Хозяин свободы

Они из Топей уезжают все вместе. И Капитана с собой забирают. Они едут спокойно, словно вся Топьская гадость вымерла разом. У каждого это дурацкая дорога — зажатая лесом с двух сторон, извилистая, неровная и бесконечная — мысли тревожные вызывает, но только Козлова дорожный серпентин до паники доводит. Он сидит весь напряжённый, молчаливый. Он в руках штанину комкает, вторую в кармане форменной куртки стискивает в кулак. На дорогу смотрит, почти не моргает и дышит глубоко. Максу его обнять хочется. Прижать близко, самому куда-нибудь в плечо уткнуться. Может быть Козлов эту сопливо-ванильную нежность не оценит, но Макс хотя бы попытается. Успокоить, хоть как-то помочь, а не беспомощно пялиться на закипающий страх. Они по указаниям Козлова в центр едут. Там же и билеты на поезд покупают. Их никто не останавливает, ничего не происходит, словно это просто богом забытая деревня где-то в Российской глуши. В поезде Козлов также молчалив и тих. Тут уже Макс не сдерживается. Он к нему на полку укладывается, ужасающе близко прижимается и трётся весь как кот. Он его поперёк груди обнимает и жмётся весь. — Ты чего удумал? — тихо шипит Козлов, но вопреки словам обнимет в ответ. — А кто мне запретит? Козлов ворчит недовольно, но ничего не делает, чтобы остановить. Они иногда переговариваются, но совсем тихо, уютную тишину разрушать совсем не хочется. В купе тихо, темно, свет мелькающих мимо фонарей слабо пробивается сквозь кружевные занавески совковых времён. Капитан засыпает быстро и Макс радуется, что плохие мысли наконец отпустили его. Кольцов его в Москву привозит. Надеяться, что шумный, никогда не спящий, миллионник сможет заглушить вечный шум листвы, словно навсегда застрявший в ушах. У Капитана Топи словно часть него самого. У него название злополучной деревни на подкорке выбито, так что не забыть и не стереть. Он мир этот — яркий и цветастый — видит серо-зелёным, словно сквозь призму болотной воды. Капитану сложно прижиться в этом городе. Он людей, мерзких и отвратительных, видит, как бы сильно они не юлили и не скрывали свои истинные чувства. А в Москве мерзких людей хоть жопой жри. Капитан говорит, что всё хорошо. Макс ему верить хочет. Но знает, что нихрена не хорошо. Капитан не спит по ночам — не может привыкнуть к вечному не природному шуму; он в квартире большой один в темноте не остаётся — не признается, но боится того, что по углам копошится. Ему тяжело прижиться в новой реальности: с продвинутыми смартфонами, с широкими телеками и миром, где можно любить того, кого хочешь. В теории. От Капитана всё ещё лесом — хвоей и мокрой листвой — пахнет, и сквозь этот уже почти родной запах пробивается болотная тина, затхлая вода и гарь. Запах ужаса, в Топях оставшегося. Кольцов всё время думает. Думает, что стоило бы оставить Капитана в Топях. Думает и сам же себя за это ненавидит. Думает и не может по-другому. Его Капитан как лесной зверь — ему его природа нужна. Его леса, его территория и всё то мракобесие с Хозяином и Аринкой. Думает и думает. Думает, как сказать Капитану. Капитан не из этого мира, не из этой реальности — не место ему в шумной Москве. Думает, а потом Капитан к нему ближе во сне придвигается, руку через грудь перекидывает и к себе прижимает. Хмуро сведённые брови вмиг разглаживаются и Капитан расслабляется, погружаясь в спокойный сон без мрачных силуэтов и зова Хозяина. И Макс думает, что он конченный мудак, не умеющий справляться с трудностями. Капитану сны плохие снятся большую часть времени. Он ночами не высыпается, так что Макс даже таблетки предлагает перед сном пить. Капитан только головой качает. — Мне всегда кошмары снились. Сколько себя помню. Макс боится спрашивать, сколько десятилетий насчитывает это «сколько себя помню». Он никогда не говорит, что ему