***
Марлийцы оказываются у них в гостях, немногим немалым в том же году. Микаса беспокойно хмурится, но их присутствие тут, на Парадизе возвращает её в суровую реальность. Она больше не чувствует себя окрылённой, призрак правды, пока ещё не ясный ложиться ей на плечи тяжёлым грузом. Микаса всё же замечает, что взгляд Эрена выцветший и потерянный так и не приобрёл прежних красок. Она кусает губы с внутренней стороны, коря себя за то что не предприняла ничего раньше, Эрен привычно обеспокоенный проблемами человечества, кажется почти прежним. Но эти маленькие, едва заметные изменения заставляют её нервничать. И пока все возбужденные знаниями о внешнем мире, судорожно пытаются придумать что делать дальше и как найти пути к миру с другими странами, Микаса изучает Эрена пристальнее, внимательнее, чем обычно и всё равно не находит в его поведении ничего экстраординарного, очевидно лежащего на поверхности и ясного. У неё есть только догадка, интуитивное предчувствие, шепчущее ей «что-то изменилось». Что именно Микаса не понимает, она не в силах дать словам форму и структуру, здраво обьяснить, что именно её волнует. В такие моменты Микаса очень завидует Армину с его шустрым, пытливым умом и умением чётко излагать мысли почти из ничего, ей бы хотя бы с Эреном поговорить о своих волнениях, но теперь вместо своей привычной, эмоциональной реакции, он на её беспокойство отвечает мрачным взглядом вдаль, сведёнными к переносице бровями и губами зажатыми в тонкую, плотную линию. После Эрен устало качает головой и почти снисходительно улыбается, так странно и непохоже на него, что Микаса первый раз увидев эту фальшь, только и может что поражено застыть, медленно сглатывая слюну. И хотя она уже давно отвыкла от его неуёмной, прямолинейной искренности, когда-то до глубины души поразившей её, едва ли она ожидала нечто подобное. Ханджи и Леви сбрасывают это на взросление, бодро переговариваясь между собой, они весело замечают, что Эрен стал куда более рассудительным. Микаса, слушая это краем уха во время вечерней тренировки, только раздраженно суживает глаза. Она любила Эрена и импульсивным, и глупым, и слишком самонадеянным. Едва ли происходящее с ним сейчас было хорошо, едва ли. Армин думает, что дело в правде о внешнем мире, Эрен просто увидел не то, что ожидал. А такие эмоциональные события сильно влияют на человеческую психику. Микаса соглашается, хотя её внутренние волнения, подсказывают, что дело не только в этом. Дни сменяют друг друга удивительно спокойные, медлительные и тихие. Временами прибывают новые корабли Маре, которых уже по отлаженной схеме захватывают в плен. Микаса в отличие от всех остальных не пытается наладить с ними контакт и доказать, что элдийцы точно такие же люди, ничего демонического, на самом деле. Этим могут заняться за неё другие, она предпочитает тихо и отдаленно наблюдать со стороны. Всё новое пугает и встряхивает Микасу сильнее, любых пережитых до этого опасностей. Саша своим оптимизмом и простодушием, как всегда немного её приободряет. Микаса робко приподнимает уголки губ, всякий раз глядя на то, как Николо смотрит на её соседку по комнате за обедом. Кого Саша и могла сразить своим безграничным аппетитом, так именно повара. Николо вечно драматизирует и наигранно бурчит, прежде, чем насыпать Саше порцию несколько больше чем остальным. Он задыхается в возмущении и безостановочно жалуется, но его щёки, постоянно приобретают красивый естественный румянец, стоит им встретится. Микаса в такие моменты, ощущает греющее, разливающееся внутри тепло. Саша для Николо давно не чудовище, а демоническим можно назвать разве что её аппетит. Микаса начинает привыкать к этой медлительной, уютной жизни, оставляя все свои переживания в долгих физических нагрузках. Первое время они все немного теряют форму и Микаса не становится исключением, поэтому сейчас она отдаёт всю себя изнуряющим тренировкам, так чтобы болели кости и зудели мышцы. Ближе к вечерней заре она приходит посмотреть на лагерь военно-пленных, с ними стоит заметить, очень даже неплохо обходятся. Едва ли будь ситуация обратной, Маре обошлись с ними столь же гостеприимно. И