***
У Апельсинова-младшего день рождения. В дом пришли гости: Мармеладкины, Карамелькины и тётя Чесночкина с бутылкой глицеринового сиропчика, давняя их соседка. «Раз пришли, за стол теперь пора!» — скомандовал папа Апельсинов, встречая гостей и вытирая бумажным платком свои жёлтые липкие ладошки. — С новосельем, молодые мои! Счастья вам, здоровья, и семейного благополучия! — Чесночкина была добра в выражениях: ей посчастливилось найти ничейный сиропчик прямо у входа в дом. — В браке давно мы, вообще-то, — сказали Апельсиновы. — И квартирку эту построили мы, и дом. Папа Апельсинов, если что, был младшим помощником старшего архитектора улицы Фруктовая. Все, не торопясь, прошли в гостиную за стол, и только Чесночкина, пошатнувшись, повернула не туда и попала в кухню. Там рядом со своей мамой сидел маленький Апельсинов с разноцветным кубиком-рубиком в ручонках. — Ой, а кто это тут у нас такой хорошенький-то? — с кукольным удивлением ахнула Чесночкина. — Да, он у нас такой! Хорошенький, умный и милый. — Мама подхватила и понесла в гостиную посуду. — Можете поболтать. Чесночкина, широко улыбаясь и пошатываясь, подсела к маленькому Апельсинову и продолжила расспросы. — А сколько же лет такому хорошему мальчику? — Чесночкина вкрадчиво смотрела на маленького Апельсинова, но тот едва взглянул на неё и не ответил, продолжая возиться с кубиком. — Немножко ему! — услышав вопрос Чесночкиной, прокричал кто-то из гостиной. — О, а какой красивый! И такой мужественный! — не унималась она. В ответ маленький Апельсинов лишь чихнул, пустив из ноздрей жёлтую слизь, и сок вытек на пол. Чесночкина, икнув пузырьками сиропа, погладила твёрдую кругленькую голову мальчика: — Ну, с днём рождения тебя. И добавила тихо: — Вот когда вырастешь, мой милый, я покажу тебе персиковый сок. Хочешь? — она чуть раздвинула перед маленьким Апельсиновым свои резиновые ноги. Почуяв неприятный запах из промежности, мальчонка замер жёлтым глазом и прекратил возиться с кубиком. Минуту помолчав, он прыгнул со стула и закричал на всю кухню: — Да ты же будешь старая и тухлая! Чихнув в то самое неприличное место, маленький Апельсинов размахнулся, ударил Чесночкину по ляжке и убежал в гостиную. А Чесночкиной будто и не было — лишь бутылка из-под её сиропа стояла, прислонившись к стене. Тем временем за столом начался пир. Чашки кружились между гостями, таял сахарок в горячем ликёре под бубнеж матерей, а отцы уже вовсю попыхивали на балконе, растворившись в творожных облаках. Апельсинов-младший шепнул что-то на ушко маме, и они удалились, разъярённые, на кухню. — Ешьте-ешьте. Отец Карамелькин сделал глоток сиропа из горлышка, свесившись с парапета балкона. — Ну и ересь! Э, папаня, гляди! На соседней улице дома, что ли, новые строят? Апельсинов прищурился. — Где? — Да вон, это ж Вафельная, там новостройки, я слышал, но для кого? Отцы молча посмотрели вдаль. Кран поднимал вафельные блоки, строители в малиновых касках таскали липкий шоколадный цемент, держась за свои спины и ругаясь о чем-то с пышным начальником. Тестомешалка гудела и чавкала, заглушая голоса. — Я вот после службы в конфетных войсках также работал младшим строителем, собирал дома. Потом поднялся, — рассказал Апельсинов. — А ты правда на интервью пойдёшь, Фрокх? По телеку смотреть, значит, тебя? — с некоторой завистью спросил Карамелькин и получил от отца молчаливый кивок. — Да уж, повезло тебе наши пьяные истории увековечить, не думал я, что бредни эти такие популярные нынче! Только не проговорись. — Мужики, жонки зовут, за стол!***