снится. Даже когда Макса будит, мёртвой хваткой вцепляясь в предплечья. Отнекивается, мол, ничего страшного. Капитан говорить не хочет, про блядский лес, жутко перекошенную-паучиху Арину с мамашей, про Хозяина с опарышами в головах товарищей и прочей нечистью мерзотного вида. Ему страшно и Макса он не хочет приплетать, боится безумно, что Хозяин вернётся. Что через Макса его достать попытается. Макс этого не знает, но словно каким-то шестым чувством — там же в Топях обретённом, наверное — всё это понимает. И правда пытается заботиться и не давить. Капитану его забота и приятна вроде, а вроде он взрослый мужик — повидавший в жизни целую кучу отменного дерьма — не гоже ему нежиться в объятиях и всякие милые глупости на ухо выслушивать. Но послушно позволяет волосы трепать и сам пятерней в кудри на затылке зарывается. — Капитан, иди сюда! — однажды вечером зовёт Макс. Козлов из спальни выползает медленно. Лицо заспанное трёт, ногами медленно перебирает. Он весь умилительный, домашний, с этими растрёпанными волосами и в этой дурацкой футболке с неизвестной картинкой. — Чё ты орёшь? Тебя заняться больше нечем? — Максу почти стыдно становится. Ему, наверное, впервые за очень долгое время не снились кошмары, а он так его разбудил. — Садись! — командует Макс и пальцем на пол напротив себя указывает. Капитан на него как на дурака смотрит. И не стыдится высказать своё мнение в слух. — Ты дурак? — Ну чего дурак сразу? Может я тебе приятное сделать хочу, а ты… Дураком меня называешь, — ворчит Макс притворно. Даже руки на груди складывает для полноты картины. Козлов глаза закатывает, ворчит недовольно, но на пол садится. — Ну и чего ты устроил? — снова ворчит Капитан, когда молчание затягивается. — Если тебе заняться нечем — позвони Денису или Кате. Они тебе помогут со скукой справится. Макс только улыбается в ответ. — Ну не ворчи. Разворачивается и из-за спины что-то достаёт, не переставая улыбаться, как начищенный самовар. — Володь, я тебе друга привёз, — выдыхает Макс и садит на пол перед собой щенка. Забавного, пушистого, с ещё висящими ушами и обещающего вырасти в немецкую овчарку. Козлов на щенка смотрит и ни слова не говорит. Щенок сам к нему подходит, нюхает осторожно и хвостом с поражающей силой машет. На руки залезает, шею облизывает и пальцы кусает. Макс умильно эту картину разглядывает. Козлов щенка не гладит, но и не отталкивает, так что это уже почти победа. — Ты ей кличку придумай, — улыбается Макс. — У неё, конечно, есть имя в документах, но ни ты, ни я это ни в жизнь не выговорим. Капитан опускает широкую ладонь на щенячью голову и мягко чешет за ушами. Щенок заходится новой порцией безудержного счастья и теперь тычется носом куда только может достать. Козлов расплывается в улыбке. — Свобода. Макс глаза удивлённо поднимает. — Чё? Козлов поднимает голову и в глаза смотрит. — Я хочу, чтобы её так звали, — упрямо повторяет Козлов. — Свобода. Макс плечами пожимает. Свобода так Свобода. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы в мире новом прижилось. Капитан щенка по ушам треплет, чешет ласково и улыбается. Свобода не переставая машет хвостом и бегает от Макса к Козлову и обратно. С появлением Свободы Козлов меняется. Ему легче, мир вокруг него обретает краски. Он отпускает Топи со всей их жутью, он забывает Хозяина, теперь он сам хозяин своей свободы. Во всех смыслах этого слова. Макс временами его к дурацкой собаке ревнует — с ней-то он согласен спать в любом состоянии, а вот с выпившим Максом нет — и объяснить нормально не может. Но Свобода помогает. Она всю ненависть в Капитане уничтожает, меняет взгляд на мир и на жизнь. И любовь свою — какое приторное слово, жуть — он к Максу, наконец, признаёт и принимает. Капитан, наконец, становится счастливым. И Макс счастлив вместе с ним.