Разумность Фреду не была знакома и этот до боли глупо-милый весельчак всегда утешал Джорджа. Он многочисленно множество раз грел сердце всем окружающим, пока очередная ваза не полетит на пол, разбиваясь в дребезги, что придется сметать к остальной куче таких же мертвых изделий. И, в детстве, когда он смело мог запрыгнуть в теплые отцовские объятия, когда тот приходил с работы, уютно устраивался в его больших трепетных руках, смеясь и дурачась. Фред не мог быть серьезным почти никогда, даже по выходным, когда с самого утра в нос лез приятный аромат свежего тыквенного пирога и ежевичных булочек с теплым чаем. Парень воровал выпечку матери пока та не видит, забирался в глубь леса и болтал с местной птичкой, кроша ей остывшие изделия.
И Джордж любил смотреть на загорающиеся искры в глазах брата, когда все живые и мертвые засыпали в Норе. Любил его теплые, почти душащие объятия и то, как руки Фреда незаметно проскальзывали под футболку, прижимали к себе понадежнее до хруста костей. И его губы. Джордж не познавал их вкус, но он, несомненно, любил смотреть, как старший брат закусывал нижнюю, слегка припухшую губу; водил кончиком пера по ним.
И всё это несомненно сводило с ума бедного Джорджа Уизли. Сколько бы он не старался, какой силой они ему не давались, он всегда помнил, как жадно брат втягивал в поцелуй какую-то девчонку — хотел быть на её месте. Возможно, хотя он сам этого не принимает, младший близнец желал видеть Фреда на себе, возжелал этого больше жизни, больше чем мог хоть когда-либо.
Такими темпами его немыслимая тяга к брату и совершенно неправильная любовь привела к ненависти к самому себе, к вечным отрицаниям и порезам на теле. Когда это началось уже неважно, потому что даже такие беспощадные выходки, истязания своей плоти — никогда не давали обещанного результата. И единственное, что Джордж мог сделать в подобной ситуации — накапливать боль и обиду, любовь и ненависть в себе, держать под толстой скорлупой печали и горести. И он знал точно, что не выдержит этого напора.
Вот что мог знать Фред, когда брат не избегал его, продолжал радостно светиться после каждой шалости, но глаза не обманешь, тоска вырывалась наружу и взглянув поглубже в томные глаза близнеца, он мог видеть последние оставшиеся клочки его души, то, как помотала ее жизнь. В особенности своего характера, а точнее в отсутствии какого-либо морального устоя, Фред предпочел отмахнуться от проблем брата, забить большой болт на окружающих и остаться при себе. Но что-то в сердце неприятно сжималось до судорог его конечностей, так что Уизли предпочел избегать каждого самостоятельно, закрыться от мира и лучшего друга-брата.
Так что, в конечном итоге два самых веселых человека в Хогвартсе, два вечно неразлучных парня — оттолкнулись друг от друга, игнорируя чувства и поступки. Вот почему Фред погас, как долго горящая свеча, а вместе с ним и все веселье в гостиной Гриффиндора. И вот почему Джордж начал плакать ночью, тихо хлюпая носом в подушку, чтобы никто не услышал, но старший слышал его отчетливо каждый раз и каждый раз сердце болело, как впервые. В перерыве между нервными срывами обоих, они успевали лишь невзначай обменяться парой фраз, по типу
«доброе утро» или
«я немного занят».
В один момент своей жизни Джордж не заметил, как превратился в грушу для своих же чувств, что они выбивали все живое из его хилого тела. И заметить — почувствовать, как теплые, больше родные руки закрепились на его талии, укутали своим жаром и любовью, было сложным в ходе последних обстоятельств. Но, наверное, теплая аура исходящая из брата напомнила о себе, как о страшном сне. Вот почему у Джорджа Уизли задрожали плечи, поневоле укутывая волнением, горечью и страхом. Он в любом случае, надеясь на собственные устои, верил в оставшиеся при себе чувства или остывшую любовь.
— Фред? – младший невольно пошевелился, пока сильные руки сжимали его все сильнее. На мгновение он подумал, что старший решил его сдавить, как мягкую плоть фрукта, слегка волокнистую и сочную — вот только Джордж таким не был.
Джордж не получил ответа, ни сейчас, ни через пару минут. И он уже начал проваливаться в омут сна, чары брата — его манящий жар тела, поглаживающие бок пальцы, вот что действовало на него, как магия. А в ответ на каждый его толчок в бездну, попытки не упустить шанс — не уснуть, он получал горячо давящие на сознание вздохи брата и все это дрожью отдавалось в коленях, пока махровое покрывало лишь слегка прикрывало ногие ступни.
