Ты оставил их!
Он тянет к ним руки, игнорируя стекающие по щекам кровавые слезы, он кричит, но его не слышно. Невидимые цепи стойко держат его, воздух, казалось бы, становится еще более тяжелый и густым, словно патока, заполняет собой все внутренности, застывая камнем, заставляя ненавидеть себя еще больше. «Тщеславие» – шепчет что-то внутри него, и ему нечем возразить, ведь единственный лучший друг, что погибал на его глазах, но не от рук демонов, а поневоле собственного внука, конкретным текстом предупреждал, просил его быть рядом с семьей. Но он мало того, что не прислушался к чужим словам и сделал диаметрально противоположное, так еще и после всего случившегося как трусливый пес сбежал, спрятался, повесил на чужие плечи ношу настолько большую, что это сломало всех. Сломало его детей, которые, воистину, стоят своего отца. Сломало лучшего друга, что до последнего был верен ему и его роду, что отдал жизнь за свою преданность, уходя – он был в этом уверен – гордо. Он начал этот "спектакль" много лет назад, и уже не смог остановиться, хотя хотелось. Но эта инерция, эта воронка засасывала его, и как бы он не старался, он продолжал падать. Продолжал вновь и вновь переживать этот кошмар, хотя ведь сам говорил, что прошедшее забыто.Лицемер
Он должен все исправить. Должен разорвать эти цепи, пробить эту невидимую стену, что отделяет его от семьи. Что он сам, из благих побуждений, которые, по всем каноном, стали дорогой в Ад, выстроил.Тщеславие
Анкалагон неспешно шел по улицам ночного Ред-Грейва, наслаждаясь тишиной, тонкой полоской месяца, что прорезала небо, да запахом сочной зелени, которая уже в достаточных количествах украшала новые и старые, закаленные прошедшими страшными событиями, деревья. С момента гибели Клипота город стал выглядеть намного лучше, все еще сохраняя в себе то, что называли «Мертвой зоной», постепенно, не без помощи охотников и магов всех мастей, «отвоевывая» территорию назад у существ, что продолжали лезть через истонченную адским древом ткань пространства. Сотворенная отступником рода демонического граница рано или поздно размоется, вновь соединив миры, но элементалю хотелось верить, что это произойдет как можно позже. И что к тому моменту люди станут достаточно сильны, чтобы дать отпор. Или же, почему-то в этот вариант хотелось верить больше, хотя все, кто хоть как-то касался охоты на демонов, покрутили бы у виска, каким-то образом люди и сверхъестественные создания научатся жить в мире. Ну, ему, как данной личности, ведь не было и трех лет, так что такие «детские» мысли простительны. За прошедшее с пробуждения в Аду время он многое узнал о себе как по собственному опыту, так и от тех, с кем взаимодействовал. И, пусть и не сразу, но пришло понимание, что, возможно, его Отец был не совсем прав, говоря, что все воспоминания пошли на эмоции. Ведь Вран и Нага, которые, не считая Столаса и его библиотеки, научили его многому и дали многое понять, откуда-то же имели эти знания. Были ли это осколки Хэт или же переданная от семьи информация, он не знал до сих пор. Да и не то чтобы он особо стремился узнать, ведь от наличия или отсутствия этого знания небо не позеленеет, а нос не отвалиться. Случилось то, что случилось, и нужно просто принять это. А на это, порой, требовалось огромное мужество. Промелькнувшая в голове мысль невольно заставила вспомнить о Легендарном Темном Рыцаре, на чей, не иначе, как чудом, уцелевший памятник парень сейчас смотрел, чувствуя внутри себя смесь различных чувств: трепет, уважение, преданность, даже любовь, которую он, может пока, не мог подставить под известные ему категории, а также тоску с толикой недовольства. Этому демону столько пришлось пережить, но тени прошлого шли за ним по пятам, утягивали в болото самоуничтожения, из которого тот, проявляя не иначе, как железную волю, всякий раз выкарабкивался. Выкарабкивался с зубовным треском. И пусть Спарда не рассказывал ему об этом, а Анк не спрашивал, но он был далеко не дурак. И ощущал, как сильно такие «трипы» выжимают беловолосого. Даже с какой-то стороны понимал, почему его друг – лучший друг – делает то, что делает. И почему сделал то, что сделал, поплатившись за это. «Тщеславие» – сказали бы одни. «Он просто немного потерялся» – возразил бы им элементаль. Донесшийся до черного демона болезненный стон заставил всю сущность содрогнуться, тут же поворачиваясь, быстрее секунды осознавая, кому он принадлежит. Руководствуясь всего лишь инстинктами, что имели начало еще за долго до существования личности Анкалагона, парень, чьи зрачки сейчас были тоньше иголки, сорвался с места и на всех порах побежал в сторону ближайшего темного участка, достаточно большого, чтобы оно с пригорком могло уместить человеческое тело. Пройдя через него, черноволосый немного пошатнулся, закрыв глаза, перед которыми все плыло, ведь он еще не до конца освоил этот новообретенный для себя способ перемещения. Когда же головокружение и легкое чувство тошноты ушло, он, тряхнув