Погребённый

      Дешевый грифельный карандаш скатывается со стола, когда массивное плечо делает резкое движение, и падает на пол с раздражающим звуком, заставляя присутствующего в маленькой каморке отодвинуть стул и с тяжелым вздохом поднять его дрожащими пальцами, возвращая на нужное место. Мозолистая ладонь ложится на лоб, грубо проходя вверх, сквозь сальные темные пряди, как бы зализывая их назад, чтобы не мешали кропотливой работе. Вторая тянется к железному транспортиру, с идеальной точностью прикладывая его к недавно составленному чертежу: для Нортона Кэмпбелла такая работа кажется изнуряющей, убивающей в нем последние отголоски здравого смысла, однако Старатель никогда так не чувствовал дичайшего адреналина и сатисфакции, как за этим письменным столом или в глубине очередной пещеры, набитой драгоценными камнями.       В голове его представали картины, одна за другой, как он стоит в недрах темной пещеры с инструментами в руках, полуживой, измазанный в грязи и насквозь промокший, делает шаг вперед и раскрывает рот в широкой улыбке, как умалишенный — он видит алмазы, изумруды, рубины в каменных скалах, так ярко поблескивающие в свете фонаря, который, кажется, вот-вот выпадет из рук шахтера: словно в трансе от неземной красоты камней, от предвкушения скорого успеха его бросает в дрожь и жар. Если Нортон и видел возможный смысл своего существования, то это точно были предметы роскоши и, конечно, ценные бумаги и монеты.       Кэмпбелл не видит просвета в мрачном марше жизни, но шагает на зов славы.       Грифельный наконечник ломается под сильным давлением, оставляя жирную отметину на линии чертежа: Старатель стискивает челюсти, сжимает руки в кулаки, еле сдерживается, чтобы не перевернуть стол к чертям собачим, и в конце концов откидывается на спинку стула, закрывая лицо холодными ладонями, тяжело дыша.       Когда он успел потерять рассудок, занимаясь любимым делом? Разве его желание зарабатывать хорошие деньги не равносильно желанию любого другого человека, уважающего свой труд? Чем он хуже остальных? «Чем я хуже остальных, черт возьми?!»       Он звереет, с силой ударяя грязной подошвой изношенного ботинка по деревянному столу, вбивая его в стенку и тем самым скидывая половину книг, канцелярии и иных чертежных принадлежностей на пол. Шум раззадоривает брюнета, заставляет нервничать еще больше: он, подобно орлу в клетке, начинает метаться от стены к стене, поджав губы и скрестив руки на груди, думая, думая и думая без остановки, чувствуя, как его сердце готово выпрыгнуть из груди от чрезмерного волнения.       Мужчина на секунду останавливается посреди комнаты, тянется к шарфу на шее и рывком срывает его, оттягивает тугой воротник, ощущая, что просто не может дышать. До пика Старателя доводят галлюцинации: он смотрит перед собой, не моргая, видит, как противоположная стена медленно приближается, пугая его до смерти. Один рывок до двери — Кэмпбелл выбегает в коридор, хлопая дверью, отходит к распахнутому окну, кашляя и глотая воздух, будто его душили около минуты.       Руки скользят по старой раме, кожа пальцев цепляется за опилки древесины, застревая в ней болезненными занозами, но Старатель не чувствует боли. Он утробно рычит, стискивая челюсти с такой силой, будто намереваясь раздробить собственные зубы в кровь, затем прислоняется бледным потным лбом к холодному стеклу, оставляя мокрый след. Он поднимает истощенный взгляд, исподлобья смотря на чудесный пейзаж в окне: огромная лесная роща тянется на сотню милей вперед, а яркое солнце, сажаясь за горизонт, оставляет после себя лишь чистое розово-лазурное небо. Нортон не отрывает взгляда от завораживающей картины, словно находясь под дурманящим гипнозом, в жутком треморе тянется к пластмассовой ручке и, с силой закрыв окно, отходит от окна, шатаясь. Перед глазами пляшут черти, и Старатель чувствует: вот-вот, и его тело будут тащить через весь коридор в медпункт.       — Кэмпбелл? — низкий басистый голос, принадлежит одному из его коллег, слышится из-за угла, — Ты в порядке?       Нортон, не спеша, поворачивает голову в сторону товарища, пытаясь выпрямиться в спине — он опирается правой рукой о стену, впиваясь ногтями в жесткую ткань потертых перчаток, мутным взглядом наблюдая за нечеткой фигурой старика, который, будучи не в лучшем состоянии, еле ковыляет на костылях к бедолаге, чуть не спотыкаясь о выпирающие доски. Нортон чувствует, как внутри скручивает органы, и ему хочется закричать, выбить стекло, разбить стены. Он был готов на все, лишь бы эта ужасная боль прекратилась: но он не выдерживает, и избавляется от грязи, опустошая желудок, садясь на колени и в бреду шепча что-то невнятное. — Кэмпбелл, черт возьми, что с тобой такое? — Не на шутку обеспокоенный мужчина откидывает костыли к стене, неуклюже подбегая к Старателю и хватая его за плечи. — Тебе плохо, сынок? Я могу поз— — Я в норме.       