***
Нехо Аирэну некого было попросить стать ему названным отцом, перекинуть через плечо расшитую ленту свата и спеть о нем правдивую песнь. К дверям скромного дома, принадлежащего роду анн-Кьярлан, он пришел один. Одетый так, как полагалось нехо анн-Теалья анн-Эфар, в расшитые родовыми узорами одежды и с белоснежным чампаном на плечах, с венцом вместо лент, он гулко ударил в просоленное морскими ветрами дерево кулаком. Открыл ему вовсе не слуга. Да полно, были ли в этом домике, больше похожем на ненадолго пришвартовавшийся в гавани Неаньяла корабль, слуги? Скорее уж представлялись почти такие же люди, как его стражи, но закаленные не горами, а морем. Лицо выглянувшего на стук паренька, едва ли старше Айель, уже успело ощутить грубую соль северных вод, пусть еще и не напиталось ею, не покрылось глубокими морщинами. — Ну, и?.. — нахмурился он, изумленно взирая на гостя. — Нехо Намарин анн-Кьярлан? — ради порядка уточнил Аирэн. Ему рассказали и о том, что нелегкое бремя главы рода анн-Кьярлан совсем недавно легло на плечи едва-едва ступившего в совершеннолетие нехина, и о том, что его старшая сестра уже три года считается перестарком и как невеста на брачном рынке не котируется, и о том, что род анн-Кьярлан, хоть и неприлично богат, считается едва ли не таким же дикарским, как и его собственный, мол, в их каменистых утесах да просоленных скалах только дикари и выживают, никакого понятия об этикете! — Ну, он, — подтвердил последние сплетни молоденький нехо. — А вы кто и что вам нужно? — А я за твоей сестрой, — плюнув на расшаркивания, улыбнулся Аирэн. — Отдашь самую большую драгоценность своего дома в загребущие руки дикого горца? Нехо Намарин отступил на шаг назад — больше для того, чтобы без помех оглядеть гостя с головы до ног. — И вырядился же. Думаешь, так и отдам? — сощурился он. — Отдашь, — прозвенел из-за его спины голос нейхини Леаты. — Или забыл, как через борт вниз головой летать? — Никакого уважения... Возьмешь такую самостоятельную в жены, не побоишься, а, горный нехо? — Только такую и возьму, — Аирэн тряхнул головой, поймал свалившийся с буйных пепельных кудрей венец и рассмеялся. И почти не удивился, когда нейхини ступила вперед, держа в руках венок, сплетенный из красно-медной и золотой проволоки с выточенными из малахита листочками, с лазуритовыми колокольчиками и жемчужинами. Видно, не один он в эти дни разузнавал все, что только возможно, о ее роде. И медлить не стал — опустился на колени. — Спелись, — проворчал юный нехо, с прищуром взирая на это непотребство. — Ладно, хватит сплетников кормить. Идем, обсудим. Леата! Нейхини опустила свое творение на голову жениха и поспешно отступила. Аирэн поднялся с колен и вошел в дом, признавая правоту собрата: через час уже весь Неаньял будет гудеть, что твой пчелиный улей, обсуждая, как дикий эфарский горец к дикому кьярланскому горцу свататься приходил. Но кто ж знал, что привезя на бал нейхини, он увезет в Эфар нейху?Часть 1
25 февраля 2021 г. в 00:43
Бал давался в неаньяльском Круге Чистых. Точнее, целая череда балов, приуроченных к окончанию зимы.
Аирэн, получив именное приглашение — на имя отца, к тому же, — думал вовсе не ехать. У него было чересчур много дел в родных горах, чтобы безболезненно тратить время на ненужные скачки туда и обратно и столь же бесполезное и бессмысленное времяпрепровождение в столице. Темные продолжали вылазки к Алому перевалу и перевалу Экора даже в самые лютые зимние месяцы, а уж сейчас, когда слегка потеплеет — и вовсе обнаглеют. Сторожевые заклятья-ветерки стекались к нему, ведь больше было не к кому... Теперь — не к кому. Айель, последнюю, самую младшую сестренку, пришлось взять с собой, ведь именно этот бал должен был стать ее первым выходом в свет под руководством матушки и отца. Остальные уже давно были выданы замуж, хвала Стихиям, в дальние от границ Светлых земель майораты.