головой, открыл глаза, окинув взглядом пространство, удостоверяясь, что попал туда куда нужно. Одновременно с этим до слуха донесся болезненный скулеж, и Анк, чьи губы невольно вытянулись в тонкую линию, бесшумно подошел к кровати, смотря на мечущегося по ней демона. Чужое лицо было искажено мукой, на лбу выступала испарина, сквозь закрытые веки иногда просачивались кровавые слезы, что, стекая по скулам, окрашивали белый водопад волос, а сильные руки хватались за одеяло. Невольно сглотнув, парень протянул к тому ладонь, самыми кончиками пальцев коснувшись измученного защитника людей, моментально видя перед своими глазами его кошмар, от чего судорожный выдох сорвался с собственных губ. Убрав руку от того, элементаль на несколько секунд прикрыл веки, совершая глубокий вдох, после чего, заставив глаза засиять мягким белым светом, а кожу конечностей стать полностью черной, осторожно взобрался на беловолосого, бережно, даже с длинными острыми когтями, огладив его лицо, ладонь второй положив на область сердца. Даже Легендарный Темный Рыцарь иногда нуждается в защите. И Анкалагон прекрасно знал, кто может послужить символом этой защиты, кто может напомнить такому же потерянному, как он, о том, что такое покой. Напомнить, чтобы он нашел в себе силы примириться с произошедшим. Нашел в себе силы простить себя. Пальцы собственной руки потеряли очертания, тягучей темнотой сформировав на чужой груди знак настолько древний, что даже самые старые демоны навряд ли смогли бы вспомнить его. Одновременно с этим черный демон сделал глубокий вдох, позволяя другой говорить через его уста… Он рвал и метал, раз за разом наблюдая, как его семья гибнет, исходясь кровавой пеной, что большими комьями капала с подбородка. И с каждой секундой, с каждым мгновенье ненависть и презрение к себе росли в геометрической прогрессии. Хотелось вывернуть грудную клетку наизнанку, прострелить себе голову, сделать хоть что-то. – Вместо тепла зелень стекла. Вместо огня – дым… Раздавшийся позади голос заставляет замереть на месте. А вместе с ним, словно кадр, замер и творившийся перед глазами кошмар. – Из сетки календаря выхвачен день… Мелко подрагивая, мужчина, не вставая с колен, неторопливо повернулся, и от увиденного зрачки невольно расширяются, а с губ немым шепотом слетает чужое имя. Мягко улыбаясь, она, все такая же прекрасная, такая же теплая, словно живая, подходит к нему и садится на свои колени, протягивает руки, и он, не смея сопротивляться, подается вперед, позволяет прижать к себе. Прижимает в ответ сам, не переставая ронять кровавые слезы. Он зарывается носом в ее волосы цвета пшена солнечным днем, ощущает родной и давно потерянный запах, и это заставляет его лишь сильнее обнять чужое тело, пока она продолжает неспешно петь: – Красное солнце сгорает до тла. День догорает с ним. На пылающий город падает тень… Она оставляет на его виске мягкий поцелуй, а после, словно баюкая, начинает гладить по голове и спине, слегка раскачиваясь, и это заставляет его максимально глубоко выдохнуть, позволяя всему – теплу, запаху, чужому присутствию – обволакивать себя, одновременно прикрывая глаза. В темноте позади нее начинается шевеление, которое через несколько секунд превращается в плавно выползающих змеевидных безглазых существ, чьи тела похожи на терновые ветви с длинными острыми шипами, каждый из которых тлеет подобно подожженному дереву. – Мы не можем похвастаться мудростью глаз и умелыми жестами рук, – она неспешно продолжает свою песню, пока создания плавно ползут вперед, бережно и покорно обходя их стороной, не смея ранить шипами или зубами. – Нам не нужно все это, чтоб друг друга понять… Она мягко касается губами, чувствуя мерное дыхание, и это вызывает мягкую улыбку на лице. Прижав его к себе немного сильнее, она обращает свой взор на кошмар, который из раза в раз терзает любовь всей ее жизни, и в глазах вспыхивает холодное пламя ненависти. Не к нему. К порождению его надломленного разума и израненной души, а может быть и не его вовсе, а как брошенное в спину проклятие того, кого он и его лучший друг предали многие века назад, позволив более слабым и, по-своему, несовершенным жить. – Сигареты в руках, чай на столе, так замыкается круг, – не смотря на взгляд, ее голос все такой же плавный, ведь она поет для него. – И вдруг нам становится страшно что-то менять… Она понимает его чувства какой-то частью себя. Но также есть и осознание, что больше так продолжаться не может. Она видит этот огонек, что погребен под слоем боли и горя. Огонек, что жаждет пылать и согревать его. Огонек, что жаждет перемен. – Перемен требуют наши сердца, – в этот момент ее голос звучит немного надрывно, словно мольба, и существа, злобно зашипев, легионом кидаются вперед, начиная разрывать это кошмарное полотно, не щадя себя выжигая из чужого разума, чужой души, чужой сущности эту заразу до тла. – Перемен требуют наши глаза… Она мягко отстраняет того от себя, кладя руки на его щеки, смотря