***
Том Риддл всю свою жизнь был повёрнут на науке и экспериментах, регулярно с головой уходя в какую-либо малоизведанную отрасль и изобретая что-то новое. Часто убийственное или просто опасное для жизни, но, бесспорно, гениальное. Долохов же просто любил ебанутые идеи. В тот вечер в начале пятидесятых годов совпало всё: Антонин пришёл к Тому поговорить об их планах и застал друга, зарывшегося в фолианты по менталистике, хаотично разбросанные по его комнате. Когда тот поднял на него пылающие исследовательским огнём глаза, хищно улыбнулся и произнёс: «Вот ты-то мне и нужен», Тони слегка поплохело, но тяга к неизвестному перевесила опасения касательно адекватности этого маньяка. Как и всегда, новое увлечение Тома действительно поражало: он хотел развить способности в легиллименции до уровня, который позволит магам обмениваться мыслями вне зависимости от расстояния и наличия каких-либо защитных щитов между ними. При их деятельности это могло стать чертовски полезным — и на вероятных рейдах, и в переговорах. Но требовались чёткие навыки и, что гораздо сложнее в случае Риддла, полное доверие. Тони подходил под оба пункта — не то чтобы он был хорошим легиллиментом, но он охуенно силён сам по себе, а особенности менталистики и Том на себя взять может. С доверием проблем вообще не было, как может быть иначе у знакомых со школы магов, по нескольку раз вытаскивавших друг друга из кромешного ада личных демонов и всепоглощающих страхов? Тренировались они долго. Поначалу могли слышать лишь слабые отголоски и образы, и то лишь на определённом расстоянии. Но с годами ситуация улучшалась, и к тому моменту, как началась открытая война, эти двое в любой момент могли поделиться важной информацией, просто поговорить и, что ещё важнее, они стали чувствовать состояние друг друга. Что не раз спасало им жизнь, особенно Долохову: как один из лучших боевиков Пожирателей, он почти всегда оказывался в центре опасных поединков, а его любовь к риску и безбашенная импульсивность иногда доводила того до довольно жутких ранений. Правда, свою идею Риддл со временем возненавидел, не переставая поражаться собственной самонадеянности — это же надо было дать Долохову полный доступ к своему столь оберегаемому сознанию. Как только Антонин адаптировался к новым способностям, Тома стали всюду сопровождать комментарии и крайне важные мысли Тони по всем возможным вопросам, русский мат и пробирающее до глубины души "Тооом, а давай...", за которым крылась очередная ебанутая идея, пусть и несущая за собой ошеломительный успех в большинстве случаев. При должном контроле, правда. Том матерился сквозь зубы, но понимал — эта связь уже давно стала чем-то большим, чем просто любопытный эксперимент. Теперь это часть их жизней.***
Антонин выбросил истлевшую сигарету куда-то в угол камеры и слегка улыбнулся — он вспомнил. Именно отголоски той самой связи так смущали его с самого сегодняшнего пробуждения. Сейчас он чувствовал нить гораздо отчëтливее. И это может значит только одно — Том вернулся. Их признанный лидер, сильнейший маг и великолепный политик, по юности наделавший кучу ошибок и поддавшийся искушению жить вечно — он снова с ними. В других обстоятельствах Долохов бы не поверил так просто, но ментальная магия не приемлет лжи — в своей голове Тони мог слышать только один голос. Голос Тома. Пытаясь не проявлять безудержную радость слишком сильно — не хотелось снова привлечь дементоров на их этаж —Антонин смотрел куда-то в пустоту перед собой начисто безумным взглядом и упрямо сдерживал судорожные всхлипы подкатывающей истерики. Сегодня на его воспалëнный мозг свалилось слишком многое, и психика не выдерживала. Поддавшись эмоциям, затмившим физическую слабость, Тони подскочил и, замахнувшись, яростно врезал кулаком по шершавой кирпичной стене. Тяжело дыша, прижался лбом к промëрзшей поверхности. Внутри него проснулся давно забытый азарт, сердце стучало, заходясь в бешеном ритме. Долохов почувствовал себя живым. Нужно было поговорить с Томом, где бы он ни был сейчас. Просто чтобы убедиться, что эта связь ему не снится в лихорадочном сне узника Азкабана, а действительно существует, с каждым моментом становясь всё более крепкой и осязаемой. Тони прикрыл глаза и постарался сосредоточиться на той области своего подсознания, где чувствовалось нечто постороннее — не лишнее, не чужое, просто не своё. Ментальные навыки не забываются, и нить связи Долохов уловил сразу же, хоть и слишком слабо. Он почувствовал поток противоречивых эмоций, обрывки мыслей: кажется, Том