— Как ты? – Фред не знал точно, что должен говорить сейчас, ведь это он
вломился в личное пространство брата, нагло залез к нему под футболку, пока тот спал или не спал, но делал вид.
— Хочешь поговорить об этом?
— Вопросом на вопрос, Джордж, – младший мог поклясться собственной жизнью и жизнью каждого прибывающего, что в этот момент большая рыжая голова радостно улыбался, давил несносную лыбу. – Да, я хочу об этом поговорить.
— Мне нечего говорить, пожалуй, – Джордж перевернулся к Фреду, чувствовать манящий жар над ухом, его легкий, такой же чертовски манящий шепот – было невозможным. Но столкнувшись с его глазами, которые будто светились в ночной темноте спальной... Джордж опешил.
«Ойли, тебе то как раз есть что, – подумал сам младший, заглядывая поглубже в сознание брата, пытаясь увидеть что-то через эти томно-мутные глаза.»
— У тебя глаза красивые, – Фред не винил себя, но это звучало так влюбленно, совершенно неоднозначно.
«Жаль, что ты не можешь ответить тем же, – и черт возьми, эти двое, как малые дети, храня в подсознании странно теплую любовь скрывали ее дальше — но признаться было чем-то невероятно фантастическим, мифическим и невозможным.»
И глаза Джорджа в ночной темноте и отражающейся луне в намыленной прикроватной тумбе — светились ярким пламенем, может Фреду и привиделось, но крошечные искорки пробегали где-то внутри. И старший Уизли, зарывшись поглубже в одеяло смутно понимал, что происходит и потянувши руку к лицу брата, аккуратно, чтобы не спугнуть и не сделать что-то лишнее, убрал длинными пальцами спавшую рыжую челку. А Джордж, затаив дыхание, наблюдал, как подрагивают губы лежащего рядом, такого же высокого и худощавого, как и он.
— Брось это, – как-то в сторону бросает Фред и у младшего останавливается сердце на секунду от волнения, настолько было неописуемо страшно. Где-то в глубине души он знал, как порой бывает страшно оставаться в темноте в старинном замке Хогвартса, но от чего-то нарочно хотелось выбежать из гостиной факультета, побегать от заносчивой миссис Норрис. А Фред хотел всем сердцем и душой петь от изумления.
В итоге две рыжие туши, в своих серых пижамных штанах и помятых рубашках, с неуклюже разбросанными рыжими волосами и сонно-уставшими лицами, от чего-то лежали на одном из темно красных диванов гостиной, освещенным одной лампочкой на высокой, слегка изогнутой ножке. Ноги парней переплелись где-то в районе ступней, с которых уже успели спасть факультетские тапочки. И кто-то из них, глубоко в душе, благодарил всевышнего за этот момент.
— Предлагать взрывать унитазы в три ночи не считается хорошей идеей, Джорджи, – сонно лепечет Фред в ухо брата, пока глаза его плотно закрыты от усталости.
— Уж лучше твоего предложения, – младший как-то отстраненно слышит слова брата, – никто не захочет покупать жвачку со вкусом блевотины, выглядящую, как Сам-Знаешь-Кто.
— Прекрасная идея на самом деле.
Из головы вылетают последние моменты проведенные в спальне, может они напрочь забылись из-за бессмысленных разговоров или сонного мозга. Их действия и разговор точно остается где-то далеко, пока Фред не кладет свою руку на бедро младшего, поглаживая подушечками пальцев. И спасибо Мерлину, что на Джордже его длинные до пят штаны.
— Помнишь, как ты уронил мою палочку в унитаз?
— Она была моей, – поддает смех Фред, пока не устает смеяться.
— Разве? – Джордж сам подхватывает легкий смех, пока не слышит от брата
«Да, это, черт возьми, сложно забыть». – В любом случае это было забавным.
И младший поддается бедрами ближе к брату, прижимается всей силой к его телу, только чтобы тот продолжал. И Фред продолжает, он делает это так ловко, спускается ладонью по бедру вниз, что в голове у Джорджа восемь возможных концовок этой ситуации.
— Это ведь не закончится сексом? – сонно бормочет он, а у Фреда от его бархатного голосочка расцветают тюльпаны. Он останавливается в тот миг, прокручивая вопрос брата.
— Это было предложение или подколка?
Вот что стало отправной точкой в дальнейшие действия, точнее на плотно прижатые губы Джорджа к припухшим Фреда, к углублению этого
поцелуя в настоящую страсть обоих. Поклясться можно было, что язык старшего лидировал по всем фронтам и что, вероятнее всего, он сидел перед зеркалом с сочным томатом отрабатывая это все по десять раз. Именно так хотел думать Джордж. И, бесспорно, он хотел думать, верить, что брат не делает это
«забавы ради, отличнейший эксперимент», а потому что желал этого столько же, сколько и брат под ним.
