Последний суд.

Он не помнил год, когда Америка изменилась до неузнаваемости. Он не помнил себя прежнего. Но запоминал каждое лицо, молящее его о пощаде, которую он не в силах был дать. Хармон Джеймс никогда даже близко не был священником. Он лишь поддерживал идеи Новых Отцов-Основателей, которые с улыбкой рассказывали о том, как преодолеют бедность и преступность, как заставят Штаты процветать. Бедный юный Хармон… Он вынужден был примкнуть к ним, стал помощником Эдвиджа лишь из-за страха за свою жизнь.Он не помнил год, когда Америка изменилась до неузнаваемости. Он не помнил себя прежнего. Но запоминал каждое лицо, молящее его о пощаде, которую он не в силах был дать. Он не помнил год, когда Америка изменилась до неузнаваемости. Он не помнил себя прежнего. Но запоминал каждое лицо, молящее его о пощаде, которую он не в силах был дать. Однако, скольких ни в чем не виновных он лишил еë... Даже не смотря на то, что Судная Ночь была лишь раз в году, Хармон с трудом её переживал. Он замаливал каждое совершëнное им убийство, хотя оно было совершено с якобы священной целью, потому что знал, что стоит за этим "благим" умыслом; плакал, в кровь разбивал кулаки о стены, а потом напивался, чтобы забыть. Но не мог. Никогда не мог. Одному только Богу, настоящему Богу, могло быть известно, как Хармону удавалось сохранять хладнокровие и, казалось бы, полное равнодушие. А ему и не удавалось, он просто умел притворяться и сдерживать себя. Он никогда не вызывал подозрений, его ни в чем не упрекали. Эдвидж мог на него положиться, потому что видел в нем практически своë отражение. И Хармон прекрасно об этом знал. Он считал, что не имеет значения его отношение к Судной Ночи, очищению через убийство, потому что все равно это ничего не решило бы, только раз и навсегда испоганило бы его и без того паршивую жизнь. Родителей Хармона убили в судную ночь, когда ему было одиннадцать. Именно тогда его и взял к себе на попечение Эдвидж. У мальчика не было выбора: как и сейчас, он не хотел умирать. Хармон как никто другой знал о его идеях, планах на будущее своë и страны, а сделать ничего не мог: возражение, мягко говоря, не поощрялось. Так и вырос. Бледная кожа и мешки под глазами, исхудавшее, скрюченное тело, сухие и ломкие волосы, дефекты речи, почти полное отсутствие навыков общения и полные боязливой преданности глаза. Учился дома, но не долго. Для предстоящей работы ему не понадобилось образование. Стены этой пустой и холодной церкви стали для него вторым домом. Правда, слово "дом" уже закрепилось в его подсознании, как тихое место, где тебе никто не поможет, никто не услышит. У этого алтаря было пролито больше крови, чем когда-нибудь раньше. Хармон старался не думать о том, как раньше убийство считалось незаконным и ужасным, как Америка верила в Бога без жертв, как хорошо было тогда по сравнению с тем, что происходит сейчас, потому что от одних этих мыслей он едва ли не сходил с ума. 2035 год. 21 марта. Уже пятнадцатая судная ночь. Снова представители высших сословий приходят полюбоваться на чужие муки. Хармон изредка поглядывал на толпу и нервно расхаживал по комнате, где должен был подготовить очередную жертву. Эдвидж уже читал свои ужасно заезженные речи и его голос гулким эхом отдавался от стен и врезался в уши. Еë привезли. Она была ещë без сознания. А может быть, и он: голова была покрыта белой тканью. Как обычно, Хармон затянул черные ремни на ногах, талии, а когда очередь дошла до рук, обратил внимание на кисти. Запястья тонкие, кожа и ногти ухоженные: точно девушка. Он связал руки. Любопытство всë-таки взяло верх, он убрал кусок ткани с головы жертвы. Его догадки оказались верны: это была девушка. На вид младше него, лет на шесть. Такая хрупкая, чем-то даже похожая на ребёнка. И еще на кое-кого. За свою жизнь Хармон почти ни с кем не общался, но смог полюбить. Вернее, влюбиться. Это была случайная прохожая, познакомиться с которой ему всë-таки хватило смелости. Они общались достаточно долго, ему не нужна была отдача от неë, достаточно было лишь хоть какого-то внимания. Еë звали Челси Роджерс. Красавица с ирландскими корнями и улыбкой, которая позволяла ему верить в лучшее. Они встречались тайно, а когда Эдвидж узнал - Хармон больше не видел еë. Лишь намного позже узнал, что та была убита. Из размышлений его вывели подергивания девушки. Она пугливо озиралась по сторонам, мычала, пыталась вырваться, а Хармон встал в ступор. Он понимал, что должен сделать, но чувствовал, что у него, как и у любого человека, есть предел. И этот предел был только что достигнут. Его руки дрожали. Эдвидж уже звал его. Сообразив, что к чему, девушка начала кричать. Хармон видел это столько раз, но лишь теперь эти крики болью отзывались в его сердце. Она умоляла. Еë глаза будто знали его, видели насквозь. Хармон замешкался, снова походил из стороны в сторону, а потом, точно куда-то торопится, быстро начал развязывать девушку, попутно пытаясь успокоить. Вытащил кляп. Еë лицо было мокрым от слез, она всхлипывала, он придерживал ей рот рукой. На столе лежали пистолет и дробовик. Хармон взял пистолет и отдал ей, чтобы смогла сбежать. Себе взял дробовик. Никуда не пошёл, остался в комнате. Прежде, чем Эдвидж позвал Хармона во второй раз, раздались два выстрела из пистолета, почти до смерти перепугавшие толпу на скамейках. А когда он подошел к двери, снова раздался выстрел, но куда более мощный. Народ в панике разбежался. В комнате не было никого. Только Эдвидж, Хармон и то, что осталось на стене от его черепной коробки.