Я не трону тебя

Кэйа впервые за долгое время действительно был напуган. Перед глазами расплывался потолок таверны, сердце, судя по ощущениям, стучало где-то в гортани, а тяжёлое, прерывистое дыхание в непозволительной близости от его шеи разгоняло по оцепеневшему телу мурашки. Дилюк вжимал его в пол всем телом, одной рукой зафиксировав запястья у него над головой, а второй крепко, до боли, вцепившись в бок. Выпавшие из хвоста алые пряди рассыпались по лицу Кэйи, и тот при других обстоятельствах непременно бы проверил — такие ли они мягкие, как раньше? — Люк, — давно забытое детское прозвище сорвалось с губ прежде, чем Кэйа успел себя остановить. Дилюк его как будто не услышал, — что с тобой? Глупый вопрос, учитывая, что ответ он прекрасно знал. Сложно было не заметить чужой стояк, недвусмысленно упирающийся в бедро. Бывший брат не ответил, лишь выдохнул как-то особенно обречённо и прижался сильнее. Кэйа усилием воли сдержал нервную дрожь. Он не должен возбуждаться от вида измученного желанием Дилюка. Во всяком случае, не сейчас. Надо успокоить братца, разобраться с проблемой и уже потом, вернувшись домой, можно будет вспомнить, как тот собственнически удерживал его запястья и тёрся членом о бедро, как будто бы и правда хотел. — Мастер Дилюк только на вид проницательный и суровый, — постарался вернуть себе бодрый тон Кэйа. — Как же вы умудрились не заметить, как кто-то подлил вам афродизиак? — Не мне, — вдруг хрипло отозвался хозяин таверны, и от соблазнительного звучания этого голоса у Кэйи сладко заныло внизу живота. — Я выпил сегодня только один напиток. Тот, который тебе всунул какой-то проходимец. А ведь действительно. Кэйа смутно припомнил, что сегодня кто-то особо услужливый всё пытался его угостить, и когда капитан кавалерии всё же со смехом согласился, напиток выдернули у него из-под носа. Под несколькими ошеломлёнными взглядами хмурый Дилюк молча осушил бокал и сухо бросил, что в его таверне сэр Кэйа будет пить только виноградный сок. Кэйа тогда лишь с усмешкой развёл руками. Через полчаса Дилюк побледнел, покрылся испариной и стал шататься. Капитану кавалерии пришлось воспользоваться своим статусом и выгнать всех посетителей. Но как только за последним гостем закрылась дверь и Кэйа повернулся к бывшему брату с предложением позвать Барбару, он был сбит с ног и прижат к полу. И вот теперь они… здесь. — Значит, зелье предназначалось мне? Надо же, кому-то очень сильно хотелось затащить меня в постель, — коротко рассмеялся Кэйа, с недовольством замечая, что хватка Дилюка почему-то становится всё сильнее и болезненнее. — А Вы, мастер Дилюк, действительно герой — спасли меня сегодня. Позвольте и мне вас спасти и привести сюда кого-нибудь из наших специалистов, чтобы они нашли противоядие… Был ещё один вариант решения проблемы, но его озвучивания Кэйа старательно избегал. Он не был к этому готов. Похоже, Дилюк так не думал. — Хочешь, чтобы все увидели мой позор? — практически прорычал он. — Не смей никому об этом говорить. — Но ты не можешь в таком состоянии ждать, пока всё само собой пройдёт, — раз уж братец первым откинул в сторону и приличия и этикет, то ему уж и подавно не стоит за них цепляться. — А ты бы что сделал, окажись ты на моём месте? Вопрос оказался настолько внезапным, что Кэйа на несколько мгновений замер. — Не думаю, что у меня было бы много вариантов. Если уж тот тип планировал меня опоить, вряд ли он собирался оставлять меня в одиночестве. Так что он скорее всего отвёл бы меня куда-нибудь, и эта проблема… Ай! Дилюк больно впился зубами в чувствительную кожу между шеей и плечом. Кэйа задохнулся и усилием воли сдержал всхлип. Руки, всё ещё с силой удерживаемые над головой, уже начинали неметь и покалывать. Широкая ладонь, до этого сжимавшая его бок сквозь ткань одежды, вдруг опустилась ниже и легла на бедро. — Нет, нет, нет, Дилюк, стой, — запаниковал Кэйа, слабо ёрзая в попытке освободить