Дело блогеров

Сквозь цветные витражи проникал солнечный свет, заливая собой капитулярный зал и всех, кто там находился. Стояла хорошая погода, людей было много, ведь суд над видеоблогерами — редкий праздник. Над разношёрстным сбродом, пришедшим поглазеть нависала огромная круглая люстра с горящими восковыми свечами, заседание суда вот-вот должно было начаться. Тихо, без лишнего пафоса, в зал вошли представители Святой Инквизиции, и друг за другом последовали на свои места, усевшись за большой ореховый стол. Кардинал Глуховский, в красной мантии, перебирал пальцами опаловые чётки и шептал молитву. Архиепископ Курпатов, крепко держал в обеих руках томик Катехизиса, и словно щитом прикрывался им от присутствующих в зале людей, разглядывая их испуганными глазами и тряся козлиной бородкой. Третьим членом комиссии, был самый молодой экзорцист Максимилиан Максимов. Это было его первое участие в подобном мероприятии, и он держался скромно, стараясь помалкивать. — Я думаю, надо начинать, Дмитрий, — пробормотал Курпатов. — Нельзя медлить. — Дело видеоблогеров! — громко произнёс кардинал, и ударил деревянным молоточком по столу. Он произнёс несколько процессуальных формул, и объявил, что намерен приступить к допросу по нескольким обвинениям, одинаково мерзостных и одинаково доказанных. — Истец — Александр Полярный. Ответчики — видеоблогеры Сергей Агарков, Дядя Шурик и Энтони Юлай. Введите подсудимых! Охрана ввела троих, которые медленно плелись, имели жалкий вид, и не очень хотели заходить. Ординатор в стальной кирасе подталкивал их сзади, делая тычки острой алебардой. Каждого завели в отдельную клетку, закрыли и повесили замки. — Вышеназванные видеоблогеры обвиняются в похищении несовершеннолетнего сына истца, и развращении, а также в распространении и пропаганде запрещённой на территории Королевства так называемой “хорошей литературе”, критике официально разрешённых текстов, рекомендованных для прочтения массам. — Не правда! — крикнул из клетки Сергей Агарков. — Никто его не развращал! Он сам пришёл! Ординатор просунул через металлические прутья алебарду и ткнул Агаркова в бок. — Истец, встаньте и подойдите! Из толпы поднялся худощавый молодой человек с густой шевелюрой, в шерстяном кафтане и кожаных ботах. — Назовите своё имя и поклянитесь на Библии говорить только правду. — Я, Александр, из рода Полярных, клянусь говорить правду и только правду. Молодой человек опустил руку на томик Библии, и самозабвенно закрыл глаза. — Расскажи, как случилось, что ты вынужден стоять перед судом Святой Инквизиции? — Много лет назад, после того, как Церковь запретила еретические писания и так называемую, простите, за ругательство в святом зале суда, литературу... — он осёкся. — Не бойся, сын мой, здесь тебе ничего не грозит. Излагай, как есть, — успокаивающим голосом произнёс архиепископ Курпатов. — Так вот, — переводя дыхание, дрожащим голосом, продолжил Александр, — моя чистая, безгрешная душа устремилась к свету и просвещению. Рука Господа нашего двигала моей рукой, и заставляла служить Церкви и Королю, я написал несколько работ под руководством цензоров, Королевская Канцелярия одобрила мои, простите, Господа нашего и меня, как его инструмента, труды, и они были опубликованы в издательстве АСТ, да благословит Господь наш сию организацию. — Продолжай. — После этого, я был подвергнут жесточайшему буллингу со стороны вот этих, простите, литературных диссидентов из подпольного движения “Буктьюб” (запрещённая экстремистская организация на территории Королевства Рунет). — Вы можете не проговаривать это, истец. Это необходимо делать везде, и