У Мегуми в телефоне лишь восемь контактов.
Первый — самый главный — это номер лечащего врача его сестры. Они созваниваются раз в две недели, Мегуми задаёт свой привычный список из сорока вопросов, на который получает лишь один ответ: «она в порядке». Фушигуро знал, что это
«в порядке» подразумевало под собой
«ей не стало хуже», поэтому удовлетворенно жал на кнопку сброса, активно кивая головой. После короткого разговора у него всегда слегка тряслись руки.
Второй номер — это номер Годжо. Это уже не по значимости, просто так устроены буквы в алфавите и алгоритм частоты вызовов. Звонки варьировались от «купи хлеба, я знаю, ты в городе» до «тут реальная жопа, жду», но в редких случаях они даже были приятными. Просто, у них с Годжо вечный конфликт старших и младших, вечное желание поспорить и оспорить, которое вытекает в мемы с котом в ответ на грубое «твою мать, ты НЕ можешь оставить меня в Сендае одного без денег на обратную дорогу».
Потом номера семпаев — Зенин-сан, Инумаки-сан, Панда-сан, Юта-сан…
Чаще всего звонит Маки-сан, Инумаки-сан присылает ему сообщения, у Панды-сан слишком большие лапы для смартфона, поэтому ему легче дойти до комнаты Мегуми самому и попросить что-то, чем звонить. С Ютой-саном он практически не разговаривает. За это он его искренне уважал и любил.
Потом была Нобара. Тут все. Она просто была. Никогда не звонила ему вне заданий, пару раз писала сообщения, ныла ему, что все в 21 веке пользуются соцсетями, а Мегуми сидит отшельником без аккаунта в twitter, чтобы почувствовать себя выше остальных.
Последний номер… последний номер был.
Фушигуро все время натыкался на него, как на оставленный посредине комнаты комод. Восемь телефонных номеров, встретить этот — вероятность в двенадцать с половиной процентов, ничего удивительного, но… Мегуми не мог понять, почему не может удалить его. Просто контакт, одиннадцать цифр и глупая фотография Итадори из началки, которую он прислал ему с пометкой «обязательно поставь это под мой контакт!!!». Поставил. Теперь не может убрать.
Почему-то с комнатой — с материальным доказательством существования Итадори Юджи — они разобрались быстро. Упаковали футболки и штаны в одну коробку, мангу и плакаты положили в другую, постельное белье запихнули в непроницаемый, напоминающий мешок для трупов, чёрный пакет. Мегуми помнил себя в опустевшей комнате, чьи стены когда-то хранили в себе тепло тела Итадори, и помнил свои чувства в тот момент. Он подумал тогда: «надо жить дальше».
Он и сейчас об этом думал. Но удалить номер не мог.
У Нобары была противоположная ситуация: ее телефон разрывался от уведомлений, она вечно с кем-то переписывалась и поэтому Фушигуро знал, что она номер не удалила тоже: она просто не заметила его в шелухе социальной жизни.
Иногда, особенно в такие моменты, Мегуми ей завидовал.
Он ей вообще часто завидовал. Она была грубой, как и он, но у неё это выходило с какими-то очарованием, свойственным только женской натуре. Она хамила, дралась и кусалась, но в ней всё равно было изящество. Она красиво ела. Она красиво раскачивала ногой в такт музыки.
Она красиво не плакала.
Что бы он сделал, расплачься она перед ним?
Господи, он не знает как с ней разговаривать в нормальном состоянии, что уж говорить про истерику.
Иногда ночью, когда жизнь отпускала его в объятия снов, он представлял себе как Кугисаки падает на землю от бессилия и плачет. Он не специально представлял себе всё это с налетом театра, чтобы тушь текла по щекам, а помада превращалась в грязное месиво, просто он не знал как плачут люди наедине с собой — ему не доводилось. Картинка, достойная голливудской номинации на Оскар, его разозлила. И не только своей искусственностью.
«Не ты его убила, не тебе его и оплакивать» — думал он каждый раз, отмахиваясь от образа перед глазами. Он жмурился до красных кругов, а потом засыпал. На утро ощущал себя как полая фарфоровая статуэтка.
И он долгое время и правда думал — ей легче. Её там не было, она не сидела над его телом, ей не приходилось затаскивать его в машину, не приходилось смотреть, как толчками вытекает кровь из дыры в груди.