Внутри привычно вскипел гнев, стоило вспомнить, что больше нет ни матушки, ни отца, и нехо Эфара теперь именно он — Аирэн. И столь же привычно улегся, не успев разметать ветрами даже вплетенные в волосы ленты. Ленты эти были единственной уступкой этикету с его стороны. Они — да лазурное платье сестры вместо полагающегося на время траура серого.
Они с Айель и без того опаздывали к началу, ведь сестре требовалось хоть немного привести себя в порядок с дороги, выкупаться, переодеться. Аирэн этим пренебрег, только сменил заляпанные дорожной грязью сапоги и штаны на чистые. Да, должен был вырядиться в невесомые шелка, но эти самые шелка примерил только раз — еще в Эфаре, и оставил там же. Было сложно представить себе, как под подол широких, пусть и туго препоясанных одежд игриво забирается стылый зимний ветер и промозглые сквозняки.
Все время, которое потребовалось сестре на наведение порядка, он потратил на неотложные дела. Их и здесь, в непривычной, несмотря на прежние визиты, всякий раз заканчивавшиеся сестринской свадьбой, резиденции нехо Эфара, скопилось достаточно. Почему-то казалось, что не осаживай людей местный управляющий — и самые младшие служанки бы пришли к новому нехо со своими бедами, желая... убедиться? Удостовериться, что достоин?
От этого ломило виски, будто на мороз с мокрой головой выскочил. От всей этой мелкой суеты, от понимания: не будь так важно отдать сестренку в надежные руки — и не подумал бы уезжать так далеко от дома. Только ради этого... Да к чему лукавить: не только. Требовалось перезаключить все торговые договоры. Несмотря на постоянную опасность прорыва темных, выработки и шахты работали как прежде, а вот сельское хозяйство Эфара изрядно пострадало, потому что боевые заклятья провоцировали лавины, неурочные снегопады и ливни, а те — сели. Сейчас Эфар жил впроголодь. Золотом и серебром, драгоценными камнями не наешься. Аирэну нужны были поставки продовольствия. Но еще ему нужно было не показать, что Эфар без них ослабеет, не дать сбить цены на добычу шахт и задрать — на зерно и дерево.
Потому взирал сурово, потому голову держал высоко — хотя больше всего хотелось раззеваться и урвать хоть немного сна. Хоть час, хоть два, для него уже и это было бы сокровищем. Но — держаться и держать, потому что рядом сестра, и в голове мягким голосом матери заковыристые правила этикета, чтоб им всем, этим, в шелках да лентах, отправиться учить замысловатым речам рыб на глубину! Аирэн на мгновение представил, как изо рта собеседника вместо слов вырываются роскошные пузыри — и стало немного, но легче.
Совсем ненадолго. До тех пор, пока, представив сестру, он не повел ее к собравшимся в дальнем углу легким кудрявым облачком девушкам, дожидавшимся времени для официального выхода и всласть точащим язычки обо всех вокруг. Ветерки, послушные его воле, которых рассылал по уже въевшейся в кровь и плоть привычке, как разведчиков и посыльных, донесли немедля чужие шепотки, спрятанные за широкими рукавами и лентами: «Что это за дикарский наряд?.. От взгляда дрожью пробирает!.. А эти одежки весьма смелы... Ну хоть бы улыбнулся, какой бука!». Вопреки ожиданиям, Аирэн лишь сильнее нахмурился. А ведь сейчас ему придется оставить Айель среди этого змеиного клубка — девичье собрание резко перестало казаться безобидным облачком.
Ладонь сестры, до этого лежавшая на обернутом вокруг руки плаще — этикет, чтоб его! — внезапно скользнула по ткани. Аирэн поймал ее, легонькую, хрупкую, думал — споткнулась, оскользнувшись на полированном полу. Но ладошка сестры неожиданно крепко сжала его пальцы, в том, что всем вокруг показалось вежливой поддержкой, и только им двоим ясном: поддержкой вовсе не смущенно розовеющей от своей неловкости нейхини.