Хриплый, пробирающий до костей голос заставляет седоволосого ослабить хватку, когда Кэмпбелл кое-как встает на ноги, распрямляя плечи, чувствуя не то прилив сил, не то еще большую усталость, однако теперь его разум не был затуманен. Он вытирает рот порванным рукавом зеленой рубахи, тут же стряхивая желтую слизь, морщась от мерзкой картины, которую сам и породил. — Я уберу. Извините за беспокойство. ***       В нос ударяет резкий запах спирта, медикаментов, смешанный с чем-то мерзким — настолько, что Нортон прикладывает испачканную грифелем ладонь ко рту, щурясь и кашляя, готовый разнести близ стоящий антикварный диванчик, стянутый зеленой кожей, в щепки.       Он прокручивает эту картину в голове раз за разом, проходя по длинному коридору к столу администрации, и эта жуткая мысль в его нездоровом сознании тут же сменилась на другую: он протягивает тяжелую руку к миловидной женщине, стоящей на ресепшене, сначала легко касается пальцами ее тонкой, нежной шеи, большим пальцем оглаживает грудинно-ключичную мышцу, не отрывая свой ненормально спокойный взгляд от широко распахнутых глаз женщины, и, когда она открывает рот, одаряя мужчину до тошноты ласковой и ослепительной улыбкой, пальцы сжимаются с силой зверя, разъяренного, голодного, необузданного, разрывая связки и мышцы, превращая горло невинной в один кровавый кусок мяса. Уголки ее губ дрогнули и опустились в прежнее положение: ее лицо снова стало спокойным, но в глазах не больше не было ни следа жизни.       Томный взор Кэмпбелла медленно падает на левую руку, которой он только что лишил жизни человека; алая кровь, стекающая по грубым рельефам ладони, оставляла на ней легкие ожоги, и Нортон, словно в бреду, схватился за собственное запястье, чувствуя, как начинает бурлить кровь в голубых жилах, тихо рыча и напрягая челюсти от неприязни. Эта кровь, свежая и теплая, пробирается сквозь кожу, подобная сильнейшему яду, и Старателя пронзает неимоверной болью. — Добрый день, — сладкий, тягучий женский голос выбивает Нортона из собственного разума, и его голова будто оказывается в бетонных тисках от резкой смены окружающей его действительности, — Вы к Доктору Моллеру?       Брюнет с трудом поднимает голову, ощущая давление в висках; в его глазах медленно рассеивается пелена, наконец позволяя мужчине рассмотреть четкий образ женщины, которую он так зверски лишил жизни всего несколько мгновений назад. Она улыбается. Все такой же добродушной улыбкой она вызывает у Старателя очередной рвотный позыв, но в этот раз сдерживается, сохраняя твердую уверенность и спокойствие. Шахтер прислоняется размашистой грудью к столу, кладя локоть чуть ли перед лицом скромной секретарши и опуская утомленный взгляд в пол, прикрывая тяжелые веки. — Да, я договаривался встретиться с ним в половину четвертого.       Женщина поправляет очки с белой оправой, прижимая их ближе к переносице, с непонятной брюнету монотонностью переворачивает мятые в углах страницы кожаного блокнота, лишь повышая заинтересованность "клиента" в убийстве этой невинной, но жутко раздражающей души, находит нужное имя и, передав мужчине ручку и блокнот, просит его расписаться.       Дрожащая рука мгновенно оставляет небрежную подпись, чуть пачкая поля бумаги (и его без того грязные пальцы) чернилами. Неловко и глупо улыбнувшись, женщина встает с рабочего места и, показывая жестом в левое крыло здания, стуча высокими каблуками по полу из искусственного камня, проводит его нужному кабинету, к своему счастью не задавая лишних вопросов и не мучая мужчину пустыми разговорами.       Маленькая пыльная комната встречает гостя ароматом крепкого ромашкового чая, что дает странный контраст на фоне вони, из которой Нортон вошел в это скромное помещение. Он не сразу замечает старика в поношенных футболке и штанах, что-то увлеченно выписывающего из книги, которая, впрочем, является единственной новой вещью в этих стенах.       