хотя Микаса по отголоскам каких-то общих фраз понимает, что их предубеждения и втолкованная с рождения ненависть, уже не так бескомпромиссны, она по-прежнему не может заставить себя перекинуться с ними, чем-то большим, чем несколькими фразами во время своих довольно редких дежурств. Микаса понимает, что всё не так уж однозначно. Она правда пытается вспомнить Армина, который умеет видеть эти едва различимые полутона разнообразных серых оттенков, но в голову лезут только мысли о прошлом, обо всём что им пришлось пережить. Сначала в ней загорается, какое-то подобие ярости, но тут же гаснет, так и не став настоящим пламенем. Микаса слишком устала за эти шестнадцать лет, чтобы иметь эмоциональный ресурс кого-то ненавидеть. Её злость практически сразу перетекает в скорбь, тихую и понятную ей одной. Эрен вечно пропадает вместе с нынешним командором Разведки, пытаясь высказаться там где только возможно по волнующим его политическим вопросам. Микасе даже кажется, что он стал бодрее и оптимистичнее, чем раньше. Армин пытается научится в полной мере владеть силой колоссального титана, и обеспокоено ломает голову над тем, какие страны могли бы стать их союзниками, даже если и в дальней перспективе. А Микаса стоит на месте, приходит сюда, на холм, практически каждый день, посмотреть на жизнь Марлийцев, будто своей собственной у неё нет. Закат ближе к середине осени приобретает холодный розовый оттенок, а уже привычное море, перестаёт отдавать яркой бирюзой, оно становится спокойного синего цвета. Воздух порывисто дует ей в лицо, разрывается на куски, гремит и становится ветром. Деревья вдалеке мерно покачиваются, тонкие, безжизненные, ломкие ветки, напоминают руки сказочных существ. Микаса мёрзнет. Она пытается обжечь руки собственным горячим дыханием, но ладошки всё равно остаются холодными, как в середине зимы. Её передёргивает, мелко трясёт несколько секунд, а затем она почти привыкает к резкому, неожиданно пришедшему похолоданию, которое наступает вместе с убыванием магнетического амарантового цвета с небесного свода. Ей не хочется возвращаться обратно, ложиться в кровать и проживать очередной мирный день. Грудная клетка у неё вздымается часто-часто, дыхание неконтролируемо спирает, а в горле стоит ком. Шум сердца слышно в висках, он преследует Микасу везде, как какой-нибудь надоедливый поклонник. Она дышит глубоко, заполняя лёгкие кислородом и считает до десяти. Потому что так правильно, потому что так советует Армин. Позади слышатся шаги, сливаясь со всем окружающим шумом. С едва слышной суетливой болтовнёй пленных, с ударами маленьких волн о скалы, с песнями неподалеку летающих птиц. Острые силуэты узких горных хребтов с их невысокими гребнями и карнизами, утопают в последних золото-розовых искрах. Мир вокруг постепенно мрачнеет, синева почти мгновенно поглощает короткий, в своём торжестве красок аметист. Чья-то широкая в плечах куртка, аккуратно кладётся на её узкую спину. Микаса чувствует, как вездесущий жар опаляет её лицо, теперь холод не кажется ей такой уж и проблемой. На самом деле ей нет нужды поворачиваться, чтобы понять кто стоит позади неё. Но Микаса хочет, невероятно хочет увидеть его лицо, даже если и не в чётком свете кристаллических фонарей. — Микаса?— спрашивает он прежде, чем она успевает развернутся и рассмотреть его. Микаса лишь смущённо кивает головой, несколько секунд озадаченно глядя на его куртку, прежде, чем снять её с себя и протянуть ему обратно. — Эрен, ты можешь заболеть — вполне резонно, как ей кажется, констатирует девушка. Парень едва удерживается от того, чтобы закатить глаза. — Глупости— он уверенно качает головой, а затем добавляет;— А даже если и так, это моё решение...