Желание и чувства

      Здесь на кухне общежития Хартслабюль, пока студенты заняты своими делами, им никто не помешает.       Вил всегда приходит вовремя, не опаздывая ни на минуту. Ещё до того, как он входит в дверь, Трей слышит торопливый стук каблуков и его дыхание перехватывает, а сердце начинает биться чаще. Он ждёт Шоэнхайта, как маленькая собачка ждёт своего хозяина, который оставил её одну в квартире, ждёт так, как никого более. Появление Вила всегда как нельзя кстати, только в его присутствии можно расслабиться и чувствовать себя хоть немного значимым. Трей снимает с плиты чайник, приготовившись разливать кипяток по чашкам. Их ждёт долгий разговор, завершение которого не оставит в его сердце ничего, кроме пустоты.       — Рассказывай, что у вас случилось. — Вил переходит к теме разговора с порога. — Я был несколько удивлён, когда получил твоё сообщение.       — Нет нужды торопиться, — Трей мило улыбается, суетясь со столовыми приборами. — Риддл всё равно сейчас занят учёбой, мы можем за это время…       — Как будто я ничем не занят! — хмурится староста Помфиоре. — Я перенёс несколько важных дел только потому, что ты меня позвал. Я не заинтересован в том, чтобы просидеть здесь до ночи.       Кловер медленно вздыхает про себя. Конечно же, на что он надеется? Что Вил бросит всё ради него? Такому не бывать, к сожалению. Он жестом предлагает своему гостю место и садится слева от него, стараясь оказаться как можно ближе.       Вил аккуратно присаживается на стул, чтобы не помять свою роскошную форму общежития, которую, по всей видимости, в спешке не успел сменить на обычную, элегантно перекрещивая ноги. Трей затаив дыхание наблюдает за происходящим. Хоть форма старосты и скрывала худую фигуру Шоэнхайта, но она при этом подчёркивала всю прелесть его андрогинного тела, делая Вила более женственным и оттого — привлекательным. Вице-президент Хартслабюль не мог оторваться от лица Вила, которое всегда сохраняло холодное выражение, от его уложенных волос, длинных худых пальцев рук, которые такие нежные на ощупь, если удаётся к ним прикоснуться.       — Что-то ты неразговорчивый сегодня, — замечает Вил, возвращая его из мира грёз обратно в реальность. — Учти, я не буду ждать тебя всю вечность.       — Прости, Вил, я сам не свой из-за произошедшего. — Трей нервно поправляет очки и украдкой смотрит на Шоэнхайта: заметил или нет? Эти холодные глаза, смотрящие на него сейчас с укором, зажигают в сердце новые огни страсти, которые он не в силах затушить. — Если переходить к делу, я снова провинился перед Риддлом, он отчитал меня и сказал, что сожалеет о том, что состоит со мной в отношениях. Я умолял его простить меня, но он был абсолютно глух к моим мольбам. Всё закончилось тем, что он выгнал меня из своей комнаты и сказал, что не желает больше видеть. Ах… — Он медленно вздыхает. — Когда-то всё было намного спокойнее, чем сейчас. Мне совершенно не с кем было поделиться своими чувствами, и я вспомнил о тебе.       — Как мило с твоей стороны вспомнить обо мне. Но ты мог и сам прийти в Помфиоре, а не звать меня сюда. Я даже не успел переодеться.       — Нет ничего плохого в том, что ты не успел сменить форму, я постараюсь её не испачкать. К тому же в Помфиоре у нас вряд ли получится побыть наедине, как здесь, в Хартслабюль. Мне кажется, что Рук…       — А что с ним не так? — раздражённо перебивает Трея Вил.       — Нет-нет, я просто неправильно выразился, прости. — Ещё рано, ещё слишком рано, нужно оттянуть момент, насладиться тем, что есть сейчас, если в планах получить после нечто большее. Вездесущий Рук Хант, который вечно суёт нос не в своё дело и стремится знать о своём старосте всё на свете, несомненно помешал бы им, находись они в Помфиоре, а на этой кухне его нет, к счастью.       — Возвращаясь к твоему конфликту с Риддлом. — Вил берёт со стола чашку в чаем, осторожно держа её над блюдцем, чтобы не разлить содержимое. — Я всё же думаю, что вам нужно либо поговорить друг с другом начистоту, расставив границы, или же расстаться раз и навсегда. Ты сам видишь, что ваши отношения всё больше и больше заходят в тупик. Даже в прошлый раз, когда ты меня звал, проблема не была столь серьёзной — всего лишь обычное недопонимание.       — Я… не могу расстаться с Риддлом, ты сам это отлично понимаешь, — вздыхает Трей. — Я очень сильно привязан к нему и хочу сделать его счастливым. Хотя… Если могу тебе это сказать по секрету, я уже не чувствую к нему такого сильного влечения как раньше.       — Интересно. — В глазах Шоэнхайта появляется небольшой огонёк, он слегка приподнимает свою бровь. А ты и правда так сильно любишь сплетничать и узнавать такие пикантные подробности, дьявол? Ведь ты одним жестом можешь заставить Кловера раскрываться перед тобой полностью, крутить им, как тебе вздумается. Прикажи ему хоть сейчас выпрыгнуть из окна, и он непременно тебя послушается. Любое твоё желание, любой твой каприз — всё готов исполнить. И как тебе только удаётся при всей своей холодности так сильно притягивать к себе людей, заставляя их сердца биться чаще? — И как же ты это понял?       — В последний раз, когда мы… — Трей понижает голос: всё же никогда не узнаешь, следят за ними сейчас или нет. Но лучше бы всё-таки нет. — Занимались сексом, у меня была очень слабая эрекция. Голова была забита совершенно другими вещами, я никак не мог сосредоточиться. Я сказал Риддлу, что плохо себя чувствую. Он, вроде как, понял меня, но с того дня у нас так ни разу и не получилось. Я думаю, что он давно уже что-то подозревает.       — Ну и ну, импотенция в столь юном возрасте. Какая жалость, — кокетничает Вил, на его лице появляется лёгкая ухмылка. Весело тебе? А Трею сейчас совсем не до смеха. Его чувства к Шоэнхайту сильнее с каждым днём, он не может думать ни о ком более. Возможно именно этого ему не хватало в жизни? Чего-то более женственного, более зрелого, более нежного и более страстного. Чего-то, что вскружит ему голову, вознесёт под самые небеса и низвергнет оттуда в Ад, если он станет разочарованием. Он готов откусить от этого запретного плода так много, сколько поместится в его рот, даже если соки этого плода ядовиты. Ему ничего не нужно, лишь возможность раствориться в Виле, позабыв обо всех своих бедах. Этот человек знает, что нужен Трею и явно этим наслаждается.       — Нет, я просто… — Вице-президент Хартслабюль чешет в затылке. Ещё рано. — Он больше не возбуждает меня, Вил. Думаю, как парень, ты меня понимаешь. Мне странно это осознавать, ведь я всё ещё к нему привязан.       — Ты сам отлично знаешь, что привязанность к кому-то не означает любовь. — Вил ставит пустую чашку обратно на стол. — Он больше не нужен тебе, а ты ему противен. Сколько же вы ещё собираетесь мучать друг друга?       — Не думаю, что мы друг друга мучаем, — мнётся Кловер. Да, он давно уже позабыл о Роузхартсе, теперь в его сердце расцвели новые чувства, но ему всё ещё тошно признаваться в этом самому себе. Это скользкое ощущение того, что ты грязный, что что-то скрываешь и делаешь тем самым больно не только себе, но и одному из самых близких людей. Риддл… Он не заслужил к себе такого отношения. Ему и так нелегко от того, что происходит у него дома, а теперь его любовник близок к тому, чтобы отказаться от него, ради другого старосты, который так коварно и так легко завладел его сердцем. — Скорее, просто где-то не поняли друг друга. Хоть мы и вместе друг с другом с самого детства, но, знаешь, Риддл всё-таки ещё очень молод для отношений, он не сформировался для них психологически, он не готов. Я всё чаще и чаще волнуюсь о том, что могу окончательно сломать его, расставшись с ним. Я взял на себя непосильную ответственность, не задумавшись о последствиях.       — И почему люди так безответственны порой? — грустно вздыхает Шоэнхайт, делая задумчивое лицо. — Я уже предупреждал тебя ранее, что отношения — это не игрушки, а особенно в случае Риддла. Но стал ли ты меня тогда слушать? Конечно же, нет! И о чём ты только думал?       О, продолжай, отчитай его. Называй его жалким, Трей сделает всё лишь бы Вил уделял ему всё своё внимание. Слова Роузхартса делают ему больно, но слова Шоэнхайта словно наполняют его жизнь смыслом. Он готов валяться у Вила в ногах, как побитая собака, скулить и вымаливать прощения, только бы тот взглянул на него свысока своими аметистовыми глазами, лишь бы прикоснулся к нему кончиками своих тонких пальцев или затолкнул их ему прямо в глотку, заставляя кашлять и задыхаться. Да хоть наступил — абсолютно любое действие, любое слово Вила заставит Кловера биться в экстазе. Этот мазохизм для него не мучение, а награда. Такие болезненные, но в то же время такие нежные чувства… Ни о чём лучше он и не мог мечтать. Он сделает для тебя всё, звезда Магикама, только попроси!       Вил всё ещё что-то говорит, хмурясь и изредка морща нос, Трей его больше не слушает. Он уже позабыл об их изначальной цели. Он позабыл обо всём на свете. Ведь это и правда очень глупо — надеяться, что Вилу будет дело до его чувств, о которых он и не знает вовсе, потому что ещё задолго до того, как Трей осознал, что по-настоящему к нему испытывает, Рук Хант похитил его сердце, разум и тело. Завоевал, как самый желаемый трофей в мире, с поразительной лёгкостью, словно для него это была обычная игра. Больше никого, кроме него, для Вила не существует. И даже если бы Кловер сейчас упал в ноги старосты Помфиоре, покрывая поцелуями его туфли и прекрасные худые ноги, умоляя отказаться от Рука, ему бы отказали сразу же.       Он видел их ещё давно, месяца два назад после уроков. Видел, как Рук напористо зажимает Вила в тёмном углу коридора, ведь, как им в тот момент казалось, никто не мог увидеть их маленький грязный секрет. Трей стоял в нескольких метрах от них за колонной, не в силах отвести взгляд и напрягая свой слух до боли, ужасно желая очутиться на месте Ханта. Как же мерзко подглядывать за другими, но впервые в жизни он не испытывал ничего, кроме возбуждения.       Он почти не моргая смотрел, как Рук прикасается к телу Шоэнхайта, позволяя себе любые вольности. Вил не возражал, а даже наоборот — всецело отдавался действию, лишь изредка сопротивляясь для виду, чем ещё больше провоцировал своего вице-президента.       «Не здесь… Ах, Рук, не здесь», — слышал Кловер тихие стоны Вила, от которых внутри него всё переворачивалось. — «Нас могут увидеть, прошу, не здесь…»       «Roi de Poison, не сопротивляйся», — после этих слов Рука Вил простонал чуть громче. — «Нас никто сейчас не увидит, мы тут одни. Ну же, не стесняйся. Раздвинь ноги, я прикоснусь к тебе так, как ты любишь. Ведь мы оба сейчас сгораем от возбуждения, не отрицай»       В тот вечер Трея захлестнуло чувствами с новой силой, у него ещё никогда не было такого сильного оргазма, после которого он ещё долгое время не мог отдышаться и прийти в себя. Абсолютно всё ушло на второй план, ведь перед его глазами раз за разом заново воспроизводилось увиденное. А вместе с этим в его сердце появились разрушительные ревность и зависть.       