Короткий взгляд: «не волнуйся, братик». И румянец — не с испугу, а решительный, мать тоже так краснела... Аирэн на миг устало закрыл глаза: «за тебя волнуюсь, глупая, не могу иначе». И — все-таки разжал пальцы, отпустил, как легкокрылую пичугу.
Айель — вот не зря отец ее назвал «радость полета» — упорхнула к девицам, тут же затерялась в их пестром хороводе. Или у Аирэна просто уже рябило в глазах от непривычной пестроты и одежд, и лент? На нем самом, кроме лазурного плаща с опушкой из рысьего меха, да родовых узоров, вьющихся по серой замше, больше ничего яркого не было. Даже ленты — и те серые, только с тонкими серебряными и лазурными полосами. Отпустив сестру, он и плащ скинул, отдал тут же подскочившему служке, оставшись в замшевой уне, кипенно-белой сорочке со схваченными серебряными створами рукавами, да облегающих штанах, заправленных в высокие, по колено, сапоги. Тут же подумалось, что сглупил: в зале было промозгло-сыро. Хоть и не ему бы страдать от такого, свои ветра мигом согреют, но в первые минуты плечи закаменели, сдерживая дрожь. Видно, и рожа сделалась каменной, потому как служка, пробиравшийся явственно к нему, удерживая серебряный подносик с хрустальными бокалами, полными вина, едва не споткнулся и поскорее свернул в сторону.
Злость снова поднялась внутри, скрутилась тугим комком: он бы не отказался хоть губы смочить, а еще лучше — перекусить чем-нибудь, отгоняя сонливость.
— Надо же, а я не верила слухам, — раздался за спиной серебристый смешок.
Не одернутые вовремя ветерки высвистнули зло и тонко, обрисовав ему «противника» прежде, чем он повернулся сам. А еще донеслось тем же серебристым голосом тихое «Ах!». Пришлось развернуться, готовясь извиняться за неуместное проявление стихии. Он-то знал, как неприятно, когда чужие ветра врываются в спокойное течение твоих, особенно, если даже кровного сродства нет. Но, еще двигаясь, успел осознать: ветра не встретили сопротивления! У той, что обратилась к нему первой, нарушая этим, к слову, с десяток правил этикета разом, не было магии!
Она, несомненно, была нейхини: одежды, стать, лицо... Все это еще не обросло деталями, не сложилось в единую картину, но главное Аирэн увидел: в светлых глазах не было страха. Скорее… сочувствие?
— И вправду, Хозяин Неба столь грозен, как о нем говорят, — улыбнулась девушка.
Странно: он не помнил ее лица, и при этом она явно пришла не на первый свой бал. Слишком взрослая для такого, среди толпы шушукающихся нейхини она выделялась, как он сам среди лощеных нехо. Тем, как стояла, что ли, как держала руки: будто боялась, что пол вот-вот уйдет из-под ног и заранее готовилась к этому.
А ведь это могло быть и правдой. Ее, лишенную привычной здесь почти всем благосклонности Стихий, могли «невинно разыграть», заморозив пол под ногами в ледяную дорожку, да еще и подтолкнув под коленки ветром. Или устроить еще что-то подобное. Аирэн на мгновение искренне устыдился и позволил это почувствовать в своем голосе:
— Прошу извинить меня за касание ветров, прекраснейшая. У живущих на границе и на грани войны зачастую неприятные привычки. И, раз уж вам известно мое прозвище, то, должно быть, и имя также ведомо, но позвольте узнать ваше?
— Леата анн-Кьярлан, — представилась девушка и, как-то заученно-легко уточнила: — Это возле Западной стены, мой род — родичи анн-Кьяр, Буревестника.
О Буревестнике, действительно, не слышал только ленивый, если его род хоть как с Водой соприкасался. Отец Аирэна когда-то тоже уточнял, думал, одна их старших сестер Воду примет. Стихии одарили ее ветрами, не довелось поглядеть на знаменитые Наньлинские дамбы. Но Наньлин был далеко на Востоке, а ее земли, если Аирэн правильно помнил, были куда как западней Неаньяла и еще более холодны. Как там описывала их великая Ниида анн-Теалья: «каменисто, почти безлесо, сразу от берега — высокие плато, уступами-долинами». Чем-то напоминает Эфар, разве что шахты перемежались солеварнями, а не винокурнями — это Аирэн тоже помнил.
