Позволь защитить тебя

–Елена!       Я вздрагиваю и отдёргиваю руку от цветка, выпрямляясь и оборачиваясь на знакомый голос. Ахиллес подбегает ко мне и растерянно оглядывается, будто ищет кого-то. –В чём дело?– спрашиваю я, и мой телохранитель виновато отводит взгляд, подбирая слова и всё еще тяжело дыша после длительного бега через весь наш сад. Невольно заглядевшись на мощные плечи и грудь Ахиллеса, вздымающиеся от его дыхания, я отмахиваюсь от ненужных на данный момент мыслей и переключаю своё внимание на цветы. –Чужак... мне доложили, что он увёл тебя, и... –Ты слишком опекаешь меня, Ахиллес. Аполлон ушёл пару минут назад, и, как видишь, я жива и невредима. Пойдём, тебе не помешает отвлечься.       Я вижу его замешательство и мягко подхватываю локоть Ахиллеса, тяну его за собой. Забавно наблюдать, как внушительных размеров мужчина покорно плетётся за такой маленькой и хрупкой девушкой, как я.       Под раскидистым деревом для меня уже давно разложили небольшое покрывало и угощения, думаю, их вполне хватит и для двоих. Присев на подготовленное место я с удовольствием облокачиваюсь о ствол дерева и замечаю, что Ахиллес с непроницаемым видом просто стоит рядом, будто на посту. Я вздохнула и похлопала по местечку рядом с собой, снова замечая его неуверенность. — Разве это дозволено? — спрашивает он, а я качаю головой, настойчиво призывая его сесть рядом. — Ты не просто мой телохранитель. Ты мой друг, а уж с другом отдохнуть на свежем воздухе ни мне, ни тебе никто не в силах запретить. Садись же!       Ахиллес мнётся еще секунд пять и тяжело опускается на покрывало: я слышу, как скрипит кожа и звенят металлические элементы на его одежде, с удовольствием наблюдаю, как растерянность и смущение сменяют друг друга на его лице.       Он всегда рядом. Молчаливый, грозный, надёжный. Я всегда могу на него положиться, он множество раз защищал меня, порой рискуя даже собственной жизнью, и до сей поры я всё не могла как следует отблагодарить его.       Работа наложила на Ахиллеса свой след, и мне больно смотреть, как изо дня в день он настороженно смотрит вокруг: зоркие глаза видят любую угрозу, а сильные руки в любую секунду готовы встать на мою защиту. Так что же сделать, чтобы эти крепкие, натруженные тренировками плечи наконец расслабленно опустились, а на точёном лице перестали пролегать морщины беспокойства? — Ты можешь двинуться ближе, если хочешь, — я тяну его локоть, но он, похоже, настолько сосредоточился на осмотре сада, что даже не заметил моих прикосновений, не услышал, что я с ним говорю. На миг мне стало так обидно, что я потянула со всей силы, стремясь привлечь его внимание, и добилась-таки своего, но мужчина от неожиданности потерял равновесие и приземлился на свой злополучный локоть, а его голова мягко прижалась к моей груди. Что же, это еще лучше, чем я задумывала!       Ахиллес вдруг порозовел, что на его смуглой коже не было так заметно, и попытался отпрянуть, но я настойчиво обхватила его плечи, заставляя устроиться поудобнее, и... боже, какие мягкие у него волосы! Я снова и снова запускала пальцы в его шевелюру, играя, расчёсывая пальцами, накручивая отдельные пряди и просто поглаживая кожу. Очнулась я лишь когда поняла, что мужчина лежит на моих коленях и сладко сопит, широкой ладонью обхватив моё колено.       Ощутив, как моё лицо расплывается в улыбке, я пальцами осторожно убрала часть волос с лица мужчины. Оказалось, он хмурится, даже когда спит, но когда мои пальцы несколько раз скользнули по грубой щеке лицо Ахиллеса умиротворённо расслабилось. Я ещё долго рассматривала его и пользовалась редкой возможностью прикоснуться к своему телохранителю, чувствуя, как от моих действий он изредка вздрагивает во сне.       Вскоре мне пришлось отстраниться. Пришла пора возвращаться в свои покои, каким бы большим ни было мое желание остаться под этим деревом на всю ночь. Ахиллес нахмурился и с трудом разомкнул веки, стоило мне слегка заёрзать под ним. Наши взгляды встретились и мужчина отпрянул, вскакивая на ноги и рассыпаясь в извинениях. Я лишь с улыбкой качаю головой и, жестом попросив его наклониться, затыкаю рот телохранителя сочным фруктом. — Тебе не нужно извиняться, Ахиллес, я была совсем не против обеспечить тебе пару часов спокойствия, — мне хотелось его успокоить, но, похоже, мои слова возымели обратный эффект. Мой телохранитель побледнел: — Пару часов? За это время могло случиться что угодно! Я должен был следить, чтобы ты была в безопасности... — тревога и сильное чувство вины отразилось на красивом лице, и мое терпение лопнуло. Я подошла к Ахиллесу вплотную, наблюдая, как от удивления распахиваются его глаза, и выпалила: — Нет, не должен. Сколько я себя помню, ты охранял мой покой и делал все возможное, чтобы я чувствовала себя хорошо. Так почему хотя бы на несколько жалких часов мы не можем поменяться местами? Я тоже... — к горлу подкатил неприятный ком, но я переборола себя и продолжила, — ... тоже хочу защищать тебя!       Опережая его очевидный вопрос "почему?" пришлось закончить, несмотря на волнение, давившее на грудь: — Потому что ты мне дорог. И хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной. П-поэтому давай присматривать друг за другом...       Молчание, воцарившееся между нами, было сродни пощёчине. Ахиллес просто смотрел на меня, и в его глазах я не могла различить ни одной эмоции. Я хотела увидеть там хотя бы раздражение, но он просто пялился на меня, поджав губы. Моё тело подалось вперёд само по себе: — Ахиллес... Скажи хоть что-то.       Ахиллес отвернулся. Понимая, что вот-вот заплачу, я развернулась на пятках и быстро покинула сад. Он не пошёл за мной, не попытался объясниться. Неужели всё это время я была для него лишь работой, которую нужно безупречно выполнить?