Она не позволяла этому придурку съесть чертов палец.
Ей легче.
Определенно. Он так думал.
Но потом пришли грозы.
Холод тянулся тонкими пальцами из оконных щелей, а от влаги хотелось чихать. Мегуми сидел за столом и выписывал конспект по биологии в желтом свете настольной лампы. Иероглифы выходили у него толстыми и совсем неаккуратным, словно кляксы, потому что он то и дело слюнявил плохо пишущий грифель. На душе как обычно было неспокойно.
А потом он почувствовал — за стеной кто-то есть.
Если просидеть в пустой комнате час, надумывая себе, что умеешь общаться с мертвыми, то точно в какой-то момент услышишь, как тебя окликивают. Мегуми знал, поэтому суеверия его не трогали. Шагая к пустующей уже вторую неделю комнате, он пытался придумать логичный ответ, но разгадка всё ускользала из его пальцев.Он тянулся за ней, но натыкался лишь на ручку входной двери. Было не заперто.
Сначала, он даже не понял, что в комнате кто-то был. По стенам скользили изогнутые тени деревьев, потревоженных дождём и ветром. Воздух был тяжелым и застоявшимся, его приходилось буквально глотать. Мегуми подумал, что нужно будет устроить здесь влажную уборку на выходных, но стоило этой мысль сформироваться в его голове, как она была тут же вытеснена новой.
«Она здесь».
Нобара заметила его раньше, хотя преимущество и было на стороне Мегуми. Она оглядела его с головы до ног с таким видом, словно у него здесь было меньше прав находиться, чем у неё. Фушигуро неловко замер в дверях.
— Привет?
— Привет.
Он воспринял это как приглашение войти.
— Увидела из окна, что тут открыта дверь со двора… — скучающим тоном сказала она, отворачиваясь. — Решила, надо закрыть, а то дождь зальёт все полы и древесина вздуется.
Он ей не поверил.
— Ммм… — только и смог вытащить из себя Мегуми.
Они поравнялись, встали друг к другу плечом к плечу. Им редко удавалось стоять столь близко, — на расстоянии вдоха — поэтому Фушигуро подумал, что им обоим хочется закрыть образовавшуюся между ними червоточину.
Чего-то не хватало.
— Что мне сделать? — спросила она голосом, наполненным траурной торжественностью. Таким тоном дикторы на телевидение объявляют об авиакатастрофах или перечисляют количество детей, взятых в заложники.
— А что делать мне? — ответил на вопрос вопросом он.
Она посмотрела на него со смесью злобы и разочарования.
Ему нравилось, что она злилась.
Наверное, только поэтому они и держались без показательных слёз и криков «отомщу». Мстить было некому, всё равно, жизнь текла дальше. Нобара злилась: на людей, пославших их на миссию, на Годжо, что не досмотрел, на тупые проклятья. Злилась на всех, но никогда на них с Мегуми.
Фушигуро же считал, что у него нет прав злиться. Он чувствовал ответственность за гибель человека, которого не смог защитить, поэтому холодная рациональность стала ему второй кожей. Один человек умер, проклятие, убившее миллионы, тоже ушло вместе с ним. Это простая математика, даже Итадори с ней справился бы. Поэтому он питался злобой Кугисаки. За него уже наорались. Он может дальше заниматься математикой, где его эгоистичный подход к миру доминирует над арифметикой.
— Наверное, мы просто ещё не привыкли, — сказала она, прикрывая глаза.
Даже не понимая до конца значение слова «привыкнуть», он хотел в это верить.
— Наверное.
Фушигуро аккуратно погладил костяшками пальцев по тыльной стороне её ладони — это всё, что он мог дать ей сейчас. Она приняла его крошки сочувствия с уважением и не убрала руку. Ветки деревьев ломались от порывов ветра. Волосы Нобары были влажными из-за дождя, под который она попала, пока бежала к ним.
Сколько у них уйдёт времени, чтобы удалить лишний номер в телефонной книжке?
***
— На, попробуй!
Мегуми, даже не посмотрев, что именно ему под нос совала Нобара, доверчиво взял ложку с едой в рот и тут же пожалел об этом. Язык обожгло, Фушигуро метнулся к раковине и сунулся под струю холодной воды. Том-ям, который они вызвались готовить для второгодок, чуть не отправил его на тот свет.
— Такой острый?