В молодёжной комнатке-студии из-под блестящего стола торчал пломбирный гребешок. Расчёска торопливо касалась вздыбленных волос, быстро двигая петушиный ирокез вперёд и назад. Кто-то неожиданно направил свет. — А!.. Что?.. уже начинаем?.. — Мотор! — Крикнули со стороны… — Приготовились… Так! Пломбиров поправляет свои синие звёздочные очки.— Сейчас-сейчас…— одёргивает белый пиджак в сахарных блёстках. — Почти готово…— высмаркивается. — Приступаем! Кулисы раскрыты, Пломбиров видит эфирную аудиторию, что скромненько бросает в него аплодисменты. Из своего бодрого гребешка Пломбиров вытягивает крохотный микрофончик: — Кхе-кхем! Вы на канале «Непонятные Шевелюры _TV», и попали на «Такое разное шоу»! С вами, друзья, сегодня я — ведущий Пломбирский Пломбиров! — его внесахарная улыбка на миг ослепила сидящих в зале. — Сегодня мы познакомимся с главным гостем нашей программы…— Ведущий замялся, оглянулся, и откуда-то с потолка ему в руки упал листочек. — А!.. Точно! Зовут его Фрокх Мармеладкин — писака, сахатурный критикан, он же — главный предприниматель по продаже воздушных тапочек. — Что за бред (шепотом добавил Пломбиров в сторону)? — И, улыбнувшись ехидно, продолжил: — Ну што же?! Вперёд! Поприветствуем нашего гостя! Барабанная дробь, и — аплодисменты. С правой стороны от столика открылись двери. Свет упал в сторону гостя. Но гостя не было! Зрители засуетились. Пломбиров поискал его глазами. И тут раздался странный шлепок около стола. Пломбиров заглянул под стол, и… О, сахар! Оттуда, судорожно подрагивая, выглядывал лысый фиолетовый малыш в свитерочке! Они перехлопнулись с ведущим глазками. — М-м… Мистер Мармеладкин? — удивился Пломбиров. И осторожно потянулся к малышу. Но тот рывком проскочил у Пломбирова под ногами и побежал в сторону зала. — Охрана! Охрана! — завопил кто-то. — У нас в зале посторонний! Маленький нарушитель споткнулся о проводок, упал и, ударившись лбом, заплакал. Пломбиров переключил внимание глазастой камеры на себя и широко улыбнулся: — Эх-хе-хе! Извиняемся за небольшие технические неполадки, но мы вынуждены взять перерыв ненадолго. А пока посмотрите рекламу, и — не переключайтесь! Откуда-то из толпы выбежала мама фиолетового малыша и, быстро взяв его на руки, села на место… С уголка экрана вылезла хлебная мордочка. — Ты хочешь быть самым сладким и сильным? Тогда у меня есть то, что тебе нужно! — в кадре появился жёлтый тюбик. — Сахарная паста «Вот дела!» поможет тебе стать круче во всех твоих сладеньких похождениях! Она избавит глаза от постоянной крошивости, а твоё тело будет приятным и вкусным. Как никогда! — прошептав, подмигнула мордочка. — А потому лучшие конфетки Сладкоземья станут твоими! Оформи предзаказ до конца рекламы. Скидка! Какая? Сам не знаю, но мне сказали, что она есть! Не пожалеете! — и мордочка исчезла.***
— Итак, дорогие дамы и господа! —Пломбиров уселся за стол. — Поприветствуем нашего гостя. Он глянул на отца Мармеладкина и пожал ему лапку. Тот молча кивнул. — Господин Мармеладкин, как я понимаю, вы — весь такой из себя писатель. О вас пишут статьи, приглашают на интервью… даже лицо ваше круглое писательское на плакатах книжных магазинов, и у входа в библиотеку, и чуть ли не на каждой обложке журнала. Источники сообщают, что у вас, понимаете ли, недавно вышла новая горячо обсуждаемая романка, под названием… — Пломбиров посмотрел на дощечку, — «Испеченное заново». Это так? — Ну да. — Мармеладкин почесал свой мягонький побритый подбородок. — Отлично! Я не читал вашу романку, — Пломбиров достал из кармашка гаджет, — но критика говорит о нём так: «Романка «Испеченное заново» оставляет весьма смешанные ощущения. Это феномен в сахатурке — умение переплетать всякие говорушки в одно целое; доставлять максимальную широту всего сладкого и красивого — признак настоящего творца, хоть некоторые моменты в романке вызывают весьма противоречивые споры и сомнения о благоразумности автора». Мармеладкин согласно кивнул. — Расскажите, пожалуйста, а как пришла идея написать такую романку, и как вы вообще пришли к писательству? — Ну… — Мармеладкин собирался было ответить, но замялся, будто что-то забыл и, повернувшись к публике задом, потянулся куда-то вниз. — Эм… Хе-хе…господин Мармеладкин? — Пломбиров нервно взглянул в объектив камеры, старательно улыбаясь, шепнул —у нас пока не реклама! А Мармеладкин же и вовсе не подал виду, что расслышал его. Писатель достал из-под кресла двух фиолетовых малышей и обернулся в сторону публики. — Дорогая! Как они сюда попали? — и положил маленького малыша в карман, а другого, постарше, посадил на колени. — Извините… Дети. Что сказать? — А! Ну хорошо. Так что вы ответите на мой вопрос? Мармеладкин, немного