сейчас думал про какую-то крысу, но отклика не было. Похуй. В жизни Антонина редко события сразу развивались так, как ему хотелось. Зато теперь будет чем заняться в этом ëбанном каменном цирке с крайне грустными клоунами. Следующие Мерлин знает сколько дней Тони пытался достучаться до друга, явно находящегося в не совсем адекватном состоянии. Том безотчетно одаривал Долохова целым спектром эмоций: агрессия, ненависть, ярость, нетерпение, какое-то маньячное веселье. В мыслях первенство занимал Гарри Поттер, что предсказуемо, мелькала крыса — точно, это же Петтигрю и... Барти? — Барти жив??? — вслух прорычал Долохов, забывшись. Он растерянно оглянулся, пытаясь понять, услышали ли его. Вокруг было всё так же тихо. Какое сейчас время суток, сколько прошло времени вообще с того дня, как он впервые снова услышал голос в своей голове,Тони не знал — слишком увлёкся желанием наладить общение с Томом. Да и неважно это было. Барти... Молодой, гениальный, всегда подхватывающий любые идеи, даже самые безумные. Когда авроры, патрулирующие Азкабан, проговорились, что он умер, скорбили всем нижним уровнем, тихо, но, несомненно, искренне. Даже Сириус Блэк, этот долбоёб, взявший на себя чужое преступление, тогда стыдливо молчал. Но Тони же абсолютно чётко только что видел такое знакомое лицо, взлохмаченные волосы, вечный вызов во взгляде, пылающем любопытством и лёгким, простительным превосходством. Это был точно Барти, пусть и изрядно позврослевший. Блять, надо срочно отсюда выбираться, что у них там происходит вообще? Антонину же с каждым днём становилось легче, по крайней мере, чувствовал он себя практически здоровым. Долохов настолько глубоко погружался в чужое сознание, что влияние дементоров на его психику становилось менее разрушительным. Лишь иногда накатывало дикое отчаяние и страх опоздать, ошибиться, который раздирал его, потерянного в безысходности серой камеры Азкабана. Но вновь появившаяся в жизни цель снова и снова придавала ему сил и веры — в себя, в Тома и в то, что у всех них ещё всё может быть хорошо. Новость о младшем Крауче вызвала у Антонина бешеный интерес и необходимость вот прямо сейчас всё выяснить. В юности он всегда был бесконечно нетерпеливым, и сейчас с лёгкостью поддался столь интригующим эмоциям. Предварительно покурив, он развалился на матрасе и прикрыл глаза, вновь нащупывая связь с Риддлом. Сегодня он не был намерен отступать, не достигнув желаемого. — Блять, Риддл, если ты мне сейчас не ответишь, я выйду из Азкабана и поселюсь у тебя дома. Буду постоянно курить рядом с тобой, оставляя так ненавистный тобой запах сигарет на всех твоих вещах, каждые десять, нет, пять минут врываться в твой кабинет и устраивать пьянки с Пожирателями в так любимой тобой Зелёной гостиной. Ты слышишь, Риддл? Я обязательно выйду, — ну а что, все научные и официальные способы Антонин давно перепробовал. Почему бы не прибегнуть к любимой импровизации с налётом грязного шантажа? Как всегда, его идея сработала. Эмоции Тома вдруг затихли, а секундой позже Антонина озарило чистым удивлением, не его — чужим. Тони кожей почувствовал это недоумение и, что наиболее сильно его обрадовало, так присущий ранее Риддлу проблеск немого интереса. Пауза затягивалась, но Долохов затаился — давить или торопить Тома сейчас не стоило. Будет правильнее, если он всё поймёт сам. Постепенно удивление сменилось пониманием, и после — узнаванием. Странно, но пропали даже вспышки агрессии, в прошлые дни сопровождавшие Тома беспрерывно. В голове послышалось слабое: — Антонин? — высокий, но слишком тонкий голос лишь отдалённо напоминал прежние завораживающие низкие нотки голоса Риддла, который очаровывал многих и, при необходимости, заставлял слепо следовать приказам. Но Долохову и этого было достаточно, чтобы счастливо и абсолютно открыто рассмеяться, откинув голову назад и расслабляясь. Такая опрометчивость тут же откликнулась резким и особенно сильным потоком холода и чертовски оглушающей безысходности — дементоры, сразу несколько особей, они как-будто ждали, когда же он ослабит контроль, даст подступиться к себе. Соскучились, суки, однозначно. Стараясь не разорвать с таким трудом налаженный контакт с Риддлом, Тони сжался в приступе глухого отчаяния. Хотелось рвать волосы, раздирать кожу на груди, выть в голос, лишь бы унять душевную боль. Но это же Долохов. Он лишь крепче сжимал зубы и цеплялся пальцами за прохудившуюся простынь, выгибаясь от разрывающего его личность давления, и иногда не сдерживал хриплое рычание. Казалось, что