Лихорадка

У Дина в ушах стоит звон, а щека наливается теплом. Трехгодичный Сэм рыдает на просевшей кровати дешевого мотеля, как адское радио. Дверь за отцом громко хлопает, оставляя старшего среди детского плача и мотельных клопов. Опять пьян и не вернется до утра, ночуя мордой в прогнившую пивную стойку. Дин знает — парни не плачут, потому горячие слезы обиды беззвучно скатываются по щекам. Никаких истерик, никакого тяжелого дыхания, только подогретое, в руке, магазинное пюре для детей и чайная ложка. У него нет права на слезы, но есть младший брат. Кастиэль видит всё — чувствует чужие горячие слезы в своих руках, утирая уже совсем не детские щеки, заснувшего мужчины. Прямо как три десятка лет назад. Ангел тяжело сглатывает, касаясь пальцами горячего лба Дина. Дарит ему покой, на секунду задумавшись: «Что бы случилось появись он пораньше». Отгоняет мысли поспешно: «Пути господни неисповедимы.», — Винчестер бы посмеялся. Остатки чужой ангельской благодати звенят настойчиво, подсказывают помочь Дину хотя бы во сне, если же наяву ничего не получилось. Кастиэль хватает себя на мысли, что он поступает правильно, проведя рукой по чужим коротким волосам, приглаживая. Сейчас его силы не хватит на лечение гриппа, что так неудачно подхватил Винчестер старший, зато вполне хватит чтобы создать в голове Дина спокойное сновидение: без кошмаров и воспоминаний. Ангел даруя эту возможность самому охотнику, проникает частью своего сознания в его. Увиденное Каса удивляет не менее всего человеческого на земле, возможно даже смущает, насколько может смутить тысячелетнее оружие небес. Покой Дина выглядит как безмятежная набережная. Спокойное море, облизывающее белый мягкий песок и грузные камни обросшие водорослями на той половине, что находится в воде. Осматриваясь вокруг, Кастиэль замечает Дина явно не первым, смотря на того: безмятежно спокойного, с удочкой в руках. Охотник сидит на камне опустив ноги в воду, на его лице играет безмятежная улыбка, которую Кас никогда не видел до этого. Он машет ангелу рукой зазывая к себе, и тот не смеет ослушаться. Подходя ближе, чувствует, как босых ступней касается песок, а после накрывает теплая морская вода. Винчестер хлопает по месту рядом с собой и Кастиэль усаживается, касаясь чужого колена своим. Все настолько тепло и привычно, так будто это и должно было быть жизнью Дина Винчестера. В воздухе едва пахнет солью и незаметным дымком. Все прикосновения кажутся блаженно смазанными и медленными. На дне глаз плещет морем радость и Кас смотрит в живую зелень, едва отдавая себе отчет. — Я так счастлив. — и будто в подтверждение слов охотника, из-дали ангел слышит лай собаки и радостные крики Сэма. У Кастиэля когда-то были крылья. У Кастиэля когда-то было могущество, но как он может говорить об этом, когда ни капля этой силы не могла прервать избиения восьмилетнего мальчика пьяным отцом. — Почему ты постоянно так виновато улыбаешься. Кроули с щенячьим взглядом, конечно, перебарщивает, но все же… — Я… — пытается начать ангел, но слова только застревают глубоко в глотке, — Прости меня. — Идиот пернатый, — Дин опускает удочку на близ лежащий камень, а руками обнимает голову Каса, прижимая к своей груди. Тело у человека теплое и его так приятно обвивать руками и всей частью нематериальной сущности, что у ангела готова поехать крыша только от чувства чужих пальцев в собственном гнезде волос. Однако сладкий сон заканчивается резко и неожиданно, громко хлопнувшим дверью бункера, Сэмом. Кастиэль в одно движение вскакивает с чужой кровати, но тут же устраивается назад, подмечая, что Дин только начал просыпаться, а значит он не «спалился с поличным». — Боже, Кас, — старший Винчестер жмурится, натягивая одеяло по самый нос, — что ты за голубизну устроил? Сердце ангела едва ухает вниз, от понимания, что Дин догадался о его насланном сновидении, но в ту же минуту возвращается, ведь охотник только лениво забирает свою руку из-под руки Кастиэля, оставляя её, невзначай, касаться кончиком мизинца руки ангела.