помолчав, произнёс: — А идея пришла ко мне, когда я дремал после плотного ужина с моей любимой… Кстати, жена моя, Люня, безупречно варит вишнёвый суп! У меня друг, мастер-шеф, ведёт сейчас свою передачу поварённую на DoskaTub, и то так не умеет. Я ещё тогда черпнул, довольный, ложкой супчик, и обжёгся! Палец мой опух. От злости к такой боли я перевязал его слюнявчиком — и всё. Заткнулась боль. Теперь пытаюсь вспомнить, как же я так перевязал, что боль прошла. Прям как стих написал: внезапно, и не вспомнишь как. К писательству я пришёл ещё в глубоком детстве. Мой дедушка любил сочинять всякое, публиковался в журналах «Пирожок ни с чем» и «Столичность», и нам с ним нравилось этим заниматься, так что писательство — это ещё и моя жизнь, продолжаю дедушкино дело. А то, что вы не читали «романку» мою — дело ваше, я и так, как вы сказали, на всех обложках. — Интересно… В одном из ваших интервью вы озвучили странную гипотезу, напугавшую многих. Вы могли бы о ней что-нибудь рассказать? — Ну, знаете, это не то чтобы гипотеза… Мне иногда кажется (даже верится), что весь наш с вами мир, который мы так любим и ценим, — всего лишь плод воображения неосязаемого нами Творца… — Публика приняла недоумевающие выражение мордашек. — И, возможно, что прямо сейчас за нами следит Он сам, потому что мы — часть Его произведения. Пломбиров и остальные, кроме отца Мармеладкина, вошли в ступор и задумались, а потом стали оглядываться. Но Пломбиров прервал тишину: — Как хорошо, что это не так на самом деле! — он потёр лоб. — И мы вполне с вами настоящие. Конечно-конечно…— с усмешкой закончил отец Мармеладкин, и в его кармашке заплакал малыш. — Ой, дорогая! Пойдём домой, их кормить надо! — Постойте! Но у нас ещё целая программа! — Ну вот и программьте себе на здоровье, а нам пора! Ещё и на рынок нужно, — захлопнула ведущего мамка, беря на руки малышей. Один из детишек плюнул Пломбирову на гребешок.***
Когда ослепительный солнечный колобок перекатывается из одного края Сладкоморья в другой, в Фантико-Ирискино открывается местный рынок и начинает кипеть своей разноцветной жизнью, словно неугомонный ребёнок на похоронах незнакомого ему человека. Чем только не наполнены маленькие палатки, теснящиеся внутри павильончика! Товары— от мелких побрякушек, вроде самодельных кружек из дерева, горшков для растений и магнитиков холодильных до солидных дорогих изделий: пиджаков, ювелирных украшений, редких книг и пластинок — цены такие, что далеко не каждому покупателю подойдут. Народу в павильончике пока немного, но люди всё прибывают, предвещая прекрасный торговый день. Из полосатой палатки доносятся торжественно-грубоватые призывы: — Брелки! Зажигалки! Духи! Лучшего качества! Купите — не пожалеете! Торговец-толстяк в камуфляжной жилетке и с барсеткой на поясе легонько раскачивается в такт своим нехитрым слоганам, смакуя кофейную папироску в сливочных зубах. К толстяку подходит кто-то очень деловой в пальто и ещё парочка прохожих. Весь товар как на ладони: волокита банок и контейнеров, сплошь набитых всячиной: брелками, флакончиками с парфюмерией, магнитами и зажигалками. — Почём зажигалка? — спрашивает покупатель в пальто. — Двадцать штук за штуку! — шуткует в ответ торговец. — А духи прямиком из столицы, поди? — нервно выкрикивает из толпы женщина с ребёнком. — Конечно! — Можно магнитик? — просит покупатель, на груди которого висит каска с надписью «Элексирпромтех». — Разумеется! — торгаш, скрестив руки, уверенно глядит в глаза человека с каской. — Дайте два, один подарю начальнику, — откровенничает эликсирпромтеховец, разглядывая пряничные магнитики с видами главной столичной крепости К. — Сорок! Покупатель отсчитывает сорок позолоченных фантиков с анфасом Фантикуса, и те торжественно перекочёвывают в барсетку толстяка. Вдруг продавец заметил, что на один пузырёк духов стало меньше, хотя никто сегодня их не покупал. Он злобно оглянулся вслед угасающему запаху духов… Кажется, толстяк понял, кому они вдруг понадобились. «А знаете что, дорогие друзья, я напечатаю эту книгу!» Небритый яичный пузырëк Чифирков в рваной бродяжьей куртке сидит неподалёку