теперь он навечно останется в одиночестве, разрываемый на ошмëтки этими дикими стражниками. Реальность уплывала все дальше, как вдруг в тишине раздалось неуверенное: — Тони. Тони, держись, слышишь? Я с тобой. Я с вами. Я заберу вас, ты только держись. Голос, уже больше похожий на прежний голос Тома, продолжал что-то говорить, и Антонин уцепился за эти глупые, наивные, но так необходимые фразы, как в детстве цеплялся за руку отца, гуляя по страшному, тёмному лесу, кищащему хищными тварями. Ответить он не мог, лишь посылал слабые импульсы благодарности, а Том не замолкал, помогая ему пережить эту даже для него слишком изощрëнную пытку. Спустя какое-то время — может, десять минут, а может, вечность, Тони не знал — дементоры вспомнили о существовании других заключённых и по одному начали отступать от его камеры. Антонин глубоко вдохнул и тут же закашлялся — организм не выдерживал таких перегрузок. Он встал, с трудом ловя равновесие и, спотыкаясь, дошёл до стены, из дыры в которой стекала столь желанная влага. Ледяная вода подействовала как целительное зелье — он всё ещё слабо осознавал реальность, но мог ровно дышать и хотя бы минимально мыслить. В голове снова пронеслось: — Тони? — теперь встревоженно, с едва заметным налётом так характерных Тому шипящих ноток. — Я здесь. Спасибо, — даже думать сейчас он мог лишь короткими фразами. Его укутали волны облегчения. Долохову и самому стало казаться, что теперь всё обязательно наладится.***
С того дня они общались постоянно, каждую секунду свободного времени, которого у каждого из них сейчас было в избытке. Том ждал подходящего для проведения ритуала возрождения времени, Тони же за прошедшие уже почти четырнадцать лет успел изучить каждую щербинку на стенах камеры — было откровенно скучно. Делились новостями, обсуждали планы и слухи. Том помогал Долохову переживать визиты дементоров, Тони же удерживал Риддла в адекватном состоянии, отвлекая разговорами и напоминая об их первоначальных целях. Кстати, планы Тома на ритуал Антонин раскритиковал вдрызг, матерясь по мысленной связи так громко, как только мог. Его пары курсов обучения в Дурмстранге с головой хватало, чтобы понять, что Петтигрю не вытянет проведение ритуала подобной силы, и результат может быть максимально впечатляющим. От изменений во внешности до полной потери Тома Риддла как цельной, здравомыслящей личности. Посоветовав привлечь хотя бы Барти, а лучше — Малфоя, Долохов ещё долго охуевал от неосмотрительной амбициозности этого тёмного мага, увлекшегося реализацией слишком уж заманчивой идеи и забывшего о деталях. Хотя, кто бы говорил? Подумав, они решили и Поттера исключить из списка действующих лиц — тот бывал временами непростительно непредсказуем, а неучтëнные факторы могли поставить под угрозу реализацию всех их планов. Да и в итоге решение заменить Поттера оказалось скорее полезным — врагов у Риддла было достаточно, и найти новую жертву было легко. Тем более, это Поттер изолирован в Хогвартсе большую часть года, с другими магами ситуация складывалась гораздо проще, и они смогли сократить предполагаемые сроки, необходимые для возвращения Тома к жизни, на пару месяцев, а это значило, что и пленников из Азкабана получится вызволить раньше. Том клялся, что этим он займётся в первую очередь, да и сейчас уже продумывает возможные варианты. Тони пока молчаливо ждал, ничего никому не рассказывая, чтобы не провоцировать шизу Беллы и не дарить слишком хрупкую надежду остальным.***
Как прошёл ритуал, Долохов не знал. Особых изменений в эмоциональном фоне друга не наблюдалось, а сам Том загадочно молчал, талантливо закрывая те области сознания, которые касались мыслей о его возрождении. Антонин чувствовал, что тот достаточно адекватен, но периодические вспышки эмоционального безумия повторялись, и это заставляло в панике метаться по камере, сходя с ума от неизвестности. Нервы трепала и Белла: как и остальные, она почувствовала лёгкое жжение, исходящее от метки, расположенной на левом предплечье, и теперь без остановки строила догадки, когда же за ними придёт их Лорд. А в моменты прояснений тихо переговаривалась с Долоховым, объясняя свои истерики разрушающим её привычный стиль жизни страхом забыть — себя, свои принципы и привязанности. Он молча курил в такие моменты, зная, что ей достаточно лишь того, что он слушает. Всë произошло внезапно. Уже привычная темнота и странная тоска, накрывшая его тем вечером, вдруг растворились, побеспокоенные вспышками атакующих заклинаний и каким-то фоновым шумом с верхних уровней. Тони, как и остальные заключённые, молча подошёл к решётке и яростно вцепился в прутья, боясь спугнуть шанс на такую вожделенную свободу. Дальше всё смешалось в единую череду ярких взрывов, криков, коротких приветствий и радостных восклицаний. Он мало что запомнил, вырубаясь от переполнивших слабую психику событий.***