***

      Я долго плакала в своей комнате, даже пропустив ужин. За окнами давно наступили сумерки, и, мучимая сильнейшей головной болью, я все же встаю, чтобы выпить воды. Слуга, наполнивший мой кубок, видел моё состояние и поинтересовался, может ли он помочь. Я лишь покачала головой, выпила содержимое бокала и, подумав, забрала в комнату весь кувшин.       Время шло, фрукты, принесенные слугами, кончились, поэтому я решила ложиться спать. Я думаю о том, что сегодня произошло, и снова начинаю нервничать. Ахиллесу лучше не попадаться мне на глаза завтра, иначе день снова будет испорчен.       Пока я думаю о том, как попросить маму на время отстранить моего телохранителя от работы, а может, и вовсе заменить на кого-то другого, за моей спиной раздается шорох и тяжелые шаги. Я замираю под одеялом и делаю вид, что сплю, но из-под приопущенных ресниц наблюдаю за вошедшим. Из-за темноты мне не видно его лица, но в воздухе завитал сладчайший запах цветов. Странно, в нашем саду нет цветов с таким ароматом...       Я пытаюсь понять, что же мне делать дальше, вслушиваясь в шаги незванного гостя, обходящего кровать. Боясь пошевелиться я зажмуриваюсь и едва не вскрикиваю, когда грубая и горячая ладонь нежно проходится по моим волосам и трепетно, будто прикасаясь к величайшему сокровищу, гладит мою щёку.       Букет оставляют на моей кровати так, чтобы он был первым, что я увижу при пробуждении. Я слышу шорох и понимаю, что рядом положили ещё и записку, и с нетерпением жду, пока человек уйдёт, но он садится рядом, и буквально кожей можно было ощутить пристальный взгляд, направленный на меня. — Елена... Я знаю, что ты не спишь.       Я вздрагиваю, услышав голос Ахиллеса, и виновато открываю глаза. Мужчина слегка нависает надо мной и убирает разметавшиеся по моему лицу и подушке волосы, а я задерживаю дыхание, чтобы не ахнуть от удивления. Дождавшись, пока он закончит, я сажусь и с недоумением разглядываю освещённый луной силуэт мужчины. — Зачем ты пришёл? — я вкладываю в эти слова всё своё недовольство и высокомерие, буквально ощущая боль, которую причиняю этим Ахиллесу. Он мнётся и отворачивается, собираясь с мыслями, и я решаю в этот раз подождать, пока он созреет.       Пока телохранитель нервно сопел на краю кровати я потянулась к письму, которое он оставил, и распечатываю скреплённый воском прямоугольник. Повернувшись так, чтобы луна осветила листок, так как зажигать свечи мне не хотелось, я начала читать. Блеклый свет охватил неуклюже нацарапанные буквы, заполнившие небольшой листок:       "Елена! Мне совестно, что я довёл тебя до слёз. Весь день и вечер вид твоих заплаканных глаз не давал мне покоя. Ты сказала, что хочешь защищать меня, что я тебе дорог... Мне трудно понять, что я чувствую на этот счёт, но, услышав эти слова, я ощутил тепло, которое никогда не надеялся ощутить. Это испугало меня, поэтому я не смог сразу ответить.       Я не очень хорош в болтовне или письмах, как этот напыщенный идиот, мне трудно записать свои мысли или сказать о них открыто, как он делает каждый раз, когда тебя видит. Думаю, я понимаю теперь, почему он так одержим тобой. Потому что только сейчас осознал, насколько давно стрела Эроса пронзила моё сердце. Я посмел принять твои слова за желаемое, за то, что ты чувствуешь ко мне привязанность столь же сильную, как моя к тебе страсть. Ты — свет, что заставляет меня двигаться вперёд, я отдам тебе всё, что когда-либо имел, имею, и буду иметь, отдам всего себя, скажи лишь слово. Клянусь богами, я исполню любое твоё желание.