руки. — Ты не можешь. — Могу, — хрипло ответил бывший брат и припал ртом к его вырезу. Кэйа дёрнулся и сдавленно охнул. Самое время применить силу крио. Если он ледяным потоком оттолкнёт его хоть на чуть-чуть, сможет освободиться и отстоять свою честь. Честь, ха. Кэйа, чувствуя, как грудь и плечи покрываются грубыми укусами, откинул голову и стукнулся о пол. У него были и женщины, и мужчины, но ещё никого он не хотел так, как Дилюка. В нём, казалось, воплотилась сама суть пламени — опасной разрушительной стихии и прародителя жизни. Огонь и нагреет, и накормит, и превратит в выжженное пепелище твой дом. Дилюк всегда был неугасимым. Даже после смерти отца и предательства брата, после долгих лет скитаний и понимания, какой мир на самом деле гнилой. Даже после всего, что с ним произошло, его огонь не угас, а продолжил теплиться в глубине алых глаз, в которые Кэйа заглядывал с таким отчаянием. Найдётся ли там тёплая искра и для него? Не найдётся. И как бы вызывающе он ни выглядел, как бы искусно ни заигрывал со всеми подряд, всё, что он получит от самого желанного человека в мире, — это холодный взгляд и стакан виноградного сока. Кэйа привык. Кэйа с этим смирился. Он почти уже не мечтал о том, о чём даже думать не позволено. Но сейчас Дилюк, горячий, томно выгибающийся, загнанно дышащий Дилюк с невнятным рычанием срывал с него рубашку. Для этого пришлось отпустить чужие руки, но Кэйа не посмел и шевельнуться, продолжая держать их скрещенными над головой и с отчаянием глядя на то, как жадно Рагнвиндр разглядывает его тело. — Блядский вырез, — прошипел он, широко и мокро лизнул ключицу и сел на пятки. Расстегнул собственный ремень, вытащил член, Кэйа понял, что сейчас упадёт в обморок от головокружения, и зажмурился. Он безумно хочет смотреть, но не станет. Он знает, что будет больно. У бывшего брата с собой даже смазки нет, а на растяжку у него явно не осталось ни времени, ни терпения. Он не соображает, что делает, не понимает, кто перед ним, и после будет жалеть. Может, даже извинится. Но Кэйе и это в радость. Пусть так. Пусть этот огонь сожжёт его дотла, разрушит изнутри, пускай. Он это заслужил. Если его выдерут насухую без подготовки, он и слова против не скажет — если это будет Дилюк. Тем более если это будет Дилюк. Кэйа почти смог иронично усмехнуться. Этот сценарий, где бывший брат берёт его грубо и ни капли не щадя, был наиболее вероятным из всех придуманных им нереальных эпизодов. На что он ещё рассчитывал? Он счастлив хотя бы из-за того, что он получит чуть-чуть тепла. Пусть и таким способом. Дилюк резко подтянул его за бёдра поближе, огладил поджавшиеся ягодицы и вдруг без размаха шлёпнул. Кэйа вскрикнул от неожиданности, за что получил ещё один шлепок и поцелуй чуть выше ткани штанов. — Кто вообще носит настолько облегающие брюки? — донёсся до Кэйи возбуждённый шёпот. — Нравится, когда половина города хочет тебя нагнуть? Да. Да, нравится. Это помогает почувствовать себя хоть чуть-чуть ценным. — Неудивительно, что кто-то захотел тебя опоить и трахнуть. Кэйа закрыл лицо руками. Это было слишком. Слишком много, слишком невероятно, слишком похоже на его дурацкие мечты. Часть его разрывалась от восторга и упоённо просила ещё-ещё-ещё, а часть требовала немедленно всё прекратить. Плохо будет потом всем. Но какие же у Дилюка горячие — просто охуенные — ладони, как идеально они сжимаются на его затянутой в облегающие брюки заднице, как же хочется поцеловать его в губы хоть раз — и получить укус в ответ. Его огонь, его рассвет, его личный ад. Его окровавленное сердце. Дилюк с довольным вздохом притёрся пахом к его бёдрам и принялся расстёгивать чужой ремень. Кэйа застыл, даже дыхание задержал. Его ещё ждало кое-что пострашнее и побольнее укусов, и от этого становилось хорошо и плохо одновременно. Так не должно быть, но так будет. Он не хочет, но должен хотеть. Потому что только так и только сейчас у него вообще есть