Он стал исподтишка наблюдать за ними. Трей, стараясь не выдать своих истинных намерений, как бы случайно выбирал именно те коридоры, по которым ходили его объекты наблюдений. Они словно всё также сохраняли исключительно дружеские отношения, однако дистанция между ними слегка сократилась. Со стороны могло показаться, что Рук и Вил вот-вот возьмутся за руки, настолько близко друг к другу они теперь ходили. Их поведение тоже немного изменилось. Вил стал меньше ворчать, и теперь уже чаще на его лице играла лёгкая улыбка, а на щеках время от времени появлялся еле заметный румянец. Рук изменился вслед за ним — теперь он всё чаще находился подле своего старосты, а на уроках старался сесть к нему поближе и почти не отрываясь смотрел на него. На уроках алхимии Хант как будто случайно спотыкался сзади Вила и на пару секунд упирался лбом ему в предплечье, после отходя, как будто ничего и не было, сразу становилось понятно, что он таким образом привлекал внимание Шоэнхайта. Другим студентам было абсолютно всё равно, они уже давно привыкли к немного странноватым отношениям между старостой Помфиоре и его заместителем и каких-либо перемен не заметили. Однако Трей заметил их все. На уроках он старался не сидеть рядом с Руком и Вилом, предпочитая наблюдать за ними со стороны, нахмурив брови, но старался не делать этого слишком часто, боясь наблюдательности Ханта.       Интересно, как далеко они зашли в своих отношениях? Просто трутся друг о друга и занимаются оральным сексом? А, может, зная напористый характер Рука, они уже переспали? Трею было противно думать о том, что его возлюбленным обладает по ночам кто-то другой. Однако он не мог отогнать от себя эти навязчивые мысли, которые до сих пор терзают и возбуждают его перед сном, заставляя Кловера тихо мастурбировать за пологом своей кровати, зажимая себе рот и нос, чтобы никто не услышал как он плачет от досады. Он представлял, каково это — заниматься сексом с самым прекрасным старостой их академии. Даже сейчас, смотря на его холодное выражение лица, Трей думает о том, как оно меняется, когда его хозяин остаётся наедине со своим любовником. Кловер без стеснения представляет себе раскрасневшееся от похоти лицо Шоэнхайта. Боже, он отдаст абсолютно всё на свете, лишь бы Вил смотрел на него также заискивающе и по-блядски, как и на Рука. Трей готов продать душу, чтобы увидеть, как худое тело Вила выгибается и дрожит во время оргазма. Интересно, как он в этот момент стонет?       Но Рук… Он же совсем не похож на галантного кавалера! Слишком свободолюбивый и ветренный, Трей приходил в ярость. Ведь Хант в порыве страсти может навредить своему любовнику, сделать ему больно. Будь Вил любовником Трея — ничего подобного не происходило бы. Кловер был готов выполнять любые капризы Шоэнхайта в постели, он готов был… Нет, мечтал, желал всем своим сердцем! Подчиняться и прислуживать Вилу во время секса. К чёрту собственное удовольствие, ему куда больше хотелось знать, что его любимый полностью удовлетворён от процесса. В их постели были бы расставлены чёткие границы, где Вил навечно занял бы доминантную роль.       «Так чем же я хуже него?!» — хочется вскочить и заорать прямо здесь и сейчас, наплевав на этику и самообладание.       Чем он хуже Рука? Он не подходит Вилу ни по характеру, ни по внешнему виду! Рост Шоэнхайта благодаря его каблкуами увеличивается до двух метров. Рук — карлик по сравнению с ним, что в этом привлекательного? Трей намного выше, спокойнее и привлекательнее его, в конце концов! Неужели дело только в атлетическом телосложении Ханта?       Погружаясь каждый день с головой в эти грязные мысли, Трей всё больше и больше становился близок к тому, чтобы возненавидеть Рука за то, что он практически увёл у него из-под носа того, кому Кловер посветил бы всю свою жизнь. Но он каждый раз он останавливал себя, ведь Рук — как бы сильно ни хотелось это отрицать — любит и ценит Вила, они счастливы вместе, когда Трей в это время вынужден калечить себя и Риддла. Вил прав, о чём он только думает? Уж точно не о том, как сделать Риддла счастливым, увы.       