Cеребряное небо

Комнату заполняла ночная тишина. Где-то в углу тихо тикали старые советские часы, то ли подобранные Ярославом с помойки, то ли доставшиеся от давно помершей бабки-соседки. Кромешную тьму разрезал тусклый свет телефона, освещая узорчатый красный ковер на стене и худое лицо. 5:07. Рано. Яря выдохнул. Всю ночь за окном свистела метель, пробираясь в квартиру сквозь ветхие оконные рамы, со скрипом борющиеся с её напором. Все безуспешно, снег попал в квартиру через мелкие щели и оставил на полу лужу, а в воздухе морозную прохладу. Посильнее укутавшись в одеяло, Яря прижался к теплой, мерно вздымающийся спине Йоды, аккуратно спутавшись с его длинными теплыми ногами. Тело сзади него замерло. Не спит. Иногда Яре кажется, что он никогда не спит. Пришелец, что с него взять? Желание спать резко растворилось, зато захотелось курить. Нехотя откинув одеяло, парень медленно сполз на пол. По голой спине побежали щекотливые мурашки, босые ноги четко ощущали налипающий, колючий сор, берущийся непойми откуда. Возможно, от строительного мусора, который давно погребен под досками, что при каждом шаге прогибались и пылили. Кухня встретила привычным уютом, через заколоченные окна пробивался слабый лунный свет. Выключатель тихо щелкнул, свет заполнил комнату, заставляя немного поморщиться. На плите стоял потемневший от копоти железный чайник, в котором точно осталась вода, Яря подхватил спички и, ловко выудив одну, стал стараться зажечь, быстро чиркая по коробку. Ничего. За ночь успели отсыреть. Бросив их на место, Яря, сердито топая, прошел в комнату, по пути со стула схватил кофту и окинул пространство раздраженным взглядом в поисках штанов. Они нашлись рядом с кроватью, синим небрежным комком. Почти полностью одевшись, взгляд наткнулся на Йоду, все время неподвижно, не моргая наблюдавшего за ним своими большими желтыми глазами. - Раз уж не спишь, может пойдешь со мной? - в тишине полупустой комнаты охрипший ото сна голос прозвучал довольно непривычно. В ответ Йода лишь коротко кивнул и очень неуверенно, но быстро стал натягивать свои вещи. Серые носки с маленькой дырочкой на пятке, поверх белой спальной майки синяя олимпийка, в которой он не мерзнет даже поздней зимой. Стоит и ожидающе смотрит. Послышался тяжелый вздох. Яря потянулся, доставая теплую и единственную шапку в доме. Несколько секунд вертит её в руках и, приподнявшись на носочки, натягивает на голову ничего не понимающего пришельца. - А тебе идёт. Дверь закрылась с тихим скрипом. Тусклый свет полыхал в красках граффити на стенах, которые, будто скрываясь ночной тьме, шептали где достать то или иное запрещенное вещество, но все так свыклись с уже привычными картинами коридора, что даже не обращали внимание на их информацию, а может просто закрывали глаза - проще живется. Обшарпанная, грязная лестница, на вид не внушающая доверия, твердо ощущалась под ногами, наполняя старые домашние тапочки столетней грязью, еще чуть-чуть и начнут оставаться следы. Они поднимались в спокойном молчании, уже давно привычном и каком-то родном. Дверь на крышу одиноко стояла в углу, поглядывая на пустой дверной проем, с которого ее сняли уже лет пять назад в пьяном угаре. Яря задумчиво окинул ее взглядом ступая на обледенелый бетон здания. Уличный холодный ветер обдул сонное лицо, предупреждающе просвистел над ухом и улетел прочь. Выудив пачку дешевых сигарет парень прошел дальше к концу крыши и сел на небольшой бортик так, чтобы ноги свисали вниз в пленящую пропасть высоты. Один неверный шаг и можно упасть, оставшись лежать бездушным манекеном среди пустых улиц. Рядом опустился Йода, легонько притерся плечом, от чего по спине побежали смешные мурашки, и сразу по всему телу разлилось приятное тепло. Звонкий щелчок зажигалки подпаливает толстую сигарету. Она быстро тлела, поблескивая ярким огоньком, еле заметно освещала темноту зимней ночи. Клоки дыма сразу улетели с порывом ветра, оставляя после себя лишь приятное ощущение горечи во рту. - Знаешь, Йода, я устал. Так хочется съебать от сюда, начать все с чистого листа… Йода внимательно наблюдал за падающими снежинками, разглядывал их форму, возможно даже запоминал каждую. Со стороны, кажется, будто он где-то далеко в своих неизведанных мыслях, не обращает внимание на слова Яри, думает о чем-то таинственно неземном или наоборот не думает вовсе, а просто превратился в зимнюю статую, неподвижно сидящую, слившуюся с окружающей средой. Непонятно, дышит ли он вообще? Приглядевшись же можно заметить чуть повернутую голову и шевелящееся, словно у кота, навостренное ухо. Он слушает очень и очень внимательно, стараясь уловить все интонации тихой, только начавшейся, исповеди. - Пережить все это, вырваться из грязи, сходить в душ и уехать на все 4 стороны, куда-нибудь далеко-далеко, оставить после себя все и ничего одновременно. Кататься по городам, смотреть в лица, которые видишь первый и, возможно, последний раз. Просто выйти из этого дома, с этой улицы, этого города, чтобы все, что о тебе запомнили - была только спина, удаляющаяся в закат. Хочется проснуться и гнаться на перегонки с солнцем, чтобы пережить самый длинный день в твоей жизни. В конечном итоге найти место и назвать его домом. Пар от горячего дыхания валит из его рта при каждом слове, дыхание рваное, словно при беге. Глаза блестят, как две яркие звездочки, поражая ослепительным сиянием спящие улицы. Он говорит и говорит, ни один человек не услышит этих, поражающих своим детским трепетом, слов. Как ранние годы, когда рассказываешь на ушко свои сокровенные секреты, так чтобы услышал только тот, кто должен, а остальные завидовали вашим общим тайнам. - Блять, я думаю мы могли бы поехать в Питер на твою «родину», посмотреть мосты, белые ночи, увидеть соборы и дворцы! Да вообще все, что захотим. Просыпаться днем или даже вечером и не думать, а вдруг этот день будет последним. Он затянулся остатками тлеющей сигареты, огненное пламя потухло, осыпаясь пеплом, смешивается с белоснежным снегом, плавно опадая на разбитые дороги и потрепанные машины, заканчивал несбыточные мечтания, свидетелем которых навсегда останется лишь затянутое грустными облаками серебряное небо.