—
«Это было предложение или подколка?» - что это, черт возьми, значит? – Джордж лепечет ему в губы, пока тот сминает их дальше, настойчиво и дерзко, нежно и торопливо.
— Провокация, – младший не видел, но мог поклясться, что Фред пожал плечами, а если бы и мог, переменил выражение лица.
«Провокация, черт бы тебя побрал, – в голове у младшего бушующий шторм, а еще беззаботный смех, – паршивец.»
И пока они останавливались, чтобы перевести дух, а потом снова примкнуть к друг другу, словно последних событий не было и они, двое скучающих мужей, которых разделила начавшаяся война с магглами, а не двое студентов Хогвартса не спавшие в пять утра.
— Ты этого хочешь? – Фред заглядывает поглубже к младшему в глаза, ныряет в глубину этих вод. – Помнишь, ты спрашивал про секс?
У Джорджа останавливается дыхание, пожалуй впервые он хочет провалиться сквозь землю, пусть его забудут в магазине Олливандера, когда придется покупать новую палочку Рону, нежели отвечать на этот вопрос.
— Я не знаю... то есть..., – запинка, большая и тяжкая, чтобы обдумать все как следует. – Да, возможно. Но... Не сейчас пожалуй.
— Я не буду давить, Джорджи, – и понимающий взгляд старшего, без злости, обиды, разочарования или чего-то еще. Лишь загорающиеся искорки в его глазах и любовь...
Через час они, своим самым тихим шагом, поплетутся в комнату, чтобы никто не увидел, где мирно храпел Ли Джордан и еще двое парней. И спать казалось таким неинтересным занятием, скорее совершенно бессмысленным. Фред поглаживал руки брата, пока тот смотрел в даль, в окно.
***
Джордж стонал в кулак от безысходности, пока пар его тела улетучивался сам собой, но он знал, что после этого лучше не станет. В любом случае ему придется столкнуться с жестокой правдой вновь, даже если полностью погрузиться в воспоминания. Он видел, как брат, почти прозрачный, голубоватый и отражающийся в ночи смотрит на него, как шевелятся его грустные губы, как глаза разрывает влага, страх и сострадания. Он видел все, что делало нечто, сидящее порознь с ним, почти плечом к плечу, но которое устало вздыхало, когда любящая рука проходила сквозь него; но Джордж не слышал ничего. Не видел ничего другого кроме прошлого и призрака, которого выдумал у себя в голове.
***
— Я бы мог и сам, – устало протягивает Фред, смахивая пот со лба. Молли наказала проказника сына, как могла, когда тот
подправив заклинание матери, что посуда не мылась сама собой, а улетала в окно.
И последний час, совершенно измотанный с самого начала, под палящим солнцем, Фред сгружал безделицы с гаража во двор. Он мог поклясться, что не знал, что их отец так часто разбирал маггловские вещички, переделывая и заколдовывая. И за ним обрушилась целая гора мусора за час работы, а еще через час, он, своими слегка дрожащими от нагрузки, руками, перетаскивал нужное обратно, расставлял что-то на полки, кидал в корзины. В целом, как выразилась сама Молли Уизли:
«наводил частоту».
Джордж устал ждать, когда брат вернется в просторную ярко рыжую комнату, словно их копия, чтобы сдвинув две кровати ближе к ночи укутаться в его объятиях, затянуть в жаркий поцелуй и дать волю чувствам. Но время тянулось медленно и вяло, младший близнец за последние четыре часа успел прочитать летнюю домашнюю работу, придумать новую шалость и опробовать на Перси, который закрывшись в своей комнате, то натирал свой значок старосты до блеску, то строил планы на Министерство.
— Лишняя помощь никогда не помешает, – жаркие руки Джорджа схватили брата сзади, пока тот расставлял канистры по полочкам, передвигал по сто раз, чтоб все вместились. Его длинные пальцы схватили такие же Фреда, заставили остановиться в туже секунду.
— Моли Мерлина, чтобы никто не увидел, — некое подобие пошлости промелькнуло в глазах старшего близнеца, когда втягивал напротив стоящего в поцелуй, такой настырный и пламенеющий.
Фред не знал почему в темном сарае, когда солнце уже село, а они, лежа на пыльном полу, покрытый старым залежавшимся покрывалом; он чувствовал себя счастливым и живым. Но он надеялся, что это не последний день, когда его лицо; тело, покрытое теплыми — влажными поцелуями Джорджа, будет сиять от восторга.