Я в состоянии нести за него ответственность. В его последнем предложении проскальзывает какая-то странная, болезненная хрипотца. Микаса обеспокоенно хмурит брови, у неё возникает ощущение, словно они говорят о чём-то куда более масштабном, чем кажется на первый взгляд. Но она всё же сдаётся под стойким взглядом Эрена, ещё минуту другую подержав вытянутую руку с курткой впереди себя. В основном потому, что в этом напоре, ей видится, какой-то необъяснимый отголосок его прошлого. Микаса чуть снисходительно улыбается, но упрямо кладёт куртку на землю, используя её в качестве подстилки. Так уж получилось, что теперь никто из них не возьмёт её обратно. Эрен только обреченно вздыхает. — Иногда ты слишком упрямая — он садится рядом с ней и их плечи соприкасаются. — Это не упрямство, я просто хочу, чтобы мы были в равных условиях. Микаса немного напрягается в лёгком волнении. Вечера ей обычно скрашивают симпатичные пейзажи и долгие мысли обо всём, что осталось позади и больше никогда не вернётся. Эрен рядом, вызывает немного забытый трепет и она легко улыбается. И даже это обычно безмерно давящее, ленивое спокойствие жизни рядом с ним, не отдаётся чувством паники, Микаса не ожидает никакого подвоха. Рядом с ним она ощущает долгожданное умиротворение. — Ещё секунду назад, ты хотела отдать мне куртку обратно, что-то не сильно походило на равные условия— напоминает он немного язвительно. Микаса теряется, не зная что ответь, его близость неожиданно смущает её. Она взволнованно заправляет за ухо жёсткую чёрную прядь и переводит свой потерянный взгляд, куда-то в сторону находящихся на приличном от них расстоянии скал. В воздухе виснет молчание и неловкое, и приятное одновременно. Микаса и Эрен не люди крайностей, но сейчас, видимо, под влиянием момента, именно они концентрируются между ними, в своём неописуемо странном очаровании, в этом месте, далёком от романтики настолько, насколько это вообще возможно. —Жан говорил, что ты постоянно пропадаешь во время ужина— осторожно начинает Эрен, разрывая своим голосом образовавшуюся тишину;—Но я не думал, что тут. —Саша вечером становится совсем голодной, так что оставшиеся нам порции едва ли можно назвать ужином. —Что-то я не припомню, чтобы у Саши хватало смелости что-то брать у тебя— недоверчиво подмечает Эрен. Микаса только пожимает плечами, ей нечего возразить. —А ещё, ты никогда особо не интересовалась военно-пленными марлийцами, а теперь сидишь тут— в его голосе проскальзывает неуверенное замешательство. Микаса и сама не понимает как обьяснить ему свои поступки. Её преследует странное, необъяснимое любопытство, связанное с этими людьми, но на близкий прямой контакт с ними она просто не решается. А сказать об этом Эрену, который презирает трусость в любой форме, для неё сродни самоубийству. Она сильная, она смелая и она совсем не хочет испытать на себе его разочарованный взгляд. —Тут красивые закаты— совершенно нелепо отнекивается Микаса, хотя доля правды в этом всё-таки остаётся. —Закаты значит—с губ Эрена срывается ироничная усмешка, он придвигается ещё ближе, невесомо обнимая её за плечи. Микасу и впрямь в последнее время слишком тянет к закатам, они напоминают ей, финальный аккорд печальной песни, на который так сильно была похожа её прежняя жизнь.***
Холодный пот собирается у висков, растекается по лицу, капая с подбородка на острые ключицы. Микаса щурится, пытаясь создать руками хотя бы мизерные потоки воздуха, чтобы совсем не сойти с ума от жары. Ей совершенно не тяжело носить по несколько рядов досок, которые они используют, стараясь внести свой вклад в строительство железной дороги на Парадизе. Работа правда, идёт совсем медленно, Саша например, вообще практически ничего не делает, только пьёт литрами воду и жалуется на погоду. Впрочем не Микасе её осуждать, последним она тоже занимается, только мысленно. —Ну сколько ещё можно— уныло протягивает гласные Конни. —Но мы ведь сами вызвались— напоминает Армин. — Кто знал, что будет такое пекло— по-детски наивно парирует Конни. Армин даже возражать не пытается, диалог в любом случае будет неравным. —Мы не вызывались. Этот идиот Эрен сказал, что так мы наберёмся сил и послужим на благо острова. Видимо перепутал что-то и решил, что мы где-то в северной деревне— мрачно замечает Жан. Он сегодня удивительно расслаблен и спокоен, и делает всё так же, лениво и медлительно. — А жаль, что мы не там— отвечает Саша с преувеличенной, но искренней грустью;—В деревнях расположенных на севере сейчас не больше двадцати пяти градусов, а ещё много прохладных ручейков— Браус широко улыбается, вид у неё становится мечтательный, окрылённый, почти так же она выглядит когда думает о еде. —О, да, именно тебе жаловаться на жару!