от плеяды бомжеватых древесных бездомников. Те лениво обсуждают, что пора бы свалить подальше из «неуместного» рыночного павильона в перспективно-взлохмаченный типографским ароматами книжный бар, где напитками и разговорами заправляет искушённый в графоманстве шишковатый тип. Чифирков понаписал и напечатал столько книг, что и плеяда, и шишковатый книжный бармен чуть ли не наизусть знают бредни этого пузыря-графомана. «А я напечатаю ещё, кто бы что ни говорил! Эта книга сожжёт палаточный городок!» «Но как?» — вопрошают сидящие. «А вот сейчас соберу упаковки с пузырьков и напишу на оборотах! Это будут стихи, и обязательно проза. И все вы будете это читать, и ты тоже.» Собрав упаковки с пузырьков и склеив соплями своих последователей странички, Чифирков подарил эти опусы друзьям и продавцу. А тот в свою очередь — своему служебному унитазу. И так появился у пузырька новый читатель. Приходила к нему чесночная печень, танцевала соблазнительно. А новые прохожие от таких книг тырили пузырьки и превращались в шишковатеньких бомжиков. И фурор был велик, пока его не разбил случайно упавший, полный пузырькового счастья, шишкобомжик. На осколки Чифиркова благосклонно упал серебристый фантик прямиком из мармеладной отцовской ладошки. — «Не повезло». *** На рынке было весело. Орала там дурная песенка про пряничных девчат. В палаточках разноцветных то сервиз матери Мармеладкиной приглянется, то платьице, то курточка для каждого малыша. Ещё и на вырост пойдут, так сказать. И водила мать всю семью хороводом, так ничего не купив и не примерив. Очень тогда расстроилась, да и детки, все, кроме Марми, заболели, объевшись мороженым. — Не переживай, Люнь, я электросамоварик взял. Может, гляди, хоть эликсир счастья сварим, завтра ж день Фантико-Ирискино! — успокоил её Мармеладкин. — Ой, какой хороший подарок, и правда! — обрадовалась мамка. — Завтра уж придётся тебе посидеть с детьми. Прихворали они что-то. — Без проблем, дорогая, без проблем. А электросамовар, и правда, хорош был. С огромным краником, ещё и ругался: да вы знаете, кто я?! Ах, вы негодяи! Вот я вас! — Па, купи, пожалуйста. — Марми протянул диск с игрой. — Очень интересная, я в такую не играл, гляди, обложка с мармеладным кубиком: «погрузись в кубическое безумие кубика Пиксубика!» Папа глянул: «Этакая вещь, интересная! Сколько?» «Десять сахарных кубиков», — важная улыбка и сытная бородка лысоватого картофельного дяденьки-продавца в пиксельной футболке. Прекрасно. Хоть что-то, да купили, хоть как-то, а смогли. Под вечер шли мультики, в которых кружились зефирные облака и поливали угрюмого гражданина по дороге в офис: я б на фабрику пошёл, пусть меня научат… — Брусничный эликсир… ммм, вкуснота.***
Тем же вечером, когда бабушка Карамелькина смотрела сны у себя в спальне с включенным телевизором, где по второму кругу повторяли запись какого-то интервью с писателем (а может быть, и не смотрела, а просто пускала слюни и храпела, как мелкий волшебник, завалившийся спать после долгого распития сиропов), мать Карамелькина сидела на кухне со своей подругой Яблочкиной, чьи круглые твёрдые щёки сверкали, чем немного раздражали Карамелькину. Дамы бурно обсуждали на диване любовные похождения Чесночкиной и Чайникова: — Не, ну, дорогуша, ты только представь: Чесночкина — безработная дрянь, у которой и перспектив-то нет в жизни, а Чайников — прекрасный менеджер по продаже взрослых подгузников, и горячий пар в постели!..― Яблочкина смотрела прямо в глаза Карамелькиной, с большим интересом всё это рассказывая. ― О-у, пар? А ты, небось, уже проверяла? ― оборвала её Карамелькина, улыбаясь в свою дощечку. ― Ну, поговаривают же… Да и как я могу… ты что? ― Тут Яблочкина поправила свои зелёные короткие волосы. ― Я никогда не лягу в постель с кем попало! ― Да кто же тебя знает. ― А так бы хотелось, да, — подтвердила Яблочкина, сама того не ожидая, и, смутившись, быстро вернулась к теме. — Эм, ну и как, скажи ты мне, дорогуша, как он мог позволить себе сахариться с такой вот?.. ― Наверно, жена его, куколка Ложкина, наскучила ему, вот он и решил поэкспериментировать со своим краником. ― Последние