Цикл Тринадцати. Третий цикл.

Страсти — это пресмыкающиеся, когда они входят в сердце, и буйные драконы, когда они уже вошли в него. Клод Адриан Гельвеций       Я очнулся резко, выныривая из окружающей меня темноты, словно из воды. Когда я попробовал приподняться, у меня резко закружилась голова, начало немного подташнивать. С негромким стоном я осторожно улегся обратно. В голове все перемешалось, а в теле была противная слабость. - Лекарь, что с ним? - встревоженный шепот из соседней комнаты для меня был подобен крику. - Лэр Каш, с вашим супругом все будет в порядке. Настойка из корня милендалики не опасна для него. Пару дней он будет чувствовать себя не очень хорошо и будет невосприимчив к магии, а так все с ним в порядке. - Ох... - раздался облегченный вздох, - но кому все это понадобилось? Насколько я знаю, милендалика очень редкое растение, да и достать его трудно. Она стоит больших денег именно из-за свойства наделять, принявшего настойку из ее корня, невосприимчивостью к магии на какое-то время. - Вы немного ошиблись. Не невосприимчивостью, а устойчивостью, при этом магия принявшего настойку останется при нем, но, к счастью, он не сможет ее использовать. Представьте себе, что было бы, если бы настойку принял архимаг и смог бы использовать при этом силы? Он стал бы подобен Богу для нас на эти пару дней. - Неудивительно, что это растение находится под запретом, но у самых обеспеченных семей обязательно найдется хоть одна маленькая бутылочка с этой настойкой, - хмыкнул Мир, а потом раздались шаги и тихонько скрипнуло не то кресло, не то диван. Мне все еще было плохо, но воспоминания потихоньку выстраивались в очередь. - Только все равно не понятно, кому это нужно? А может ли быть такое, что ваш муж сам принял настойку? – недоуменно нахмурился лекарь. - Не знаю. А не скажется ли это на ребенке? – ребенок… Воспоминания окончательно выстроились в единую картину и я тихо застонал от отчаяния. Лекарь что-то яростным шепотом объяснял моему жениху, нет, уже мужу. Я не мог сосредоточиться на том, что говорит лекарь, но догадывался о теме его небольшой лекции. Милендалика – могла поглотить огромное количество магии, ей было без разницы, откуда ее брать. Защитные амулеты, чары, накопители, проклятья – все это лишалось силы, при нахождении в непосредственной близости от этого цветка. Если настоять ее корень в течении полугода в специальной жидкости, то это свойство переходило на нее. Я принял настойку, не знаю, как это получилось, но так и было. Я уже чувствовал, как магия, даруемая мне природой, исчезала. Никто так и не смог выяснить, куда она пропадала. Предположений было море, но точно могли знать только боги. Опустошался и мой резерв. За прошедшую неделю он сильно увеличился и был практически полон, но и его хватит максимум на час. - Мой ребенок… - тихий шепот на грани слышимости перешел на крик, - мой ребенок! У меня началась истерика. Паника и страх за ребенка накатывал волнами, заставляя терять разум. Остатки магии бесновались, чувствуя мои эмоции. По комнате начали летать мелкие, а потом и более крупные предметы, затряслась кровать, но я не замечал всего этого. Мне было плевать на все, кроме моего ребенка. Даже на мою жизнь. Главное – мой ребенок. - Нэйли! Нэйли! – словно сквозь толщу воды раздавался голос Мира, но страх и отчаяние все глубже и глубже засасывали меня словно в болото, не давая прийти в себя. Я зажмуриваю глаза, пытаясь остановить слезы. - Кирея! Мать наша, Природа, спаси моего и своего еще нерожденного ребенка! Все мы – дети твои, так не дай нам погибнуть. Я не смогу жить без него! – взмолился я, понимая, что, если мой ребенок погибнет, возьму грех на душу, добровольно последовав за ним. - Сын мой… - нежный, любящий голос нашей прародительницы – Киреи или, как все ее сейчас называют, Природы. - Спаси… помоги моему ребенку, - прошу с мольбой в голосе, пытаясь безрезультатно открыть глаза. - Прости, но ты опоздал. Я не властна над смертью, - с болью в голосе. - А Владыка жизни и смерти? Кирея, умоляю, спаси… - отчаяние снова гасит, вспыхнувшую было, надежду. - Сардэмон снова гуляет по другим мирам, он еще слишком молод и легкомыслен. Мне не дозваться до него, - с