Подъезд

❤️: Я буду ждать тебя у подъезда Как в песне зверей лол       Эдик шумно выдыхает, чуть улыбнувшись, когда видит сообщения на телефоне и оглядывается на предмет стороннего наблюдения, то есть, матери, сегодня, почему-то, решившей не провожать своего драгоценного сыночка в школу (ведь сам он не дойдет, ага), и поэтому, пользовавшись возможностью, Эдя написал Роде, чтобы тот забрал его. Его парень, наверное, как обычно, одет, как в осень, в легенькой парке, школьной форме, даже без шапки, несмотря на январь на дворе, и поэтому, ждать на улице для него — не вариант. Мало ли, Каспаров, в конце концов, волнуется за этого идиота и за его здоровье, даже если этот самый идиот на здоровье клал большой и тяжёлый. Эдя!!! ❤️💓💗💖💝❤️💞💕💖💘💕❣️💕❤️💓💕💘❤️: хуй отморозишь зайди лучше может засосаться успеем       Родя кидает взгляд на чужой подъезд, потертый и грязный, как будто шестьдесят пятого года изготовления (хотя, почему «как будто»), и пожимает плечами, к нему направляясь. Халявные поцелуи никто не отменял, даже если Эдя будет пререкаться, мол, не прижимай ты меня, блин, так, стенка в подъезде грязная пиздец, долбаеба кусок, и все равно будет более, чем не против, такого положения, а может быть, они ещё и первый урок прогуляют, или вообще к Роде пойдут, продолжать бурную деятельность. Шапку он, все-таки, надел, чисто ради Эдика, только больно летнюю, которая совсем не прикрывала то, что нужно было. «Крутым панкам шапки не нужны» — отмахивался Тозиров, а потом лежал у Эди на коленках с отитом, чуть ли не плача от боли. ❤️: Оооо От пососушек никогда не откажусь))))) Только я холодный Эдя!!! ❤️💓💗💖💝❤️💞💕💖💘💕❣️💕❤️💓💕💘❤️: как похуй И ему правда похуй. Хотя, почему не должно быть? Привык уже, почти каждое прикосновения, сделанное Родей, кусало своим холодом, особенно его руки. Но Эдя был более, чем не против. На вряд ли они сейчас, вовремя своих «пососушек» пройдут дальше, чем собственно, поцелуи, в подъезде трахаться не очень удобно, они оба это знают, но чувствовать холодные руки у себя под рубашкой было, наверное, любимым Эдиковым ощущением вообще. Ну, после ещё пары штук, но они почти все так или иначе были связаны с Родей. Как Эдю загораздилось влюбиться в эти сто семьдесят девять сантиметров тупости и непредсказуемости — ученые пытаются выяснить до сих пор. Но парень старается об этом не думать, оно и не надо, и просто наслаждаться ощущениями взаимной любви и этих пресловутых бабочек в животе, которые, как оказалось, реально существуют, а не являются выдумкой авторов фанфиков по фрэрарду и всяких других выдающихся личностей. Взгляд Роди обжигает. Они натыкаются друг на друга на лестничной клетке, пару секунд стоят в ступоре, просто разглядывая друг друга, как будто проверяя, все ли на месте, а потом, немного смущенно, Эдя приподнимается на носочки, целуя Тозирова в уголок покусанных и шершавых губ (о боже, он серьезно это делает? Они встречаются уже месяцев десять, а в реальность происходящего не верится по сей день), и почти сразу при этом отстраняясь. — Привет, — как-то слишком скомкано бубнит Эдуард, опуская глаза, и чувствует, прямо чувствует, до ужаса влюблённый взгляд Роди. Сколько лет прошло с того, как он официально осознал, что влюбился, и все равно смотрит вот так — как на произведение искусства. Плавится на глазах, просто сохнет в самом лучшем значении этого слова. И Каспаров сохнет в ответ. — Привет, — шепчет Родя, улыбнувшись так, что Эдику хочется просто осесть на пол и закричать от переизбытка чувств, и наклоняется уже сам, с прикрытыми глазами касаясь губ своего парня своими, холодной рукой придерживая его за плечо, а второй держась за лямку чёрного рюкзака с парочкой значков. Эдя замирает на месте, но вскоре совсем обмякает, как будто масло плавится, обессилено опуская плечи и руки. Кажется, пока они целуются, проходит уже вечность. Может, в подъезд кто-то уже зашёл, может, вышел, а может они вообще уже все уроки пропустили, прямо сейчас — над ними время не властно. И как бы, еп твою мать, клишированно это не звучало, время правда остановилось для этих двоих. Пусть сейчас хоть метеорит упадёт. Вообще на все плевать. Когда Эдя просыпается, он снова оказывается прижат к холодной стенке подъезда, сколько бы раз он не говорил так не делать, Родя все равно не слушает, делает это скорее неосознанно, как будто пытается приклеить своего бедного парня к этой злосчастной стенке и приклеить себя, как бонус, прижимаясь к Эде так сильно, как будто хочет коснуться его вот всеми частями своего тела, настолько, насколько это вообще возможно. — Извини, — шепчет Родя, но он звучит скорее воодушевленно, а не виновато. Они все ещё невыносимо близко друг к другу, так, что, кажется, могут дышать углекислым газом друг друга, — Ты просил не делать так. — Да ну, — лёгкий поцелуй, совсем мимолетный, — Плевать уже. — Может, прогуляем? Можем сходить в мак или пива купить. У меня деньги есть. — Ну ты и джентльмен, — Эдик дышит тяжело и нехотя, но все же немножко отстраняет Родю от себя, не слишком далеко, но так, чтобы можно было убедиться, он ли это вообще, и видеть не только его переносицу. Каспаров смотрит Тозирову прямо в глаза, обводит взглядом его лицо, длиннющие ресницы, сейчас мелко подрагивающие вблизи, небольшие мешки под глазами, такую уютную и родную россыпь веснушек на щеках, на горбинке на носу, и пухлые, красные от таких жарких поцелуев, губы, которых хотелось просто сожрать от того, насколько сладкими они выглядели. И, вообще, весь Родя такой невероятный, Эдя был готов смотреть на него вечность, на то, как он выдыхает кислород, как посмеивается, улыбается краешком губ. Просто существует. Существует-существует-существует. С большой буквы. — Ладно. Только поедем на метро, ладно? — Хорошо, — Тозиров улыбается ещё шире, в глазах блестит взгляд победителя, — А можно ещё поцелуй? — С каких пор ты спрашиваешь? — Я же джентльмен… — Можно, Родь. Только давай быстрей, а то сейчас какая-нибудь бабка выйдет, про нас всему двору разболтает Быстро не получилось.