вы правы, но в зале суда, это можно опустить, — кардинал Глуховский пристально посмотрел в глаза Полярному. — Эти люди… Эти бесы, — Полярный сорвался на истеричный крик, — травили меня и мою семью. Они высмеивали мои книги. Однажды я проснулся утром, вышел на улицу и увидел, что все стены исписаны гнусными оскорблениями в мой адрес. — Вы можете процитировать? — Вот, — он стал рыться в карманах кафтана, и достал листок, — я тут записал, — мурманский пациент! — и тут рисунок прилагался, я срисовал! — крикнул Александр. Его голос задрожал, и он поднял листок, показав залу и судьям. На рыхлой бумаге был нарисован человечек с мужскими гениталиями вместо носа. — Это же картинка из твоей же книжки! — пробурчал Дядя Шурик в густую бороду. — Иллюстрация! — прошипел Полярный, и гневно посмотрел на Шурика. — Иллюстрация великого художника эпохи! Тут Полярного затрясло, глаза закатились, и он упал на пол. — Лекаря! — закричал Глуховский. — Лекаря сюда! Привели чумного доктора в защитной маске с длинным, птичьим носом. — Биполярное расстройство, — произнёс он, затем воскурил благовония, прошептал заклинание, и положил Полярному на лоб пиявку. — Дайте-ка мне, — протянул руку архиепископ Курпатов. Получив листок в руку, он внимательно прочитал. — Так, так, ну здесь полно еретических лжетеорий и запрещённой риторики о литературе. Секретарь, задокументируйте это, — он передал записку экзорцисту Максимову. — Пока истец приходит в себя, вызываем первого свидетеля. Максимилиан Максимов громко объявил: — В зал суда приглашается господин Полярный Юпи Александрович. Двери открылись и зашёл подросток лет четырнадцати, одетый в жакет, неприличных крикливых оттенков и пигашами на ногах. Он подошёл к Библии, положил руку и произнёс: — Я, Юпи, из рода Полярных, клянусь говорить только правду. — Юпи Александрович, расскажите, как вас похитили, — спросил кардинал. — Меня не похищали, — ответил Юпи, — я сам к ним пришёл. — Подробнее. Как так случилось, что такой хороший молодой человек попал под влияние еретического учения литературы? — Душа моя невинна, — ответил Юпи. — Когда папа подарил мне на четырнадцатилетие книгу Алёны Водонаевой, я был под таким огромным впечатлением от её мощного текста и гениальной стилистики, что проникся написанным. В своём труде Алёна говорит, что нужно не бояться экспериментировать. — В сексе! — закричал очнувшийся Полярный. — Не нужно бояться экспериментировать в сексе! Я тебе для этого книжку купил. А ты стал экспериментировать в литературе! Тот испуганно посмотрел на отца. — Юпи, сынок! — воскликнул Александр. — Вернись домой. Прекрати эту еретическую деятельность. У меня есть связи в АСТ, мы тебя напечатаем, мы с тобой мир завоюем! — Пап, прости, но твои книги — говно. — Ааааа! — закричал Полярный и чумной доктор стальными щипцами положил ему ещё две пиявки на голову. — Вы это слышите? — он обратился к судьям. — Это всё они виноваты! Они на него так повлияли! — Господин Юпи, у меня есть несколько щекотливых вопросов к вам, — произнёс архиепископ Курпатов. — Скажите, кто-нибудь из подсудимых предлагал вам… услуги. Например, стать вашим бета-ридером? — Нет. — Вам предлагали свежие идеи или помощь по развитию сюжетных арок? Глубокую проработку персонажей или какие-нибудь другие непристойности? — Нет, только грамматические ошибки исправили. — А вы давали на это согласие? — Ну, я забыл на Фикбуке отключить публичную бету и они исправили, не спросив меня. — Вас подвергали критике? — Нет, я указал, что не принимаю критику ни в какой форме. — Секретарь, пометьте, это важно, — произнёс кардинал Глуховский, — а почему