мышеловка-аллея

Ночь была душной, совершенно августовской, темно-синей и даже со звездами, что для города было не совсем обычным делом. Жорж с тяжелым вздохом уселся на качели, в надежде на хоть какой-то ветерок, но воздух казался совершенно желеобразным. Возможно тому виной было некое количество алкогольных напитков, принятых им на грудь, но грешить только на алкоголь не представлялось возможным — когда они проходили мимо какого-то ларька, мигающее неоновое табло радостно отобразило «четверг. 23:48. +26». Хоть бы дождь пошел, что ли. Задрал голову, снова посмотрел на небо, в глазах немножечко плыло, а поэтому рассмотреть: есть ли облака, нет ли их, не представлялось возможным. — Видно Большую медведицу, — Андрей сел на соседнее сидение качелей и тоже задрал голову. Прекрасный человек Мальвин. Вон, и расположение звезд знает. Ну как с таким не переспать по пьяни. Совершенно никак. И это требовало если не долгих объяснений, то хотя бы разговора, и желательно в трезвом виде, но, что имеем, то имеем. Жорж снова тяжело вздохнул. Видимо, за сегодняшний вечер он вознамерился поставить рекорд по количеству тяжких вздохов на одного влюбленного человека. Признать влюбленность самому себе было первым шагом к успеху. Блять. Видимо, и последним. — Вообще, — продолжил Мальвин экскурс в астрономию для самых маленьких, и Жорж радостно отвлекся от сонных и тяжелых мыслей в своей голове, — Её видно всегда, но облака часто закрывают обзор, так что надо рассмотреть звезды получше, пока представилась такая возможность. Например, вон там, с краю — Алькаид, третья по яркости. — Аль-каида это ведь такая террористическая группировка, да? — Жорж встрепенулся, услышав знакомое слово. В прошлом году он как раз писал курсач про историю терроризма, а в звездах не смыслил совсем, и не хотел выглядеть дураком. Потому что, ну, просто не хотелось. Перед Андреем особенно. Но Мальвин, кажется, его не расслышал, потому что пялился на звезды с отрешенным видом. Возможно на него так действовал алкоголь, заставляя те атомы мальвинского тела, которые произошли от звездной пыли, тянуться обратно, в небо. Жорж качнулся на качелях. Одна доска у его сидения была выломана, и он заострил свое собственное внимание на том, что скорее всего, где-то там торчит гвоздь, хорошо бы на него не напороться. Штаны жалко, и так их сегодня Хикеракли чуть не облил какой-то дрянью, а на вполне резонное возмущение ответил импровизированным стэндапом «вещизм фраера сгубил». Какой, к лешему, вещизм, если они бархатные, да еще и совершенно невозможного, изумрудного с искрой цвета! Да, такие штаны было бы очень жалко порвать. Оторвавшись от размышлений о штанах, Жорж искоса посмотрел на Мальвина, который легонько раскачивался и о чем-то думал. Мальвин был красивый, и вот это точно не алкоголь говорил в Жорж, а его богатый жизненный опыт. — А у меня тут дырка в сидушке. Доска выломана. Молодец, так хорошо умеешь поддержать непринужденную беседу, Жорж Солосье, батюшка тобой гордится. — Смотри, не зацепись, — Мальвин оторвался от астрономических наблюдений. — Меня бабушка в детстве не пускала на таких качелях качаться. Говорила, что наркоманы целенаправленно разбрасывают там свои наркоманские шприцы, чтобы вот именно меня подсадить на наркотики. — Ага, или лезвия в сидении. — Или спидозные иголки. Мир опасен, говорила бабушка, а я умудрился вырасти и так и не встретить ни одной спидозной иголки, ни одного героинового шприца. — И что, — Жорж в деланном удивлении поднял брови, — Даже никто не предлагал тебе на улице конфеты, чтобы, опять же подсадить на наркоту? Мальвин с деланным же унынием покачал головой. Всё-таки надо поговорить. Вместо этого Жорж вытащил из рюкзака банку пива, посмотрел на Мальвина, достал еще одну. — Продолжение