these moments

Минхо хищно озирается по сторонам, проверяя наличие посторонних глаз и ушей в общежитии, и проскальзывает в комнату. В ней темно, и ему требуется время чтобы привыкнуть. Единственным источником света является экран телефона, что светит в лицо человеку, который сидит к нему спиной и пока не замечает прибытие постороннего в комнату. Ли тихонько щёлкает замком и приближается к кровати. Хван сидит, прижав коленки к груди и прикрыв глаза, и почему-то от такого вида младшего сердце начинает щемить. Минхо закусывает губу и мягко касается чужого плеча, тихо проговаривая: — С тобой всё хорошо? Хёнджин испуганно дергается и хмурится, но когда переводит взгляд на старшего – немного расслабляется. Он попросил мемберов не трогать его, мол, побыть наедине с собой, пока они выступают и общаются на форуме, но позволяет Лино сесть рядом, ощущая, как проваливается кровать под его весом. На душе становится немного легче, присутствие друга успокаивает; младший ластится, как маленький котёнок, ощущая комфорт: жмётся ближе, облокачивается о чужое тело, кладёт щеку на плечо и шмыгает носом. Минхо смелее обнимает его и осторожно гладит по чёрным, спутанным волосам, убирая пряди с лица. Старшему вовсе не нужен ответ – он всё видит и так. Хёнджин всегда был чувствительным и эмоциональным мальчиком, которого с первого взгляда хотелось оберегать от всех невзгод этой жизни. Они знали, на что идут, становясь айдолами, но в последнее время было, кажется, даже тяжелее, чем до и во время дебюта. Год только начался, но сколько уже успел натерпеться вижуал за это время... Минхо был тем, кто как никто другой понимал младшего. Его тоже оскорбляли за рисунки, что он выкладывал на публику, обвиняли в плохой личности и в том, что он стал известен лишь благодаря своей мордашке и прошлому, в котором был частью подтанцовки BTS. Поддержка этого кошатника особенно грела душу и сердце, ведь они были в одной лодке. Пусть старший и ворчит на него часто. — Скажи, хён... – зовёт брюнет, а голос сиплый, охрипший. Кажется, всё-таки плакал, и Лино хочется душу продать, лишь бы больше слёзы не стекали по лицу парня. – Почему меня ненавидят? Что я сделал этим людям?.. Минхо как-то не думал, что слышать подобные слова от своего донсэна будет так больно. Хотелось прижать этого насупившегося котёнка к своей груди, поцеловать в лобик и непременно пообещать, что дальше все будет только лучше, нужно просто пройти этот этап. Ему нравилась улыбка Джина, его смех (пусть и раздражающий местами, но все равно приятный), а ещё ему жутко нравилась смотреть за кончиком языка Хвана, которым тот облизывал пересохшие губы так вызывающе и так красиво. — Джинни, – главный танцор мнётся, взвешивает своё решение прежде, чем несмело прикоснуться кончиками пальцев к мягкой щеке. Хёнджин перестаёт дышать, распахивает глаза, но не шевелится. Он всегда был тактильным, но не проявлял это ярко, как Феликс, а потому готов мурчать и молиться, чтобы ласка продолжалась как можно дольше. — Ты же знаешь, что не должен принимать все эти слова близко к сердцу. Это же неправда, так зачем ты придаёшь им значение? Агентство обещало помочь, разобраться. Помнишь, Ким Джиу тоже обвиняли в подобном некоторое время назад? Ей принесли извинения и сказали, что это было просто... Драматизирование. — Просто... Это несправедливо, – выдыхает младший слишком громко и резко, что Хо дёргается, но руку не убирает. Наоборот, начинает мягко поглаживать по лицу и вытирать мокрые дорожки; дарит нежность, которую не часто проявляет, и Джинни, кажется, тает, как мороженое. — Жизнь – вообще штука несправедливая, знаешь? Особенно с нашей работой. Диалог прекращается, обретая своё логическое завершение. Никто не знает, что можно добавить, а потому просто начинают довольствоваться присутствием друг друга. Пальцы Минхо смелеют, невесомо проходятся по губам, обводя контур и чуть оттягивая нижнюю, и скользят к подбородку. Хван радуется, что додумался выключить свет, иначе его горящие щеки можно было бы использовать вместо светофора. Это явно потешило бы Ли; того самого язвительного хёна, постоянно угрожающего зажарить или накормить салфетками. Но также и того, который всегда заботится, помогает, кормит и рассказывает о своих котах донсэнам. Хёнджин вдруг чувствует какой-то непонятный порыв и поднимает голову, смотря в чужие глаза. Минхо смотрит так внимательно, словно гипнотизирует перед тем, как набросится, и от этого мурашки бегут по коже. Хван тушуется, потому что страшно, неловко, неизвестно, но так хочется поцеловать Лино прямо сейчас. Хочется ощутить его дыхание на своём лице, тепло кожи и мягкость рук, который сейчас массировали основание шеи. Танцор щурит глазки, вконец смаргивая остатки влаги; мысли как-то совсем не в ту сторону убежали от этой близости и разрухи внутри. Но хён почему-то тихо смеётся и сам подаётся вперёд, едва ощутимо касаясь своими губами. Быстрый, невинный, но такой обжигающий поцелуй, распаляющий внутри костёр и строящий что-то новое на обломках прошлого. Но Хвану мало; он оглаживает своими длинными пальцами линию челюсти Минхо, зарывается дистальными фалангами в мягкие волосы и слегка царапает за ушком, слыша в ответ мурлыкающий звук. Новый поцелуй смелый, нежный, приятный до головокружения – они забывают о всех предрассудках и отдаются моменту полностью. Исследуют губы, мнут их, мягко втягивают. Губы Хёнджина солёные, слегка с металлическим привкусом – видимо, разнервничался и обкусал. Они не пытаются бороться за главенство, а наслаждаются медленным, ленивым действом. Старший проводит кончиком языка по уголку рта и игриво ведёт им вверх по губе, пока руки выводят хитрые узоры на шее, вызывающие тихие стоны младшего. Затем отстраняется, пытаясь отдышаться, и произносит, перемещая руку на талию вижуала и сажая его к себе на колени: — Пообещай мне, что всегда будешь рассказывать о своих чувствах и мы будем бороться со всем вместе. Мне важно, чтобы твоё психологическое здоровье было в порядке. — Только если ещё не раз поцелуешь.