возможность. — Люк, — проскулил он едва слышно, всё ещё не решаясь посмотреть, что происходит внизу, но чувствуя, как его уже голые ноги разводят в стороны, — Люк, подожди, подожди, не надо, это всё плохо кончится. Обжигающие пальцы коснулись обнажённых ягодиц. — Люк, пожалуйста, подожди, — Кэйа согнул ноги в коленях, стараясь уйти от прикосновения, и даже глаз открыл, чтобы столкнуться взглядом со злым Дилюком, у которого в зрачках ничего кроме дурмана не читалось. — Ну, хочешь, я тебе минет сделаю? Я не то чтобы прям умею, но тебе понравится, обещаю. Люк, не надо, — его затрясло. Из головы вылетели все слова убеждения. Что за чёрт. Ты не должен пытаться избежать того, что заслужил. Кэйа, ты из ума выжил? Ты должен быть благодарен уже за то, что на тебя вообще обратили внимание. — А впрочем, — вдруг мёртвым голосом сказал он. — Забудь, что я сейчас сказал. Трахни меня, — и Кэйа так соблазнительно, как только умел, двинул бёдрами, потираясь о чужой пах. Дилюк не двинулся. Во взгляде его внезапно промелькнула тень осознания, и у Кэйи упало сердце. Всё. Он начал приходить в себя. Сейчас поймёт, кого чуть не разложил на полу своей таверны, и Альберих потеряет его навсегда. Кэйа впился ногтями в ладонь, утопая в ненависти к себе. Слабак. Немного потерпеть не мог? Развалился бы? Что же ты за ничтожество, Кэйа Альберих. Ты не заслужил даже того, чтобы тебя взяли силой. Горячие руки вдруг сомкнулись на его плечах. Кэйа задохнулся. — Тише, тише, — Дилюк прижался губами к его виску. — Всё хорошо. Кэйа вцепился в его плечо, безрезультатно стараясь унять дрожь и с отвращением замечая, что щёки почему-то стали мокрыми. — Тише, — шептал Дилюк, покрывая невесомыми поцелуями заалевшее ухо. — Всё будет в порядке. Я не трону тебя. Слышишь, Кэйа? Я тебя не трону. Кэйа прижался к нему всем телом, стараясь скрыть бьющую его дрожь, и сбивчиво пробормотал: — Нет, Люк, ты не так понял. Я могу… В смысле я… — Заткнись, — в утешающем голосе раздался глухой гул яростного пламени. — Не смей. Кэйа хотел сказать, что у Дилюка стоит так, что наверняка больно. Хотел сказать, что ему нужна разрядка. Хотел сказать, что они уже слишком далеко зашли. Что он может делать с ним всё, что захочет. Но Дилюк баюкал его в своих руках, целовал искусанные плечи и шептал себе под нос что-то невнятное, но очень ласковое. Кэйа не знал, что ему чувствовать. — Кэйа, Кэйа, Кэйа, — донеслось до него сквозь пелену накатившей неги. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Он снова навалился всем телом, словно желал сплавить их в одно целое. Альберих, не отдавая себе отчёта, выгнулся навстречу. — Обхвати меня ногами. Не бойся. Кэйа послушно скрестил лодыжки за спиной Дилюка и прикрыл глаз, чтобы не видеть, как тот размазывает по члену выступившую на конце смазку и начинает дрочить. В паху снова начало скапливаться возбуждение, и прерывистые вздохи над ухом и характерные звуки внизу не способствовали его душевному и физическому состоянию. Всё шло не так, как казалось очевидным. Он что, настолько отвратителен, что его даже отыметь противно? Тогда почему его огонь так упоительно ласков сейчас? Разве он достоин такого отношения? — Ближе, — выдохнул Дилюк, и прежде чем дезориентированный Кэйа плотнее обхватил его ногами, со сдавленным стоном кончил ему на живот. Потянулся к Альбериху, неловко чмокнул его в нос и откатился в сторону. Кэйа уставился в потолок таверны, чувствуя неправильность происходящего. Одежда бесформенной кучей валялась рядом, оставленные Дилюком следы горели, чувство неудовлетворённости расползалось по телу, но с ним смешивалось ещё и чувство невыносимого облегчения. Ничего страшного не произошло. Кэйа не знал, сколько прошло времени — может, час, может, несколько минут. Он бессмысленно смотрел перед собой и ничего не видел. На полу было холодно и неудобно, но шевелиться не хотелось. Дилюк поднялся на ноги, натянул штаны и направился к барной