Кэмпбелл кивает секретарше, испепеляя ее взглядом, как бы мысленно умоляя уйти прочь, и та, словно прочитав мысли мужчины, опускает испуганный взор в пол и поспешно удаляется, перебирая ноги с такой быстротой, что чуть не спотыкается на ровном месте. Даже если бы она упала и переломала себе конечности, на его лице не дрогнула бы ни одна мышца, что уж говорить о помощи.       Нортон ступает вперед, к письменному столу, пряча левую руку в карман перепачканных штанов, преследуемый фантомными болями после новой галлюцинации, и прочищает горло, тем самым привлекая внимание старика. Тот вздрагивает, ударяясь худыми коленями об нижнюю часть стола, охает и резко поворачивается к мужчине, снимая очки с круглыми линзами и неосторожно складывая их. — Мистер Кэмпбелл! Я ждал Вас, Вы даже не представляете, как я Вас ждал! — Старик явно повеселел, потому что на его лице появляется улыбка, которую Кэмпбелл, впрочем, был рад видеть, — Пожалуйста, присаживайтесь, Вы, наверное, ужасно устали после очередных раскопок! — Доктор Моллер, не суетитесь, я пришел по делу, — Нортон хватает легкие плечи пожилого грубыми ладонями, несильно сжимая их, усаживая его на убранную сиделками постель, — Вы говорили, что хотите рассказать мне о важной находке. — Ох, да-да...       Старик подпрыгивает на месте, игнорируя просьбы Кэмпбелла не спешить ввиду шаткого здоровья, подходит к столу и, разбросав в стороны все канцелярские принадлежности, открывает мужчине вид на некую самодельную карту, на которой жирными черными точками отмечены все места, в которых Нортон делал раскопки, все двенадцать мест... И последнее, отмеченное красным крестом, приковывает его заинтересованный взгляд и вызывает волну мурашек, пока старик, довольный такой неоднозначной реакцией Старателя, переводит взор то с восторженного лица Нортона, то на лист бумаги с конкретным местоположением шахты. — Это, Мистер Кэмпбелл, — бывший геолог берет в руки исчерченный лист, указательным пальцем грубо тыча в красный крест, — это Ваш билет к славе. Уверяю, здесь я ошибиться не мог.       Кэмпбелл расправляет плечи, будучи возбужденным от настолько прекрасной новости — он чувствует прилив сил, бодрость и ужасное желание отправиться на место раскопок сию же минуту, невзирая на дикую усталость и изнеможение. Он обнимает старика, кажется, так сильно, что тот еще долго откашливается, расплываясь в безумной ухмылке, когда с ладони мужчины на стол падают золотые монеты и зеленые бумаги, ровно в таком количестве, сколько было указано в неформальном договоре. ***       Кэмпбелл касается холодных камней сквозь перчатки, ощущает сырость и духоту одновременно. Капли пота стекают по его лбу — он грубо вытирает лицо, тяжело дыша, щурится, пытается разглядеть проход в тусклом свете свечи, воском стекающей с его шахтерской каски. Он тихо рычит, чувствуя, как его ноги отнимаются от сильной усталости; брюнет напрягает все свои мышцы, чтобы сделать еще несколько уверенных шагов вперед. На плечо ложится тяжелая рука товарища: Кэмпбелл не видит его лица (даже не отрывает взгляда от своей главной цели), но по сбивчивому дыханию понимает, кто именно стоит рядом с ним.       Годы совместной работы, хоть и не постоянной, хорошо сказались на слуховых и зрительных чувствах Кэмпбелла. Он вытирает рот грубой перчаткой и наконец выпрямляется в полный рост, сделав последний шаг.       Голоса за его спиной становятся громче, отражаясь эхом в громадных стенах мрачной пещеры, заставляя Нортона застыть, прижимая уже вымокшую в поту перчатку ко лбу, чувствуя, как пульсируют жилы под смуглой кожей. Он нервничает. Нервничает так, что готов убить любого, кто отойдет от начатого плана хоть на единый подпункт.       Кэмпбелл ждет нужного момента, сидя возле каменной глыбы, с волнением посматривая то на шахтерскую каску с постепенно догорающей восковой свечой, то на старый подсумок, набитый нелегально добытым динамитом. Страх и стыд сжирает Старателя заживо: он и не смел рассказывать товарищам о том, что собирается сделать. Руки предательски дрожат, отчего капли воска падают на гладкую поверхность каски быстрее, застывая спустя пару секунд; Кэмпбелл ощущает, как теряет силы от недосыпа и чрезмерного стресса, однако уже в следующее мгновение они вновь разливаются по телу сильнейшими импульсами, заставляя его проснуться, отвлечься от кошмарных мыслей, принять суровую реальность и, что более важно, наконец сделать выбор в пользу богатства и славы, ждущей там, за глыбой.       