Так бы думал Трей, если бы у него за душой оставалась хоть капля совести. Ему было абсолютно наплевать на чужое счастье, ведь в этот раз он решил поставить свои чувства на первое место. Рук, ты не заслуживаешь Вила, хотя бы потому, что ты излишне легкомысленный, ведь ты так и не разглядел истинные намерения вице-президента Хартслабюль. Не увидел в его взгляде нездоровую похоть, не услышал в его словах хитрой лжи. Даже если его надежды тщетны, Трей всё ещё хочет попытать счастья. Эгоистично пожелать чего-то большего, пожелать обладать чьим-то чужим. Он уже не силах противиться своим чувствам, особенно сейчас, когда его отношения с Роузхартсом находятся в столь плачевном состоянии. Всё или ничего, сейчас или никогда.       — …И в завершении, я бы предложил вам обоим подыскать себе кого-то другого, чтобы поскорее отвлечься. Не знаю как Риддл, но у тебя, я думаю, есть все шансы, — доносится до него голос Вила. Неужели он всё это время говорил? Трею становится неловко и даже стыдно: он только что потратил время старосты Помфиоре впустую, а всё потому, что позвал его сюда не затем, чтобы обсуждать свои отношения с Риддлом. Вовсе не затем.       — Ты меня слушаешь вообще? — слышит он раздражённый голос Вила. — Я для тебя повторно распинаться не собираюсь. Зачем просить меня о совете, если ты собрался мечтать о чём-то своём?       — Прости, Вил, я на минуту задумался, но я правда слушал всё, о чём ты говорил. — Трей старается изо всех сил скрыть смущение, но у него это, кажется, плохо получается. Его собеседник смотрит на него с недоверием. — Ты прав, нам с Риддлом нужно найти себе кого-то другого. Надеюсь, что он сможет обрести счастье с тем, кто будет у него следующим. Я попробую помочь ему с этим.       — Но при этом ты совсем недавно говорил мне, что Риддл не созрел для отношений, — хитро усмехается Вил. Трей вздрагивает, понимая, что в попытках усыпить бдительность старосты Помфиоре, ловко попался на его удочку. — Я это сказал не просто так. Мне показалось, что у тебя на примете уже кто-то есть, раз ты вдруг стал так холоден к своему любовнику, и, подтолкни я тебя в удобном направлении, ты успокоишь свою совесть и с лёгкостью выдашь мне свой маленький секрет. Не стесняйся, можешь рассказать мне, кто он, а я, по старой дружбе, сохраню это ото всех в тайне.       Вот он — шанс, который более никогда не представится. Трей понимает, что если он сделает то, что планировал, то его будет ожидать громкий провал. Но, может, этим поступком он хотя бы сможет очистить свою душу? Вил же сказал, что сохранит это в секрете, так? Возможно, он поймёт его и не осудит? Они же друзья как-никак, и если Кловер умолчит в своём признании о том, что видел их с Хантом когда-то и о том, что при мыслях о Шоэнхайте он сгорает от возбуждения, не имея возможности выплеснуть это чувство в нужное русло, то, может, всё и обойдётся? Сейчас Трей чувствует сильную дрожь в коленях, а его щёки горят от смущения. Одно неловкое движение, и он может потерять абсолютно всё.       — Ох, Вил, ты прямо-таки читаешь меня как открытую книгу, — нервно смеётся он, видя довольное лицо Вила. Он торжествует. Он рад тому, что смог раскусить вице-президента Хартслабюль. Как же ты опасен, Вил Шоэнхайт, и как ужасна любовь Трея к тебе. — Хорошо-хорошо, я тебе скажу. Но это секрет, пообещай, что никому его не скажешь.       — Разве я могу делиться секретами своих друзей? — посмеивается староста Помфиоре. А он и вправду заинтересован в этом. — Расскажи, расскажи же! Я сгораю от любопытства.       — Но так как это секрет, то попрошу тебя наклониться сюда поближе, я скажу тебе его на ухо, — Трей и сам не замечает, как из его рта вырываются эти слова. Нет, он вовсе не это хотел сказать! Он сам того не понимая роет себе могилу, словно ему очень сильно хочется, чтобы его презирали за то, что он сейчас совершит. Может, он и вправду самый настоящий мазохист, если любит того, чьё сердце уже занято, и прямо сейчас делает первые шаги навстречу тому, чтобы испортить с этим человеком отношения?       Но отступать уже некуда, Шоэнхайт наклоняется вперёд к нему, чтобы лучше расслышать то, что ему сейчас расскажут. В нос Трея ударяет терпкий запах парфюма, который Кловер судорожно вдыхает ноздрями, словно живительный воздух, он видит лицо своего возлюбленного сейчас так близко. Голова начинает кружиться, дыхание учащается. Ах, как же сильно он хочет быть презираемым всеми. Он заслужил это тем, что возжелал любовника Ханта и предал своего любовника. Он заслуживает наказания, нет никакого смысла думать о прощении. К чёрту всё и всех, пусть всё пропадёт пропадом. Кловер делает вид, что медленно наклоняется к уху Вила и в самый последний момент, когда тот уже не сможет вовремя среагировать, целует его в губы. Нежно и очень осторожно, словно Вил сделан из тончайшего фарфора и одно неловкое движение может привести к трещине.       Вил не отвечает на его поцелуй — а Трей и не надеялся на это, — он лишь замирает на минуту, пытаясь осмыслить происходящее, а затем резким движением руки хватает своего теперь уже бывшего друга за волосы и грубо оттаскивает от себя.       — Ублюдок, — шепчет он ледяным голосом, от которого Трею становится ещё страшнее, чем когда на него сердится Роузхартс. Ведь Вил никогда не допускает себе грязно ругаться. — Ты хоть понимаешь, что ты творишь?       — Вил, прости меня, прошу тебя! — Как же сильно он вцепился своими ногтями ему в волосы, словно пытается вырвать их с корнем. — Я знаю про то, что происходит между тобой и Руком, уже довольно давно знаю, — быстро пытается подобрать слова Кловер, забывая об осторожности, рассказывая всё как на духу и видя как прекрасное лицо Вила кривится от презрения, — но я ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя уже очень и очень долгое время, я сам не понял, как так получилось. Никогда ещё я не испытывал столь ярких чувств к кому-либо, даже к Риддлу. Я так сожалею обо всём, ведь я травмирую его тем, что, находясь рядом с ним, я продолжаю из раза в раз желать одного лишь тебя. И я так сильно завидую Руку, ведь он может обладать тобой в полной мере, а мне остаётся лишь забываться в своих мечтах. Вил, ты так прекрасен, я люблю тебя даже сильнее, чем ты можешь себе это представить. И я отлично понимаю, что натворил, но я ничего не могу с собой поделать. Прошу тебя, не рассказывай Риддлу о том, что сейчас тут произошло.       — Ты куда более мерзок, чем я себе мог представить. Исчезни из моей жизни! Знать тебя не желаю!       Вил силой отпихивает от себя вице-президента Хартслабюль и, быстро встав, выходит из кухни, громко захлопнув за собой дверь. Он ничего не говорит на прощание, даже не оглядывается. Больше Трея для него не существует, он ненавидит его. Кловер медленно оседает на пол и сжимает голову руками. Он только что испортил свои, пусть и дружеские, но отношения с Вилом, потеряв его для себя навсегда. Но внутри него горело нечто новое. Он чувствует удовлетворение, ведь он получил то, что хотел. Он ощутил на себе всю ненависть Вила, и эта ненависть пьянила разум Трея Кловера. Да, он чёртов мазохист, получающий удовлетворение от унижений со стороны своего возлюбленного. Именно поэтому он и начал встречаться с Роузхартс, а ещё чуть позже переключился на Шоэнахайта, потому что этого ему было мало. Но теперь его низкие желания удовлетворены, он чувствует себя спокойно. Он так спокоен… И так мерзок…