стойке. Кэйа проводил его потерянным взглядом. На фальшивые улыбки и манипуляции сил не было. Он должен одеться, уйти и больше никогда здесь не появляться? Он должен спровоцировать на эмоциональный диалог, чтобы Дилюк в порыве злости выдал важную информацию? Как ему поступить? — Вот, — перед ним на пол поставили бокал. Кэйа поднёс его к носу и вскинул на хозяина таверны удивлённый взгляд. Вино. Ему принесли вино. — Это в качестве компенсации или что? — Ты дрожишь. Прошу, оденься, выпей и поговори со мной, — Дилюк старательно прятал глаза и смотрел в сторону, но Кэйа всё равно мелочно обрадовался: щёки у бывшего братца пылали пуще волос. — О чём? — равнодушно спросил он, не двинувшись. — Кэйа, — Дилюк вдруг опустился рядом с ним на колени, взял его лицо в свои ладони и прижался лбом ко лбу, — Кэйа, пожалуйста, послушай. Мне жаль. Мне безумно жаль, что я сделал тебе больно, мне жаль, что я был с тобой так груб. Мне нет никаких оправданий, это ужасно, и я вполне пойму тебя, если ты начнёшь меня избегать, но, пожалуйста, — он сделал глубокий вдох и взглянул на Кэйю с такой тоской, что сердце сжалось, — пожалуйста, ответь. Почему ты не сопротивлялся? Альберих подался назад, но Дилюк держал крепко. — Ответь, Кэйа. Ответь честно. Я сражался с тобой. Я знаю, на что ты способен. Я знаю, как ты сопротивляешься, и могу с уверенностью сказать, что сегодня ты не сопротивлялся. Только не лги мне. Дилюк хочет от него честности? Он хоть представляет, насколько настоящий Кэйа уродлив? Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он узнал… К чёрту. — Я хочу быть с тобой, — сказать это оказалось намного легче, чем он думал. Возможно, потому, что в его мыслях после этих слов Дилюк недовольно хмурился и бросал что-нибудь грубое, а то и вовсе отшатывался, как от прокажённого. Но настоящий — живой, реальный — Дилюк вдруг выдохнул как-то жалобно и закрыл глаза. — Кэйа, — произнёс он, и в том, как звучал его голос, была какая-то особая магия, — я чуть не изнасиловал тебя. — Я не был против. — Тебе было больно. И неприятно. Я совсем не контролировал себя, нёс какую-то чушь и наверняка навредил тебе. — Я не думаю, что… — Я не хочу, чтобы тебе было больно. Мне жаль. Прости. — Но я не чувствую себя плохо. Брось, я что, сахарный? Ничего мне от этого не будет, — бодро заключил Кэйа, возвращаясь к образу неунывающего обольстителя. — Кэйа. Нет, это невозможно! Никто не может произносить его имя с такой нежностью, никто не может смотреть на него своими невозможными глазами так, что хочется на стенку лезть от переполняющей любви. Альберих ещё секунду подождал, а потом подался вперёд, уткнулся носом в подставленное плечо и заговорил. Долго, эмоционально, путаясь в словах и предложениях, запинаясь и всхлипывая. Про то, каким красивым Дилюк был в юношестве (а сейчас ещё красивее), и как Кэйа хотел всегда быть рядом, но потом родина, и мастер Крепус, и всё остальное. Про то, как его ранила показная холодность вернувшегося Рагнвиндра, про то, что он после его появления ничего не хотел так сильно, как обняться с ним как раньше и просто сидеть. Или можно разговаривать — вот почти как сейчас. Кэйа, захлёбываясь, говорил, что Дилюк может быть с ним каким угодно — грубым, жестоким, настойчивым. Он всё примет, всё выдержит, лишь бы его огонь был рядом, лишь бы он сам захотел с ним… Дилюк не перебивал, слушал внимательно, поглаживал подрагивающую спину и прижимался губами к синим волосам. — Никакой грубости, никакой жестокости ты от меня не дождёшься. Больше не дождёшься. Ты… — Рагнвиндр замолчал, словно задумавшись. — Мы разберёмся с этими твоими дурацкими выдумками. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили. Он отстранился и с глухой тоской вгляделся в родное лицо. — Кэйа, — Дилюк костяшками пальцев огладил его щёку. — Можно я тебя поцелую? Пожалуйста, Кэйа. Мне кажется, я умру, если не поцелую тебя. Альберих первым потянулся к его губам.