ума, и все происходящее является его предсмертным бредом. Самым желанным и восхитительным бредом. — Нет. — Что «нет»? — Мне нравится. А-Сянь… Последнее слово было произнесено на грани слышимости, но Усянь все равно услышал. И растерял весь свой дар речи. — Ч-что? — краснея щеками, переспросил Вэй Ин. — А-Сянь, — послушно повторил Лань Чжань. Мягче. Увереннее. Еще никогда Вэй Ину настолько не нравилось собственное имя. — Поехали, Чжань-гэ, — издал дрожащий смешок Усянь, — нужно поспешить. — Куда? — Я снял нам номер в дорогущем отеле. Всегда хотел пожить хотя бы несколько часов так, как позволяют себе жить богатые люди. А где был ты? Лань Чжань молча вытащил из-за спины пакет и достал из него новенький плеер с кассетой. Эннио Морриконе. Вэй Ин тихо всхлипнул то ли от веселья, то ли еще от чего, и отвернулся к машине, успев заметить заалевшие мочки ушей своего… друга.***
Идея составить список желаний принадлежала Усяню. Где-то в течение часа, упиваясь вкуснейшим вином и обществом друг друга они писали на толстой качественной бумаге с эмблемой отеля в крайнем левом углу свои самые глупые и сокровенные мечты. Вэй Усянь не переставал улыбаться, глядя на то, как Лань Чжань с насмешкой в уголках губ зачитывал его желания. — Пристрелить Гитлера? В глазах Ванцзи виднелись озорные смешинки. Одна бровь иронично приподнялась, мол, ты что, серьезно? — А что? Меньше было бы проблем. — Ты не можешь этого знать. — Не могу, — согласился Усянь. — Но пристрелить могу. — В своих мечтах. — Да, в своих мечтах! Читай дальше, умник. — Познакомиться с Ганди. — Зачетный мужик. — Мгм. Прыгнуть с парашютом. — Ага. — Выпить с Императором? Боже… — Не божись. Дальше. — Покорить Эверест. — Да. — Пообедать с Мэрилин Монро. — Угу. Дальше… … — Вэй Ин, а это что? Вэй Усянь поднял голову с подушки и затуманенным от вина взглядом посмотрел на листок бумаги в руках Ванцзи. На его обратной стороне был написан дополнительный список, который ему не хотелось бы показывать. Желания, указанные в нем, слишком смущали. — Это… первоочередные желания… Я смогу их выполнить. — Вэй Ин? — Да? — шепотом отозвался он. — Держи мой список. Вэй Ин удивился. Ему казалось, что Лань Чжань делиться своим сокровенным не собирался, но много думать он об этом не стал и просто бережно перехватил лист с до жути аккуратным почерком. Черными чернилами на белом было выведено всего два пункта: 1. Добраться до моря 2. Поцеловаться Последнее желание Лань Ванцзи вызвало в душе Усяня какой-то непонятный отклик. Сердце его выбивало бешеный ритм, совершенно не заботясь о состоянии своего хозяина, а изнутри поднимался томный жар, странный, будоражащий, чересчур внезапный. — Ты… Т-ты, Чжань-гэ… Ты не целовался? — Нет. Усянь неловко хохотнул. В его втором списке тоже было два желания. — Я тоже. Вот ведь. Два нецелованных девственника. «Поэтому и написал, что хочу поцеловаться, — подумал Усянь, — с тобой поцеловаться…» — Мгм. Я понял. «Еще бы ты не понял, — почти истерично подумал Вэй Усянь, — я же прямым текстом написал это в первом пункте». Комната погрузилась в молчание. Вэй Ин не мог не смотреть на Лань Чжаня, который непонятно когда перестал напускать на себя холод. Усянь и не заметил, в какой момент времени Ванцзи начал вести себя мягче и терпимее. — А-Сянь? — Лань Чжань? Что ты… Вэй Ин даже ответить ничего не успел. Лань Чжань, зажмурившись, с длинным шумным выдохом уверенно накрыл губы опешившего Усяня своими и вплел длинные музыкальные пальцы в его волосы. Вэй Усянь не знал, куда деться. Знал лишь, что ему ни в коем случае нельзя закрывать глаза. Он должен все видеть, должен насмотреться сполна… Так Вэй Ин мог открыто любоваться Лань Ванцзи, что нежно и самозабвенно выцеловывал его разомкнутые губы. Его новый друг действовал мягко, несмело, с щемящим и абсолютно невыносимым трепетом. Он был намного-намного ближе обыкновенного. Такой ласковый. Теплый... Живой... Потрясающий. Восхитительный. Чудесный. Вэй Ин, неспешно, с тихой тоской на сердце отвечая на поцелуй, смог рассмотреть каждую ресничку, каждую венку и жилку на дрожащих веках своего, — точно своего, а как же иначе? — Чжань-гэ. Всем своим телом он ощущал сейчас чужую дрожь на себе и томные приглушенные вздохи, жарко выдыхаемые в его рот. Целовать Лань Чжаня было и сладко, и больно. Почему же они встретились так поздно? Отчего обстоятельства их встречи оказались столь жестоки? Они же могли встретиться раньше, побыть друг с другом дольше, узнать друг друга лучше. У них могли бы быть годы вместо жалких трех дней. Целые годы. Усянь тихонько застонал и закинул руки за шею Лань Ванцзи, притягивая его ближе к себе и прикрывая глаза за подрагивающими веками. Щеки горели огнем, он сам горел, душой телом, мыслями. Этому не было ни начала, ни конца. Ощущения захватили его. И отстраниться не получалось. Только, когда Вэй Ин почувствовал на своем лице что-то мокрое и теплое, он вновь открыл глаза и с неохотой оторвался от мягких податливых губ, налившихся соблазнительным