слова Карамелькина произнесла со смехом. — С чем — с чем?! ― спелые глаза Яблочкиной расширились от удивления настолько, что, казалось, они вот-вот выпрыгнут и не вернутся. ― Он краником своим, видать, чего только не делает: и воду сливает, и крутит его, и в зубках подержать даёт… Карамелькина, оторвавшись от дощечки, глянула на Яблочкину, заметив про себя, как у той перекосилось личико после двух литров неизвестного горьковатого напитка. ― Какой кошмар! Я его жене всё расскажу! Эту Чесночкину правильно делали, что гнали отовсюду! То в ресторан не пустили из-за её вида — юбчонка широка, а видно все — то любовники из дому выставляли после первой же ночи. Из-за её запаха, между прочим! ― Тут Яблочкина добавила шёпотом: — Представляешь, она сегодня чуть не соблазнила маленького Апельсинова, прямо в его день… ― Я уже знаю, ― перебила Карамелькина. ― Но чем она тебя так замучила? Яблочкина, ошеломлённая этим вопросом, проговорила во весь голос, с расстановкой: ― Да как можно сахариться с бывшей, уродливой, и наивной, как ребёнок, танцульщицей?! ― Ну… ― Карамелькина, закатив в сторону глаза, уронила свою дощечку. Заметила она два розовых пятнышка, что пялились из темноты через приоткрытую дверь прямо на неё. Яблочкина посмотрела туда же, и дверь распахнулась: ― Мам, ― возник маленький Карамелькин посреди кухни, вытирая кулачком свой глазик. Одет он был в травянистого цвета пижаму. ― А сахариться ― это как? ― Один палец он приставил к своему мягкому подбородку, пристально посмотрев в глаза мамы. Мама Карамелькина, вспотев от вопроса и со злостью оглядев уже совсем кислое лицо Яблочкиной, ответила: ― Э-эм… Ну… Это значит быть растрёпанным! Карамелькин, услышав ответ, улыбнулся и, закружившись, вспрыгнул на кухонный диванчик, усевшись между Яблочкиной и мамой. Пижама его распахнулась, раскрыв грудь малыша, и он прокричал: ― Хочу быть растрёпанным! Я хочу быть растрёпанным!***
Марми лежал на диванчике, завёрнутый в синее хлопковое одеялко. Подрыгивая нижними фиолетовыми конечностями, он то и дело водил большим пальцем по экрану дощечки, которую легонько удерживал в лапке. Его чёрные глазёнки постепенно закрывались, а за окном падал снег. Но Марми продолжал пялиться в экран. «Скоро в школу, а я ещё не спал», — думал Марми. И набил в поисковик запрос: «Как бы уснуть побыстрее? Если никак не могу». Вдруг, будто по волшебству, на дощечке зашарманила картинка: «Что значит не можешь?» На экране появился мускулинный мистер Шербетный Стимул. Представился он так: — Доброго времени, сахарные мумии! Вы на канале «Жить здорово, а работать на конвейере сладостей ещё лучше!». С вами снова я — мистер Шербетный Стимул. И сегодня я хотел бы поговорить с вами на такую тему, как… М-м… — Он начал мычать, а Марми тревожно вопрошал воздушным своим голоском: — На какую же? Мистер?! Говорите! Вы меня так и по личику надавать вам заставите! Марми сильнее задрыгал ножками. Одеялко медленно сползало с него. Шербетный Стимул продолжил: — Короче, ребята! Вы когда-нибудь задумывались над тем, что с вашей жизнью может быть не так? Марми кивнул и зачем-то потряс экран, отчего одеялко ушло в забытье. — Если да, то это видение как раз для вас…м-м…потому что… Марми, поставив на паузу, потянулся за одеялком и не услышал последнюю фразу. — О-о-ох, моя спиночка… спина моя бедная, — Марми завернулся так, что только глаза да здоровенные щёки торчали из-под одеяла. — Потому что оно вам поможет стать лучше! Мистер Шербетный, одетый в шоколадную футболку с кулаками, скрестил свои суховатые руки и посмотрел укоризненно прямо в душу Марми: — Вот ты — готов меняться прямо сейчас?! Марми, почесав плечико, снова кивнул головой. — Тогда слушай!.. Все твои проблемы, все твои сладкострадания ни к чему волшебному в нашей-то хлебобулочной жизни не приведут! А если ты ещё и соплежуй, то немедленно должен прекратить страдать!!! Шербетный так настойчиво тыкал пальцем в сторону Марми, что экран дощечки даже замерцал. — У тебя всё получится! А для этого нужно: встать с дивана, снова сесть, снова встать, и упасть, а потом… а потом не знаю. Но это поможет! Моему деду помогло, до сих пор лежит! Видео, к удивлению уже засыпающего Марми, сменилось другим роликом: из динамиков доносился приятный ритмический шумок, а на белом экране кто-то в рваной толстовке, сидя в кресле и качая травянистой луковой головой, зачитывал странный текст: «ля-ля-ля, что-то там ля-ля-ля, где-то там ля-ля-ля, я забыл что хотел вам ска…», — храп Марми заглушил песенку. Дощечка с разбитым экраном лежала под кроватью, а сам Марми, повернувшись к стене, наслаждался сном — посасывая палец и выпуская изредка пузырьки из носика…***