— Слишком… горячий… — промямлил он, а потом набрал в ладони воды, чтобы сполоснуть рот.
— Вот скажи честно, ты реально болван или тебе просто нравится меня бесить? — спросила она, нагибаясь к морозильной камере. Вытащив оттуда пачку замороженного гороха, она вскрыла её и потрясла перед чужим лицом. — На, поддержи во рту, вдруг язык опухнет.
Весь оставшийся вечер он провёл с набитым горохом ртом, что… ну, не особо поменяло атмосферу их обычного вечера. Он всегда молчит, а она говорит. Она всегда готовит, а он ей помогает. Это их бытовой симбиоз. Они оба и хозяева, и паразиты.
— Хочешь ещё ложку? — поинтересовалась Нобара, когда Фушигуро выплюнул растаявший горох в мусорку.
От льда у него онемели губы, а язык бросал то в жар, то в холод, поэтому он лишь застыл перед ней с перекошенным лицом. Она хихикнула в нос, как это обычно делают деревенские девушки, а после выжидающе посмотрела на него. Кугисаки ждала, когда он подловит её шутку и ответит ей чем-то, Фушигуро даже примерно представлял какой ответ она хотела, но он не мог собрать слова. Он плох в импровизации. Она вспомнила об этом тоже, и её шутливая улыбка перетекла в сочувствующую.
Нобара посмотрела куда-то за плечо, и Мегуми машинально повернул голову вслед за ней. Она смотрела в пустоту, но пустота накладывалась на дверь, поэтому они оба замерли, словно дети в ожидании прихода родителей. Но петли не скрипнули, никто не продолжил шутку, а с тишиной они неожиданно быстро стали на «ты».
Мегуми протянул к ней руку, но, вместо того, чтобы сжать чужие пальцы в своих, опять почти невесомо провёл своими костяшками об её. Он оставлял ей пути для побега, которым она воспользовалась спустя долгие три минуты.
Когда они перестанут смотреть на двери, когда они начнут заканчивать друг за другом шутки, когда лишние номера пропадут из их телефонов, Мегуми возьмёт её за руку, переплетя пальцы, а Нобара даже не попытается вырваться из его замка, наоборот, зажмёт чужую ладонь сильнее лишь из-за своего упрямства. Это произойдёт, когда они поймут значение слова «привыкнуть» и принесут его вместе в свой бытовой симбиоз, словно новорожденного ребёнка.
Но пока ей достаточно. И ему, если честно, тоже.
— Надо что-то сделать с этим том-ямом, — вздохнула она, перекинув кухонное полотенце через левое плечо.
Фушигуро пожал плечами и засунул в рот еще одну ложку замороженного гороха.
***
Спустя месяц у Мегуми всё ещё на один номер больше положенного.
Но у него ещё закачен Twitter, Instagram, TikTok, Snapchat, где каждый день ему нужно отвечать на сорок сообщений от Нобары, обязательно в той же манере письма, иначе она опять назовёт его задротом и кинет в бан. Мегуми знает, что это не новое начало — это всё продолжение старого.
Ему кажется, он, наконец-то, привык, хотя значение этого слова для него всё ещё загадка.
А потом к ним вернулся Итадори Юджи.
Мертвецы возвращаются не только тогда, когда ты закрываешь глаза. Иногда им просто становится скучно в своём загробном упокоение, поэтому они выбираются назад, неся на своих волосах запах сырой земли.
Но Юджи землей не пах. Он всё также обитал в запахе знакомой еды, дешевого дезодоранта и теплого молока. Он был опять живым, что порождало незнакомое чувство в груди.
И только когда Нобара провела костяшкой по его ладони, он понял, что чувствовал.
Дыра в его груди не заросла, он
не привык к отсутствию Юджи, он
привык игнорировать его отсутствие. Глядя на Нобару и на то, как она со всей силы била по голове воскресшего совсем недавно Юджи, Фушигуро понял: только она понимала его чувства сейчас.
Нобара била кулаками по спине Итадори, способного лишь защищаться, даже диалог как опция развития сценария у него отпала. Девушка злилась не только за себя, но и за Фушигуро, наблюдающего за ними со стороны. В груди у него нарастало теплое чувство, а кожа, по которой недавно скользнула рука девушки, приятно пекла.
Мегуми про себя улыбнулся и сделал шаг им навстречу.