глаза в глаза. Ее собственные загораются мягким белым светом и его реагируют аналогичным образом. Одновременно с этим от кончиков пальцев ее рук начинают исходить маленькие зеленовато-фиолетовые разряды, которые проникают внутрь, достигая самого сердца. Роняя большие перламутровые слезы, а именно такого цвета стала его кровь, Анкалагон плавно тянет руку вверх, одновременно с чем рисунок на чужой груди идет следом, а кроваво-красные капли страха соединяются, и весь процесс впервые дается ему нелегко. Он уничтожает не последствия, нет. Он проник намного глубже, в саму сущность, максимально бережно вырывая из нее засевший гной, своими кровавыми слезами латая дыры, освещая их, формируя новые нити и вибрации. И от этого тело под ним, сжав одеяло, выгибается дугой, и парень свободной рукой успокаивающе гладить, продолжая шептать слова, зная, что в этот момент, по другую сторону реальности, его устами говорит любовь всей его – беловолосого – жизни. – В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен, – поет она, смахивая большими пальцами кровавые слезы, и чужое сердце, сбросив всю гниль и мерзость, вспыхивает ярким пламенем, начиная биться глубже. – Перемен. Мы ждем перемен… Полотно кошмара уничтожается стремительно и беспощадно, погружая пространство в полумрак, освещаемый только тлением шипов на телах странной армии, пришедшей вместе с ней. – Перемен…– в те несколько секунд, что она держит паузу, они оба прикрывают глаза и, чуть подавшись вперед, касаются лбами друг друга, одновременно с чем позади нее раскрываются сильные черные крылья, сгиб которых украшает такой же тлеющий, как и шипы существ, коготь. – Мы ждем перемен… И стоило последнему звуку сорваться с ее губ, как сильные крылья резким, но, по-своему, заботливым движением, накрывают их с головой. Анкалагон чувствует какое-то облегчение, когда Спарда глубоко вдыхает, вдыхает так, словно все это время был погружен под воду и только сейчас всплыл на поверхность. Он продолжает сохранять молчание, прикрывая немного щиплющие глаза, ощущая ладонью тепло от преобразованного в свет страха, что небольшой, размером не более мяча для большого тенниса, звездой сейчас парит над его рукой. Тело под ним начинает двигаться, но не сбрасывает с себя, и все это сопровождается каким-то уютным шорохом простыней. А когда чужая, чуть грубая от множества сражений, рука бережно проходиться по линии лица, элементаль слегка подается на нее, дернув уголками губ. – Прости, я заставил тебя плакать, – слегка хрипловатый ото сна и пережитого голос теплым дыханием и мягким прикосновением губ к закрытым векам отпечатывается на коже. – Я рад, что тебе стало лучше… Приоткрыв один глаз, черноволосый бросает взгляд на Темного Рыцаря и, слегка подавшись вперед, с какой-то ведомой лишь ему нежностью проводит змеиным языком по скулам и щекам, слизывая подсохшие кровавые дорожки, словно уничтожая последние следы чужого страдания, и на это демон лишь мягко улыбается. Через какое-то время они немного отстраняются друг от друга, смотря глаза в глаза, а после на короткий момент, словно два больших кота, мягко касаются лбами, после чего переводят взгляд на свет в черной когтистой руке. Не говоря ни слова, Анкалагон протягивает преобразованный страх Спарде, и тот со всей осторожностью берет его в свои ладони, даже так ощущая разливающееся по телу тепло и вспыхивающие в памяти самые радостные события его долгой жизни. Тихо выдохнув, он сжимает звезду в своих руках, от чего та мягко распадается и сливается с телом, фиолетовыми линиями на доли секунды проявляясь на руках, двигаясь вдоль них, пока не достигает сердца, освещая его сквозь кожу и грудную клетку, мягко потухая, оставляя после себя лишь теплоту и покой. Главный моторчик гулко стучит, работает, гонит кровь, тепло, энергию по телу, пока Темный Рыцарь задается вопросом, сколько же пришлось просидеть так этому могущественному, но такому прекрасному, во многих смыслах, существу. И это заставляет беловолосого преисполнится многими разными чувствами. Тихо выдохнув, он осторожно оглаживает смоль чужих волос, и это заставляет его ночного гостя издать гортанное урчание, потушив свои сияющие до этого глаза, придавая им и рисунку на коже привычные очертания. Тепло улыбнувшись, мужчина мягко тянет того на себя, и элементаль не сопротивляется, позволяя уложить себя на освободившееся место на кровати, позволяя бережно и уважительно провести руками по плечам, а после обнять и коснуться одного губами, тихо шепча: – Спасибо. Когда же мужчина проваливается снова в сон, сон спокойный и безмятежный, ласковые женские руки поправляют на его плече одеяло, а губы касаются щеки. Столкнувшись с чужим взглядом насыщено-фиолетовых с изумрудным ободком глаз, она кротко улыбается и благодарственно кивает за предоставленную возможность встретиться и помочь, после чего исчезает также бесшумно, как и появилась, оставляя после себя лишь тихий энергетический звон, зная, что теперь все будет иначе.