Следующим утром, когда Марми ушёл в школу, а Люлюня на работу, в поликлинику им.Гематогенкина, Мармеладкин, сидя в креслице в окружении мармеладных чихающих детишек, рассказывал им сказки из своей оранжевой книжки: — Поведаю вам, малыши, историю. Очень, скажем, необычную. Она про одного старичка, что жил да был в нашем городе давным-давно, когда меня ещё не было, как и всех ныне живущих… Был у этого старичка диковинный электросамовар. И электрическим тот был не потому, что хвостик с вилочкой имел, а оттого, что пара много выпускал, настолько, что, казалось, само электричество было для него лишь природой — его продолжением. — Стоп-стоп-стоп, пых-пых-пых, ты это про меня сейчас? — Вмешался озлобленный электросамовар, варивший сладкий эликсир. Но никто его не услышал. И отец продолжал: — К старичку ходил весь Фантико-Ирискино, чтоб отведать из самовара волшебного эликсира, дающего силы и исцеляющего любые бо-бо. Самовар старичок сделал сам, когда служил в сладком флоте. Поваром он смолоду работал, и смастерил своими черносливными пальцами великое. Поверьте, дети, его изобретение спасло свет, пока старичок не понял, что самовар-то говорящий, и совсем не хочет, чтоб из него что-то пили, а потому при изготовлении эликсира мог спокойно дёрнуть током. И сколько старичку по молодости из-за самовара не доставалось, и где он только его не прятал, пока не решил продать… — Да-да-да, пых-пых-пых, я очень опасный! — Вскипел вдруг самовар. Но не бойтесь, детишки, эликсир мы попьём, и вы будете здоровы. А сейчас пойдёмте лечиться!***
Идёт Марми в школу пешочком и шуршит штанишками болоньевыми. Хотя что там, идти нечего: с холмика скатился — и вот тебе городок, а в нём и школа. Но грустно спускалось, грустно. Шёл ледяной дождь, кругом слякоть, а зонт был забыт в тени прихожей, или в сумочке мамы. Грусть не спадала — не выспался Марми: ссорилась мама, ссорился папа. Ссорились оба, и ссорились ночью: — Хоть бы раз ты заработал, нормально, не так, как ты это представляешь. Что мне твои сказки? Ты сам, как сказка, лежащая на диване. Пошел бы на фабрику, там весь наш город! — Люня кинула в сторону отца Марми тарелку. — Что обо мне подумают в книгах? Что я — предатель их? — отец сидел на кровати с опущенной головой и смотрел в пол. — Я люблю всех вас. Пожалуйста, Люня, пожалуйста. Не горячись, я исправлюсь. — Исправится он! Я весь день таких, как ты, поднимаю с колен, и они встают, и идут на фабрику. А ты сидишь, приносишь горстку фантиков за вымыслы, не стыдно ли самому? Отец, слегка покраснев, молча ушел в свой кабинет, на диван. Вообще, не любил ходить Марми в школу, мечталось стал спортсменом игровым, а школа… скучно там было. — Эй, фиолетовый, ты чо такой потерянный? — это был Капучинос, главная вредина школьная. — А ты чо такой не найденный? — отрезал кто-то в ответ. И возле Марми возник Апельсинов-младший. Тот, что на Чесночкину чихал когда-то. — Не обращай внимания, они всё равно не найдутся. Ни в жизни, ни на задних партах, — пожав лапку Марми, сказал Апельсинов-младший. Рядом с ним возник растрёпанный Карамелькин: — Чего это он такой вечно задиристый с вами? — А у нас с ним перепалка была недавно, скажу я тебе, вот и задирается, — продолжил Апельсинов-младший, уже вслед Капучиносу. — И наверное, получить хочет, да? — Но тот только фыркнул. — А что за перепалка? И почему меня не позвали? Расскажи! — Карамелькин поражался уму Апельсинова и тайно завидовал. Апельсинов-младший, присев на лавочку, начал: — Ну так вот…***