А еще там был флот. Вот и объяснение: нейхини морского майората не могла ни разу не выйти в море. И вряд ли на прогулочном судне, несмотря на тонкость в кости, чувствовалась в ней какая-то внутренняя сила, способность взять — и ухватиться за канат такелажа, воюя с непокорным парусом.
Молчание затягивалось, становясь почти неприличным — Стихии, да что вообще тут было приличным? — когда Аирэн отмер, вынырнул из воспоминаний, услышав спокойное:
— На грани редко бывает что-то приятное, нехо Аирэн. У вас совсем высохли губы — горные ветра столь же злы, как морские? Примете воды из моих рук?
Видно, в его глазах отобразилась вся сила благодарности за это безусловно щедрое предложение: воды, простой воды, а не местной винной кислятины! — потому как нейхини не смогла удержать удивительно искреннюю улыбку.
Вычурный хрустальный стакан, наполненный чистейшей водой, Аирэн принял у нее, как принимал фляжку из рук боевого товарища, и не заботился о том, простым ли пастухом тот был раньше, или сыном какого-то родича анн-Теалья анн-Эфар. И поблагодарил так, как было принято среди эфарцев, прижав руку к сердцу и поклонившись. Без всех этих размахиваний рукавами и лентами, раскидывания длиннополыми одеяниями по мраморным плиткам.
— Спасительница, просите, чего пожелает ваша душа!
— Услуга за услугу, нехо: отведите меня к столам, — протянула руку нейхини. — Здесь почему-то считается, что девушкам не положено и той малости, которую кладут в рот мужчины.
Аирэн едва слышно выругался на горском диалекте, хватило ума не оскорблять слух нейхини хотя бы так. Плащ он отдал слуге... Что ж, придется выкручиваться тем, что есть. Уну, благодаря мастера, не накрутившего на нее десяток петель, он расстегнул в три движения, сбросил с плеч в одно, обернул вокруг руки и чуть поклонился, предлагая опереться на локоть.
Со стороны девушек, во все глаза наблюдавших за бесплатным развлечением, донеслась целая волна шепотков, окутала душным облаком — и улетела прочь, когда нейхини Леата цепко ухватилась за предложенную руку, вполне уверенно разворачивая Аирэна в нужном направлении.
— Вам нравится Неаньял? — поинтересовалась она, пока они неторопливо шествовали почти через всю залу, местами собирая странные взгляды. Немудрено: нехо, считай, в одной рубахе! Да какой рубахе — ни кружев, ни шелков, ни вышивки даже, простое беленое полотно, только и того, что тончайшего плетения, да чеканные серебряные створы-браслеты вместо шнуров и прочих украшательств. Дикий, дикий горец!
— Нет, — совершенно искренне признался Аирэн. — Промозгло, сыро... Я люблю горы. А вам, нейхини?
— Ни капли, — смешливо сощурилась та. — Море здесь именно что сырое — ничего от благородства льдистой стали, как у меня дома.
— А ваши горы — какие они? Ох, нет, не отвечайте, позвольте, сперва я вас накормлю. Все разговоры после.
Дремучий горец, видят Стихии! Но как иначе, если любопытно кружащие ветерки доносят едва слышное, но явственное бурчание голодного желудка, одинаковое что у благородной нейхини, что у последней крестьянки? Да и сам Аирэн, честно сказать, учуяв запахи от накрытых столов, сглотнул голодную слюну. Сестру-то он распорядился накормить, пока та приводила себя в порядок, а вот сам... Сам он вчитывался в бумаги, приготовленные еще отцом, рассчитывая сразу же заняться делами.
Разговор стих сам собой — и этим они двое тоже разительно выделялись среди тех, кто подошел к столам. Аирэн подумал, что к концу бала его ветерки станут звонким металлом брони, не иначе: взгляды разили не хуже вражеских ударов. Другие переговаривались, лишь иногда лениво, нехотя уделяя внимание еде. Не то, что невоспитанный горец, предпочетший кормить спутницу, не надоедая ей.