— Жан возмущённо разводит руками. —Вот вот— поддакивает Конни;—Ты же истощила почти все наши запасы воды! Микаса заколачивает доски, слушая эту весёлую импровизированную перепалку краем уха. Временами ей кажется, что беззаботность товарищей, вдыхает и в неё саму новую жизнь. Ей уже восемнадцать. Лето этого года выдаётся удивительно жарким и влажным. Трава которая ещё в начале июня была ярко зелёной, пышущей свежестью и здоровьем, теперь пожухла и казалось, готова была развалиться на кусочки от любого касания. Вокруг них, кроме этих небольших пучков, давно спаленных солнцем, только безжизненная твёрдая равнина, с окружающими их продолговатыми бугристыми сопками. —Спасибо, что работаете в жару— весело, говорит Ханджи, неожиданно оказываясь позади Жана, но взгляд у неё какой-то бегающий, совсем не вдохновляющий. —Надо же за этим придурком присматривать— Жан щурится, немного виновато почёсывая затылок, а после кидая раздражённый взгляд на Эрена. Впрочем, Микаса думает, что это уточнение лишнее. Жан вообще смотрел на него когда-нибудь по-другому? На самом деле все знают зачем именно приехала сюда их командор, но стараются, как можно дольше сохранять эту не несущую важной информации прелюдию. Никто не хочет слышать разочаровывающее новости. Другой исход Микаса даже не рассматривает, у них ничего и никогда не бывает гладко. Такую они уж выбрали себе судьбу, извилистую и непростую. Как позже оказывается, всё-таки шестое чувство её не подводит. Из Хидзуру союзники весьма посредственные, а план увеличить их количество, ломается с треском, быстрым и ожидаемым. Лица товарищей омрачаются, но лишь на короткое мгновение. Они все привыкли к непредвиденным разочарованиям, а Микаса к непродолжительной головной боли, которая следует после них. Солнце разливается насыщенным мягким янтарём, оранжевый заставляет зажмурится. Они едут по достроенной части железной дороги. Стук колёс отдаётся в голове настойчиво и беспокойно. Далеко-далеко впереди виднеются знакомые стены Троста. В тот день они каждый по очереди выдвигают свою кандидатуру на силу титана Прародителя. —Я буду наследовать—говорит Микаса решительно и бескомпромиссно, глядя на округлившиеся глаза Эрена. По правде говоря, она немного эгоистка, не хочет чтобы его воспоминания доставались кому-то другому. Жан конечно протестует, уверяя, что с её наследственностью, это очень плохая идея. Не остаётся ничего, кроме как, неловко признать его правоту, предварительно нахмурившись. Эрен не воспринимает всерьёз не одного их аргумента, но от него суетливо краснеющего, через пару минут слышится: —Вы все важны для меня, я хочу, чтобы вы прожили долгую жизнь. Микаса тает от этих слов, а вы мыслях у неё как-то наивно теплится глупая и давно забытая надежда. В их жестоком мире, это занятие дурацкое и бесполезное, не приведёт ни к чему, кроме очередной горечи. Она знает это наверняка и сразу корит себя, за эти мысли, как ей казалось уже давно похороненные где-то в самых доверчивых уголках сознания. Это всем остальным стоит цепляться за что-то такое абстрактное, далёкое и нереальное. Микаса давно поняла, что единственная причина по которой она всё ещё жива, простая удача, обыкновенное стечение обстоятельств, а не какая-то незримо далёкая, долгосрочная цель. И всё же, багровеющее, вместе с солнцем лицо Эрена, трогает эти глубоко спрятанные внутри вещи, быстрее чем смычок струны скрипки. Стук сердца, провалившегося в желудок, гремит, как ей кажется повсюду. Отзывается эхом, в каждым сантиметре тела трепет. Тогда ещё, Микаса не понимает, что все было предрешено с самого начала. По-прежнему не видит, этих очевидно отчетливых граней будущего. Она наклоняет голову набок, чувствуя, как прилично отросшие волосы, касаются плеч. Думает о том, что надо непременно подстричься в ближайшее время, о намеченном от безвыходности, но принятом с таким энтузиазмом путешествии в Марлию. А ещё в очередной раз для себя уясняет, печально глядя вслед уходящему за горизонт яркому свечению, насколько прекрасны закаты.