Тони привычно улыбнулся, поняв, что проснулся, и тут же спрятал эмоции — видеть гостей в виде дементоров сегодня не хотелось особенно, слишком уж хорошо и спокойно началось утро. Почему-то отсутствовала уже практически родная головная боль, глаза не слезились, воспаленные от недосыпа и вечного полумрака, да и холодно сегодня не было. А еще он, кажется, выспался. Стоп, что? Что за хуйня происходит вообще? Он открыл глаза и сразу зажмурился, ослепленный неожиданно ярким светом. Солнце? Мерлин, он вспомнил! Тони резко сел и открыл глаза, прищуриваясь, но упрямо не закрывая их обратно. Его окружала столь пафосная обстановка, что ошибиться в местонахождении было сложно — такая атмосфера может быть только в Малфой-мэноре. За окном, вроде бы, утро, какой сейчас день и сколько он проспал — хуй его знает. Тони захлестнула волна забытых эмоций, ярких, смешанных с легким волнением и предвкушением. Они почти захлестнули Долохова, но тут дверь распахнулась и в комнату стремительной тенью влетело нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся вкрай заебавшимся Северусом Снейпом. Антонин слегка дернулся, слишком живо уловив сходство зельевара с дементорами и поморщился. Снейп резко вскинул руку, без приветствия приступая к диагностике, но был остановлен уверенным жестом Тони: — Все со мной нормально, — он аккуратно отодвинул от себя сильную руку Северуса и, наконец, встал. Посмотрел ему прямо в глаза, — Где Том? Снейп лишь устало психанул и резким жестом указал куда-то на первый этаж поместья, уже выходя из спальни. Тони направился к выходу, но по пути зацепился взглядом за собственное отражение в зеркале и, не сдерживаясь, хрипло рассмеялся — грязный, волосы слиплись, одет все в тот же арестанский прикид. Все же стоило немного затормозить. В душе он завис, наверное, на час, раз за разом смывая с себя ароматную пену и намыливаясь вновь. Побрился, хаотично растрепал чистые волосы, оделся в предусмотрительно оставленную домовиком, неизестно откуда взятую, одежду, сшитую явно под его размер и стиль. Покурил, стряхивая пепел в проем распахнутого окна, охуевая от каждого вдоха — его окутывали порывы свежего воздуха, а окружали — невъебенно красивые пейзажи парка, организованного предками нынешнего лорда Малфоя. В голове было пусто, смущала лишь неизвестность и полная тишина — Том все так же молчал. Долохов спускался по главной лестнице мэнора, изнывая от нетерпения и страха — вдруг что-то пошло не так и, вместо Тома, он сейчас встретит неконтролируемого монстра, пылающего единственной целью — убить всех посмевших проявить несогласие с его взглядами? Антонин в нерешительности замер перед закрытой дверью главной гостиной. Почему-то казалось, что самое важное сейчас происходит там. Шумно выдохнув, постарался напомнить себе, что он вообще-то самый отмороженный Пожиратель смерти, наводящий страх поголовно на всех жителей Британии, и медленно приоткрыл резную створку. Сердце стучало слишком громко и отчаянно, заглушая окружающие звуки и до него доносились лишь непонятные обрывки разговора двух мужчин, расположившихся на диване в дальнем углу комнаты. Люциус, вроде бы, и... Том. Такой же как раньше, харизматичный, красивый, живой, одним своим видом внушающий уверенность, он сидел и увлеченно что-то доказывал Малфою. Спустя мгновение он повернул голову и они с Тони столкнулись взглядами — глубокий синий, холодный, властный и изумрудно-зеленый, бесконечно сумасшедший и прекрасный в своей уникальности. — Присоединишься? — прищурившись, Том стрельнул глазами в сторону бутылки виски, по которому столько лет отчаянно скучал Долохов, и широко улыбнулся. Антонин отзеркалил улыбку, расслабленно опираясь о ближайшую стену. В этот раз его демоны соврали — Том если был и не совсем в норме, то точно не стал безумнее прежнего своего состояния. А редкие всплески ярости ему простительны. Тони медленно оттолкнулся от стены и небрежным шагом направился в сторону Риддла, замечая, как покидает гостиную Люциус, а сам Том медленно встает, не отводя проницательного взгляда от его лица. Их ждет охуеть какой сложный путь, но теперь они знают, чего может стоить тупая самонадеянность. Больше они не позволят увести себя за грань.