Твой верный Ахиллес"

      К концу письма я уже не сдерживала слёзы. Как глупо было с моей стороны обвинять его в безразличии! Ахиллес едва ли не единственный человек, который так трепетно обо мне заботится, и все это время он испытывал ко мне далеко не дружеские чувства... Я думала лишь о себе. Это я была к нему безразличной! Прижимая листок к груди я всхлипываю.       Ахиллес вздрагивает и, наконец, обращает внимание на меня и письмо. Он почему-то решает, что его письмо ранило меня, а потому тянет к нему руку, чтобы разорвать, но я яростно мотаю головой и прячу листок в карман. — Прости меня... Я не должна была так себя вести. Ты правда очень, очень мне дорог, я уже не представляю свою жизнь без тебя.       Я придвигаюсь ближе к мужчине, утопая в подушках. Он с удивлением наблюдает за мной и испуганно охает, когда за ворот плаща я притягиваю его ближе, заставляя наклониться, и крепко обнимаю, со всей силы прижимаясь к широкой груди и утыкаясь носом в мускулистую, крепкую шею. Его тело быстро нагревается от прилившей крови, но я расплываюсь в улыбке, когда огромные руки нежно сжимают меня в ответ. — Знаешь... — отстранившись, я пристально вглядываюсь в его глаза. Ахиллес молча, с интересом ждёт, когда я продолжу, — ...стрела Эроса пронзила не тебя одного. — Кто он?..— как-то подавленно произносит мой телохранитель, его объятия ослабевают, и я изо всех сил хватаюсь за ремни его ножен, чтобы не оказаться на кровати.       До меня доходит: Ахиллес решил, что я отвергаю его чувства, так как люблю другого. Едва сдерживая смех я решаю подыграть, подразнить его за то, что он так долго дразнил меня. — К сожалению, да, — я корчу грустную гримасу, пряча улыбку от всё более хмурого мужчины, — Ты точно хочешь узнать, кто он?       Выдерживаю момент, пока Ахиллес кивает, а после, соскользнув с него, роюсь под одной из подушек, выуживая деревянный, приятный на ощупь овал. Ахиллес неуверенно принимает его из моих рук и всматривается. Прикусив губу я жду, пока он поймёт, и, наконец, улыбка появляется на смуглом, точёном лице. Мужчина со смешком откладывает моё зеркало и притягивает меня к себе, уже более пылко обнимая меня и запуская пальцы в мои растрепавшиеся волосы. Горячие губы трепетно прикасаются к моему виску и я хихикаю, обхватывая его шею.       Он глубоко вздыхает, а я краснею от пробежавших по моей коже мурашек. — Елена... — он шепчет возле моего уха три самых приятных слова, заставляя меня отстраниться, обхватить его лицо ладонями и прижаться к его губам своими.              Губы Ахиллеса сухие, невыносимо горячие. А еще он совсем не умеет целоваться... Как и я, к слову, но мы очень скоро научимся. Вместе.