сожалением. - Кирея, Мать-Природа, возьми мою жизнь, но спаси его… - молю я, все еще надеясь. - Прости… - еле слышный ответ мне, и снова отчаяние захватывает меня. - Помогите! Хоть кто-нибудь! Помогите! – прошу я снова и снова, моля о помощи. – Все отдам! Только помогите… - шепчу я в отчаянии. Раздался тихий хлопок, запахло серой. - Я спасу его в обмен на твою душу… - вкрадчивый, искушающий шепот, но это ни к чему. Я и так согласен на все, ради моего малыша. - Я со… - надежда вновь расправляет крылья в моей душе. - Молчать! – раздается молодой звонкий голос. - Как ты посмел! – снова этот вкрадчивый, но теперь с нотками злости голос. - Исчезни, нечистый, - звонко и властно. Снова раздается хлопок, а за ним сразу два и запах серы становится отчетливее. - Да что же вы лезете! Брысь все отсюда! – снова хлопки. – Совсем оборзели парнокопытные, - ворчит все тот же голос, - эй, парень, глаза открой. - Не могу… - шепчу я, снова повторяя бесплодную попытку. - Ну же, медленно, не торопясь, - нежные руки Киреи проводят по моим глазам. Я, следую совету, медленно открываю глаза. Полумрак комнаты, освещенный лишь несколькими свечами, приятно ласкает глаза. Надо мной склонилась красивая женщина и нежно улыбнулась. - Кирея, - восхищенно шепчу я, а потом всхлипываю и вновь начинаю рыдать. - Перестань! – твердо приказывает парень, усаживаясь рядом со мной. Сквозь слезы я смог различить только высокую тонкую фигурку и длинную темно-серую, словно стальную, косу. – Я помогу тебе, - после этих слов, слезы, как по команде, высохли. - Правда? Я что хочешь для тебя сделаю, только спаси! Хочешь, душу отдам? - лихорадочно шепчу я, сползая с кровати и бухаясь перед ним на колени. - Ты что? – похоже, парень в шоке. - Хочешь, служить тебе буду? Что хочешь сделаю, только спаси, - вновь молю я, хватая его за ноги и покрывая их лихорадочными поцелуями. – Все отдам: тело, душу, только спаси! - Хватит! – меня резко подняли на ноги и неслабо так ударили сначала по одной, а потом по другой щеке, приводя в себя. – Все потом. Времени становится все меньше и меньше. - Что нужно делать? – сразу собираюсь я. - Тебе нужно будет только лежать и терпеть. Будет очень больно, - коротко поясняет парень. - Хорошо, я на все согласен, - твердо отвечаю я. - Мы это уже поняли, - хмыкает он, - Шхэс, Къелит, Саяки – вы мне нужны. Срочно, - обращается он к кому-то. Тотчас в комнате появляются две девушки и парень. - Сиэль, что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает прибывший блондин, прижимая к себе парня со стальными волосами. - Да, нужно вернуть ребенка. Кстати, меня зовут Сиэль, его – Шхэс, а их – Къелит и Саяки, - попеременно указывая сначала на обнимающего его блондина, а потом на прибывшую брюнетку и блондинку. - Если я не ошибаюсь, то единственный, у кого был ребенок, это этот молодой человек, - произносит Саяки, указывая на меня, - но он умер около десяти минут назад и, если не ошибаюсь, ему было всего лишь восемь дней. - Вы правы. Я – Кирея, - произносит Мать-Природа. - Воплощение планеты, - уважительно кланяются ей все присутствующие. - Мой ребенок, - всхлипываю я. - Успокойся, сын мой, - приобнимает меня Кирея, - вы и правда сможете ему помочь? - Ну, он так звал и просил, что я просто не могу ему отказать, - хмыкает Сиэль. - А мы не можем отказать тебе, - с улыбкой произносят Шхэс, Къелит и Саяки. - Устройся поудобнее, - указывает мне на кровать Сиэль. Я быстренько вытягиваюсь на указанном месте. - Закрой глаза и расслабься, - я старательно выполняю указания Шхэса, перед тем как закрыть глаза успев заметить, как они устраиваются вокруг меня на кровати и берутся за руки. Через какое-то время начинает петь Къелит, тихо, едва слышно. Вскоре, к ней присоединяется Шхэс. Два голоса сплетаются в единый, а потом к ним присоединяются остальные, выводя песнь жизни и смерти. Они звучат то звонко, то тихо, иногда срываясь на хриплый шепот или крик. И в этих голосах мне чудится то легкий ветер или бушующий океан, то грохот землетрясения или треск огня, то бушующий смерч или тихий шепот волн. Голоса завораживали, обволакивая, словно пуховым одеялом. Мысли одна за другой исчезали, я цеплялся лишь за одну единственную – мой ребенок. А потом наступила БОЛЬ…