алым. То были слезы. Лань Чжань плакал, но, не обратив на свое состояние ровно никакого внимания, опять, на этот раз с иссушающей жадностью, втянул его в поцелуй, не желая, похоже, прекращать начатые ласки, и поддаваясь под ответные прикосновения. Вэй Ин и дальше бы наслаждался тем удовольствием, что без всяких сомнений дарил ему Лань Чжань, если бы не острая головная боль. Как всегда абсолютно непредсказуемая, она накатила резко и внезапно, выгрызая себе путь наружу. Тело схватила невыносимая судорога, и Вэй Усянь едва не откусил своему человеку нижнюю губу и кончик языка. Слава Небу, Лань Чжань вовремя отпрянул. В его глазах зеркально отразились те ужас, боль и паника, которые испытывал сам Усянь. — Вэй Ин! А-Ин! Ванцзи испуганно водил дрожащими ладонями по скулам, волосам и плечам Вэй Ина, не зная, что делать, пока не понял, что содрогающийся и хрипящий сквозь зубы мужчина указывал на свой пиджак, висящий на спинке стула. Лань Чжань сообразил быстро и стремительно вскочил с места. Искомый препарат нашелся во внутреннем кармане, и от навалившегося облегчения мужчину чуть ли по полу не размазало. Подскочив к застывшему в неестественной позе Вэй Ину и не брезгуя им, он разжал напряженные челюсти, чтобы поместить в рот таблетку. И пока лекарство не подействовало в полную силу, он просил лишь об одном — о том, чтобы Вэй Усянь, А-Сянь, этот удивительный человек, продержался и пожил еще немного, совсем чуть-чуть. Вскоре дыхание и сердцебиение у Вэй Ина выровнялись. Способность мыслить вернулась не сразу, но он вдруг понял, что его укачивают чьи-то сильные и уверенные руки. Они гладили его по растрепанным волосам, плечам, бокам, спине. Лань Чжань что-то шептал ему на ухо, что-то ласковое и глупое, все тихо просил о чем-то. Не умирать? Что ж, он бы очень этого хотел. — Чжань-гэ, — слабо позвал мужчину Усянь. — Что? — Побудь со мной. — Мгм. Все, что захочешь. — Плеер. Ты купил, — отрывисто говорил Вэй Ин. — С Эннио. — Мгм. — Хочу послушать. Можно? — К-конечно…Часть 3. Что я скажу тебе?
Звуки гудков, раздававшиеся в трубке, оглушали, а Вэй Ину как физически, так и эмоционально, становилось все хуже и хуже. Перед глазами плыло и периодически темнело. Но он упрямо стоял на месте, опираясь на одну из стенок тесной телефонной будки, и ждал ответа. Его вторым желанием было поговорить с матерью. Ему нужно с ней поговорить. — Алло? — раздался в трубке сонный хриплый голос. Наверняка, она только проснулась. Или же готовится ложиться спать. — Привет, мам, — мягко поздоровался Вэй Ин. — К-как ты? — А-Ин! А-Ин, где ты? Почему ты… А-Ин… А голос у нее был звонкий и нежный. Родной. — Все хорошо, мам. Со мной все хорошо. А ты? Брат? Сестра? С отцом все нормально? — С нами все хорошо. А-Ин, где ты? — В пути, — расплывчато ответил Вэй Ин. — И куда же ты едешь? — Мам, я… — Вэй Ин растерянно почесал затылок, злясь на себя за то, что не мог подобрать нужных слов. — Знаешь, я моря никогда не видел… Мне очень захотелось его увидеть. — Никогда? — бархатно усмехнулась она. — А ведь точно. Ты никогда не видел моря. Поспеши, милый. — Д-да. Спасибо, мам… Прости… — Мне нечего тебе прощать, милый. Ты же у меня теперь такой взрослый, ты всегда гнался за свободой, вечно в пути и в движении, в погоне за эмоциями и ощущениями. Как я могу винить тебя в том, в чем сама грешна? — Все равно прости. Меня не было рядом. «И больше не будет». — Ничего. Я люблю тебя, А-Ин. — И я люблю тебя. Очень сильно. Вас всех. — Я люблю тебя больше! — рассмеялась она. — Всегда буду любить! — Спасибо… — шепнул Вэй Ин и хотел было сказать что-то еще, но время закончилось. Вэй Усянь в недоумении посмотрел на трубку в своей руке и легонько усмехнулся. Всю жизнь в пути — это про него. И теперь его ждала конечная станция.***
Много кто сравнивал море с самой вечностью, незыблемой и неповторимой. И Вэй Усянь был до ужаса горд встретиться с этой вечностью не в одиночестве, а с Лань Ванцзи под руку. Именно с ним. Море было прекрасно и необъятно. Море было раскрашено тысячью оттенков, как и небо над их головами. Воздух пропитался криками чаек, а ветер нес в себе ароматы соли и йода. Под их босыми ногами отдавал миру последнее тепло мягкий песок. Свободно было. И хорошо. Они успели. Море начало медленно поглощать солнце. Но все, о чем мог думать Усянь — это Лань Чжань под боком. Человек, ставший для него целым миром. Человек, который стал для него закатом, самым теплым, самым ярким и таким же недолговечным. Вэй Усянь не был поэтом или писателем, но, если бы мог, описал бы свои чувства именно так. Солнечный круг медленно исчезал за линией горизонта, и когда до самого конца оставался какой-то миг, они оба, не сговариваясь, повернули головы навстречу друг к другу. Золотистые глаза встретились с серо-стальными. Последние лучи пламенного заката догорали в их глубинах, и все замерло. А на губах застыл вкус соли. Последнее, что Усянь успел осознанно сделать, — улыбнуться. Нежно. Сладко. Искренне. Он точно улыбнулся.