И пошли они на горку втроём. И шли героически мило, в замедленном действии будто: Марми, Пимка, Кулёк. Великая троица, что прорывалась в своих воздушных шершавых курточках по сладкому снегу, сквозь лапы снующих повсюду граждан Фантико-Ирискино. — Мы вернём рядового Орешкина, Кулёк, обещаем! — успокаивал Марми. Оставалось перейти дорогу, по которой гоняли бесперебойно пар-мобили, и, когда все трое оказалась на горке, где катался целый тазик малышей, заметили они того, кого искали — Капучиноса, из старших классов. Сидел он весь горький, и смуглый, с пацанами, в снегу, да крепость возводил свою вражескую. Вокруг царил снежный хаос: с небес падало мороженое, детки стрелялись из вафельных рожков снежками и гибли в снегу, а с горки неслась ребятня на волшебных ледянках. — Эй, Капучинос! Отдавай нам Орешкина, иначе конец тирании твоей бестолковой! — пригрозила рассерженная троица. — Не отдам я малышне его, он мой, — повернулся к ним Капучинос, тут же получив снежок в морду, и продолжил лепить крепость. — Нет, мой! Отдай! — и побежали Кулёк с Пимкой на него. И началась война за жизнь рядового Орешкина. Марми в это время был уже на горке и наблюдал за уличными боями, как вдруг на горку забралась маленькая и вредная толстушка в розовой курточке и жёлтеньких варежках: — А ну слезай, я тоже покататься хочу! — и попыталась столкнуть Марми, но тот быстро отошёл в сторону. Упала толстушка персиковая с горки прямо в снег, под которым был открытый колодец… Больше Марми её не видел. А рядового Орешкина уже вовсю тянули в разные стороны: троица за ноги, а Капучинос со своей шайкой за ручки. Тянули-тянули, и как отлетели вдруг в стороны от удара Орешкина! — Я вам не игрушка! — дёрнулся Орешкин и достал свой автомат вафельный, и стал стрелять мороженым по всем, кого видел, пока Кулёк не выхватил автомат и не положил себе в курточку. — Тише, — прошептал он Орешкину и убежал молча. А Марми с Пимкой оставалось валяться в снегу и получать кроссовками по мордашкам от друзей Капучиноса. Бдыщ.Бдыщ.Бдыщ. — А-а-а-ай! Вы не бейте меня, я так больше не буду! Отпусти-и-и-те! Это Марми всё придумал! — просил о пощаде Пимка, самый маленький из троицы. — Точно? — Капучинос был зол и схватил его за шкирку. — Точно! — поднял его Апельсинов-старший. — Отпусти его, пока я тебя не повесил в-о-о-о-о-н на ту ветку. — Ты кто?! Я просто гулял с ним. И просто, по обычаю, был рядом! («Капучинос нехило так наложил зëрен, когда увидел моего братца», — гордо хихикнул младший Апельсинов, продолжая рассказ). — А это неважно, но на ветку я тебя повешу. — И повесил ведь, ха-ха. И висел он там не знаю сколько, но операция по спасению рядового Орешкина была закончена, так-то, — закончил рассказ младший Апельсинов.***
— Ну и ну, это же фантастика какая-то, твой брат нереально крут! А что сейчас по расписанию? — перебил Марми, ибо был забывчив в предметах. — Да я што, знаю? Звонок прозвенит — и урок нас сам найдёт! — усмехнулся Апельсинов. «Что верно, то верно», — подумалось Марми. И ведь действительно: Апельсинов оказался тем ещё провидцем! Классная руководительша — Толстá Возмутивовна по обычаю явилась злая и загнала весь класс на урок историтуры, где их уже поджидал преподаватель Удащ Градобородкин. На уроке Марми было скучно, хоть и сидел он с Апельсиновым и разглядывал в учебнике обнажённых старушек с вилами, радостно тыкая в картинки. Градобородкин наматывал на карандаш свои лапшичные усики, и всё ходил вокруг да около, и скучно пересказывал факты из истории Фантико-Ирискино: — Вы ж ведь знаете, дети, когда на остров Кулинариума прибыл Пшеничный флот с рабами-первопроходцами во главе с Ирисом Фантиковым — главным первопроходцем и основателем нашего, несомненно, прекрасного города, тогда он и стал индустриализировать его и качать сладкий эликсир из земли, пока не началась первая гражданская битва, то бишь «восстание земляков», как его ещё называют, загнав весь островок в… — Да-да, очень интересно! — и задняя парта кинула в Удаща рюкзачки. — А перебивать нехорошо! Завтра родителей, за плохое поведение. — Ага… — Вот тебе, Скучников, и ага… Апельсинов что-то увлечённо рисовал в своём дневнике, пока дневник не выхватил учитель. — Ну