банкета. Держи. Мальвин взял и на звезды взгляд больше не переводил, смотрел то ли на Жоржа, то ли сквозь него. Нет, всё-таки надо поговорить. Эх, леший, леший, как же всё это сложно. Хорошо подвешенный язык совершенно не спасал в ситуации, когда нужно было очень честно говорить о своих чувствах. Не то, чтобы Жорж это не умел, просто совсем не хотел похерить всё и вся. Он залез на сидение качели с ногами, потом вытянулся во весь рост и тяжело вздохнул. Ну точно, на рекорд идет. Путь тысячи ли, только вместо ли — вздохи. — Не навернешься? — Мальвин задрал к нему голову, — Всё-таки пьяный, упадешь с качелей, не на шприц, так на камни. — Да ерунда! — Жорж махнул рукой с видом террориста-смертника (все помнят, да, курсач про терроризм, такое даром не проходит). Помолчали еще минут пять, в течении которых слышно было только жужжание лампочки над подъездом и скрип качели. В небе всё так же блестела крупной солью Большая медведица и, кажется, подмигивала Жоржу, мол, ну, дурак, давай, открывай рот, говори слова. Он открыл и заговорил. — Андрей, — Большая медведица блестела очень поддерживающе, сочувственно даже, — как ты помнишь, мы с тобой переспали, да, это сложно забыть, но я не знал, как начать, поэтому прозвучало ужасно коряво. Я всё хотел с тобой поговорить, но не мог набраться смелости. Ты мне нравишься. Да. Вот это я хотел сказать. В романтическом ключе нравишься. И даже очень сильно. Жорж выпалил это на одном дыхании, а потом встал, зажмурившись. — Жорж, я, — Андрей явно был настроен на ответную речь, но Жорж случайно разжал руки, держащиеся за ржавые палки качелей и навернулся вниз. Очень обидно, когда хочешь, чтоб твоя жизнь походила на куртуазный роман, а выходит сборник юмористических историй с моралью и тэ дэ. Автор — Жорж Солосье. Мальвин соскочил со своих качелей и, кажется, хотел его ловить, но не успел, так что Жорж растянулся на земле, проехавшись щекой по камням. Зато, подумалось, кажется не порвал штаны. Рука болела нещадно. Мальвин помог ему встать и тревожно окинул глазами. — Вот же леший! Ты руку свою видел? Нет, он не видел, он был занят лежанием носом в землю, а что там, кстати, с рукой? С рукой было не очень — Жорж, размахивая ею в полете (Мересьева, блин), зацепил-таки тот торчащий гвоздь и распорол кожу аж до локтя. — А вдруг там был наркоманский шприц? И теперь я умру от СПИДа? — это было лучшее, что он мог придумать и спросить в сложившейся ситуации. — Разве что от столбняка, — пробормотал Мальвин, потом одумался, — в смысле, это маловероятно, всем ставят прививки. Но, кажется, тебе нужно зашивать руку. В этом вопросе Жорж Мальвину доверял. Что-то подсказывало, что человек, учившийся в кадетском корпусе явно имел представление о всяких там ранах. Зашивать. Леший. Должно быть, это неприятно. Как минимум. А как максимум — страдания и кошмар. Пока Жорж в легкой прострации рассматривал кровь, капающую в пыль и радовался тому, что штаны остались целы и невредимы, Мальвин умудрился вспомнить адрес ближайшей травму (заметка на будущее: спросить, откуда он его вообще знает), которая очень удобно оказалась в дести минутах ходьбы. А потом они всю ночь сидели в очереди на кошмарных железных скамеечках в травмпункте, Жорж переживал о том, что их потеряли, а телефонов с собой они не взяли, потому что вообще-то выходили так, покурить минут на десять, Андрей увещевал усталую медсестру, которая очень сонно говорила одно, но между слов явственно читалось «идите вы нахуй, мальчики», потом они смотрели, как два очень лысых и очень боевитых мужичка тащили третьего, с ножом где-то в районе подмышки. Когда Жорж уже почти заходил в кабинет врача, Мальвин положил ему руку на плечо и улыбнулся с видом очень сонного человека. За окном занимался рассвет. — Ты мне тоже нравишься, Жорж.