Аирэн старался отрешиться от шума вокруг, от чужих голосов и прочих звуков, присматриваясь к тому, что предпочитает есть нейхини Леата. Ему нравилось ее имя. Леата... Очень похожее на имена долинных эфараан. Певучее и нежное. Хотя, на его взгляд, странное для девы из воздушного рода. Нет, он, безусловно, мог неверно перевести его — он не знал того диалекта, на котором должно быть общались в ее землях, но... «тепло очага»?
Положив на блюдце еще пару кусочков тающей во рту рыбы в нежном соусе, смутно знакомые овощи и тонко нарезанный хлебец, поднес ей, забирая уже опустевшую тарелку. Ухватил с блюда наколотое на серебряную шпажку мясо, не утруждаясь поисками чистого блюдца для себя, откусил и подавил желание выплюнуть: кто додумался перед жаркой замариновать это мясо в переслащенном вине — тот достоин казни на Ступени Мааха! Пришлось глотать, почти не жуя. Эх, сейчас бы простой баранины, прямо с костра и черненой золой вместо соли...
Еда легла в желудок тяжелым комом, снова накатила зевота. Стиснутые, чтоб не допустить ее, челюсти заныли. А зевота все не унималась, и веки наливались свинцом. Вот сколько он уже не спал толком? В Эфар-танне, как вернулся с Таван-чэгорэ, где приходилось дремать вполглаза последний месяц, отоспаться удалось только двое суток, потом примчался вестник с приглашением. В дороге… на чужих землях, на постоялых дворах он не мог спать, все время казалось: уснет чересчур крепко и не услышит, вздумай кто обидеть сестру. С собой он не брал никого из замковой стражи — все его воины были рассредоточены на границах, на перевалах и тех тропах, по которым враг мог попытаться перейти хребет. Две недели, считая от того дня, когда они покинули Эфар-танн. Немудрено, что он засыпал стоя и на ходу.
— Знаете, нехо, — голос нейхини Леаты слегка взбодрил, напомнив, что и здесь и сейчас ему есть о ком заботиться, пусть даже мимолетно. — Я, наверное, отблагодарю вас еще раз.
— Прошу простить, нейхини Леата? — Аирэн чудовищным усилием воли заставил себя встряхнуться, открыть глаза и подавить очередной зевок, грозивший прервать его на полуслове.
— Прощаю. Идемте, нехо, — пальчики снова сжали его руку.
Зал мелькнул перед глазами пестрой круговертью, остался позади. В принципе, уходить не возбранялось: мало ли, что нужно человеку. Но нейхини упорно тащила Аирэна куда-то, чтобы остановиться перед неприметной занавесью.
— Вот. За ней небольшая ниша, как раз чтобы...
На краткое время сон сняло, словно умыло ледяным ветром с короны пятиглавого Янтора.
— М-моя нейхини?.. — заикнулся суровый воин, могущественный нехо и маг, далеко не за красивые глаза получивший прозвище «Хозяин Неба».
— Чтобы вы сумели поспать хоть час, пока там не наговорятся, — закончила недовольная прервавшей ее фразой нейхини. — Думаю, жесткий пол вам в этом не помешает? Я вернусь и разбужу, когда вам снова придется идти в зал.
Вместо ответа он снова прижал руку к груди и поклонился — так низко, как только мог себе позволить, выражая ей свою благодарность.
— Я в долгу перед вами, моя нейхини. И буду в еще большем, если присмотрите за моей сестренкой.
Нейхини Леата только кивнула и ушла, оставляя его в благословенной тишине. Жесткий пол, тем более покрытый ковром, был куда приятнее неровных обледеневших скал. И в сон Аирэн провалился мгновенно, без участия сознания оставив на страже парочку ветерков.
Часа было, конечно, мало. Но даже этот час был уже больше, чем ничего. И, выйдя в залу, Аирэн был в гораздо более работоспособном состоянии, чем в первый раз. О, договариваясь и оговаривая условия, он ловил краем уха недовольные шепотки: «Хуже земляного! Непрошибаемый! Дикий горец все равно что упрямый горный баран!». Его это уже не волновало. Все, чего он хотел — это завершить предварительную подготовку, разузнать кое-что чрезвычайно важное и нужное — и уехать с этого бала, забрав сестру. Хвала Стихиям, следующий будет через два дня, и времени ему хватит. Хватит на все.