Старателю, измученному собственным сознанием, искалеченному от и до своей же больной фантазией, не стоит труда зафиксировать бомбы в разных точках прохода — более того, когда пелена мыслей о грядущей награде за его бесценное упорство затмевает разум, он решает испытать судьбу, размещая динамит подальше от препятствия на случай, если нынешнего количества не хватит, чтобы основательно ее снести. Кэмпбелл с умом пользуется временем, чтобы реализовать все так, как планировал за несколько ночей до этого самого дня, однако забывает о самом главном.       Горящая спичка стремительно падает на влажные камни, угасая в мгновение ока, пока шум голосов товарищей за спиной Нортона, уже не веселых, а испуганных, разлетается по всей пещере. Нортон поворачивается к товарищам, с безумной улыбкой смотрит на их лица, полные животного страха, не понимает их реакции. До того момента, как чувствует ужасную боль, пронизывающую правую часть лица. Последнее, что он видит, прежде чем сомлеть — яркую оглушающую вспышку.       В ушах раздается громкий гул, а веки, кажется, сомкнутые под каменным давлением, открыть получается не сразу — он шевелит пальцами правой руки, щупая холодную землю голой кожей. Когда Кэмпбелл медленно, но верно приходит в себя, не сразу понимает, где находится. Абсолютный мрак, холод и адская боль, пронизывающая правую часть тела, включая и добрую половину его лица, заставляют Нортона вскрикнуть. Он тянется вперед, однако не сразу понимает, что в придачу к невыносимой боли оказался прижатым к земле огромной глыбой. Камень упал прямо на и без того раненную руку; мужчина с трудом чувствует ее, когда предпринимает попытки двинуть суставами. Он скалится, чувствуя, как слезы мокрыми дорожками скатываются по бледным щекам и падают на наполовину сгоревшую рабочую рубашку. Кэмпбелл стонет, левой рукой опираясь о каменную глыбу. Как бы неудачливый шахтер ни был физически подготовленным и опытным, сдвинуть такую громадину было проблемой даже для него. Испуганный, как жалкий щенок, брошенный на произвол судьбы, он начинает впадать в истерику, тут же вспоминая изречения товарищей о том, что нужно делать в подобных ситуациях. Помнил, как шутливо отнекивался и с наивной улыбкой говорил, что знает технику безопасности, как свои пять пальцев.       Теперь он находится на грани жизни и смерти, и перспектива умереть не то от болевого шока, не то от голодной смерти явно не была в его планах.       Нортон щупает жесткий рельеф, дрожащей рукой спускаясь к больной конечности. Он с предельной осторожно трогает нижнюю часть глыбы, тут же смекая, что рука придавлена не полностью. Кэмпбелл хватается за правое плечо, сквозь боль вытягивая его его из-под глыбы, плача и чуть ли не крича, понимая, что его кость основательно сломана, если не раздроблена к чертям. Он рвет ткань рубашки, оголяя покрасневшие участки кожи, и наконец освобождает руку из тисков. Нортон задыхается, смотря на конечность, болтающуюся на воздухе, как бесформенный кусок мяса: благо, перелом не открытый, и эта мысль временно подбадривает бедного шахтера. Он поджимает ноги, упираясь ладонью левой руки о землю и перенося на нее весь вес тела, и медленно встает.       Мрак. Глаза постепенно привыкают к пугающей темноте, пока Нортон бессильно вытягивает левую руку, щупая потрескавшиеся каменные глыбы слева и справа от себя. Он делает неуверенные шаги, не зная, что делать дальше. Паника охватывает его, обращаясь в огромный узел посреди грудной клетки, сдавливая ребра, отчего становится трудно дышать. Кэмпбелл не может понять, больно ему или нет, однако даже не думает кидать взгляд на изувеченную конечность и тело. Он поднимает тяжелые веки, замечая на тыльной стороне истертой перчатки маленький лучик света, едва заметный: Кэмпбелл нервно выдыхает, чувствуя, как сердце уходит в пятки, когда его бегающий по стене пещеры взгляд падает на небольшую расщелину между камнями. Он приподнимается, скользя пальцами по влажным камням, с силой откидывая их назад. С каждой следующей глыбой поток света становится ярче и шире, пока наконец не ослепляет мужчину.       Он прикрывает глаза рукой, улыбаясь и плача, ощущает солнечное тепло на искалеченном теле; утробный смех вдруг раздается из расщелин раздробленных камней и плавно разносится по округе. Кэмпбелл дрожит подобно осиновому листу, уверенный, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди от переизбытка адреналина. Вдали слышится гул сирен, и Кэмпбелл, отчасти придя в себя, вылезает из-под каменных обломков, с улыбкой сумасшедшего ступая на свет ясного дня.       До машин скорой помощи доносится животный, душераздирающий крик.