что ты, нельзя так с мэром! Нельзя… — поразглядывав мэра Фантико-Ирискино с пиратской повязкой на глазу, Удащ вернул Апельсинову дневник. — Но красиво! Ему бы пошло… Я в своё время сам рисовал, только на заборах. — Дети, вы помните, что я вам задавал? Никто не ответил. — Ну, вы чего? Я же стишок Мармеладкина задавал учить, нам его на день хлеба рассказывать… Никто не выучил, что ли? И все вдруг попрятались по партам, кроме заснувшего в учебнике Марми. — Марми! — разбудил его Градобородкин. — Ну ты-то отцовское явно знаешь, расскажи нам, пожалуйста… Расскажи. А Марми и не помнил, да и стихи не любил, но, дрожа от волнения, пошёл рассказывать отцовское. — Можно я только начало расскажу? — А что так? — Лень. Название не помню, автор — мой папа. Фантико-ирискино — Фантастичный град! Никого нет лишнего, Кто б не был здесь рад! — Молодец! Хоть я и никогда не понимал стихи твоего отца, но, думаю, это о чём-то великом. Садись. Отлично. Марми хотел было снова заснуть в учебнике, как дверь класса распахнулась — с безумным и отчаянным взглядом, схватившись за сердце, визжала учительница: — Марми! Мармишенька!!! Беги скорей домой, у тебя дом горит!!! Кажется, что-то здесь не так… Мысли скованы. А дом? Дом…***
И бежит Марми сквозь метель за руку со своей классной, и спотыкаются они то об камушки, то об спящих жителей городка, и падают на лёд, и поднимаются, и бегут-бегут. Что-то переполняет Марми изнутри. Но что — он и сам не знает. На родном холме стоит ароматный дымок, за которым еле виднеются очертания домика; мчатся машинки ореховых тушителей, набитые газированной водой. «Но где мои мама и папа? Где братья? Где они…» Ком подступил к горлышку Марми. Тем временем усатые тушители вовсю боролись с языками пламени, поливая их газировкой. Вокруг дома столпились зеваки. Мама Марми со слезами ходила вокруг да около и звала своих малышей с мужем… Заметив еле поднявшегося Марми без классной, что уже валялась где-то в сугробе, крепко его обняла и поцеловала. — Мамочка, мама! — прижался к ней Марми, и вместе с мамой глазками высматривал в окнах папу и братьев. — Марми, сыночек мой родненький! — она укутала его в свой шарф. — Что с нашим домиком? Почему он так дымит? Где папочка, где братики? — Я не знаю, мой хорошенький… я не знаю… Дом стал обваливаться. Из выбитой взрывом входной двери выбежали тушители с носилками, укрытыми пледом, из-под которого свисала обгоревшая и подтаявшая мармеладная лапка отца. Следом вынесли и другие носилки… Марми и Люлюня бросились было к ним, но тушители не пустили их. — Вам лучше не смотреть на это. Мы старались, мэм, но тщетно, — произнёс с прискорбием один из них. И тут неожиданно из толпы появилась бабушка Марми. — А что же с домом-то, не выяснили? — Возгорание, мадам. Самовар перегрелся. Мама рыдала, Марми тоже. — Как это самовар? Марми, Люлюнечка! Дети вы мои хорошенькие, поехали ко мне, я вас заберу, будете у меня жить… Бабушка тоже заплакала. Как и все зеваки. Утрата была…велика…а Марми вдыхал ароматы тлеющего домика.***
— Телеканал «Шокированные будни» передаёт прямой репортаж с похорон ныне известного писателя Фрокха Мармеладкина на кладбище Сладких снов. С вами журналист Оливье де Вкуснэ. Сейчас, в столь пасмурную погоду, я становлюсь участником великого прощания. Прощания с тем, кто своими сказками сделал моё детство, и детство многих жителей Фантико-Ирискино. Сейчас мы видим, как гроб писателя и отца семейства вместе с гробиками его детей медленно опускают в землю. Все знакомые приехали, чтобы попрощаться. Даже мэр. Вот что он говорит: — Это утрата. Утрата для всех нас. В детстве мне рассказывали его сказки на ночь, и сон был спокоен. Я любил его, искренне, как своего отца. С потерей великого творца мы потеряли частичку нашего города, но я обещаю во что бы то ни стало помочь его близким и уберечь наших граждан от несчастных случаев — я лично проконтролирую это! По словам родных, вчера днём, в доме писателя произошло возгорание. Причиной тому стал старый электрический самовар, взятый на рынке у непонятного старичка. Власти Ф-И пока не смогли его найти, но прилагают все усилия.