вы ушли от отца? — Он нашёл мой аккаунт в Фикбуке, и в одной из работ узнал себя. Мы поссорились. — Сын, как ты мог? Как ты мог? — рыдал Полярный. — Ты использовал отца в качестве прототипа для героя. И где! Омегаверс! И после этого ты рассчитывал на отцовскую любовь? — Господин Полярный, спасибо. Вы больше не нужны для следствия. — Вторым свидетелем приглашается госпожа Инстасамка! — объявил секретарь. Дверь в зал суда открылась и народ зашумел. Люди охали и ахали, а несколько барышень упали в обморок. К ним тут же поспешил чумной доктор. По коридору шло существо на руках и ногах. Его голова была внизу, а таз вверху. Обнажённая задница крутилась вправо и влево в такт движениям. Инстасамка забралась на постамент и покрутила попой туда сюда, оглядев окружающих. — Здравствуйте, — сказала она сквозь трусы, затем протянула руки и сняла их. На правой ягодице была свеженькая татуировка с надписью “Me too”. В зале зашумели ещё больше. — Госпожа Инстасамка, вы могли бы перевернуться и разговаривать ртом? — Простите, — произнесла Инстасамка, — у меня вагиной лучше получается. Да и вижу я так лучше. — Поклянитесь на Библии. Она протянула руку, положила на книгу, и её половые губы зашевелились: — Клянусь говорить правду и только правду. — Госпожа Инстасамка. Вы внесли огромный вклад в популяризацию и пропаганду идей Королевства, более того, вы сами являетесь авторкой популярного бестселлера, одобренного Министерством Культуры и Королевской Канцелярией. Что можете сказать по этому делу? Какое отношение вы к нему имеете? В это время Полярный достал баночку с кремом, открыл её, и начал размазывать по лицу, постукивая пальцами по щекам, издавая чавкающий звук. Помещение наполнилось густым ванильным запахом. — Простите, — сказал Полярный, — у меня аллергия, мне надо. Все присутствующие надели медицинские маски, а Инстасамка начала свою исповедь. — У меня было трудное детство. Я выросла в рабочем квартале. Когда мне было тринадцать, подруги-инстасамки изгнали меня из своей стаи за неправильную депиляцию, и мне пришлось выживать одной. Вы знаете, что такое одиночество? А вы знаете? — она повернула вагину на сидящих в клетках подсудимых, и с болью взглянула своим анусом. — И вот, с помощью Господа нашего, я узнала, что такое Инстаграм. Это была маленькая отдушина в моей жизни. Вечером, после работы, я приходила в комнату общежития, закрывалась, красила губы… и танцевала на камеру. Другой радости у меня не было. Я делала это совершенно бескорыстно, от чистой души. Подписчики собрались сами собой. Они попросили меня сделать силиконовые сиськи, и я после долгих размышлений, согласилась. После этого меня полюбили ещё больше. Моя книга… Моя книга — это я. Посмотрите на меня, — она всхлипнула половыми губами, которые стали влажными, что-то капнуло на пол. Ягодицы тряслись от переизбытка эмоций. — В эту книгу я вложила всю себя, всё, что я из себя представляю. Поэтому её полюбили. А эти люди… — она указала на клетки. — Они злые. Просто бездушные, бесчувственные, ни капельки эмпатии… — Инстасамка, успокойтесь, — строго сказал Курпатов, — спасибо, ваши показания были очень полезны, можете идти, спасибо. — Я… я хотела только спросить, можно? — Суд разрешает, спрашивайте. — Почему подсудимых всего лишь трое? Ведь есть четвёртый. Вернее, четвёртая. — Юлия Волкодав! — вскричал Полярный и встал на ноги. В зале зашумели. — Тихо, тихо! — строго объявил кардинал Глуховский. — Мы знаем, что Юлия Волкодав соучастница, но она проходит ещё и по другому преступлению — убийство Алёны Водонаевой. На данный момент, Юлия Волкодав в уголовном розыске. Мы ищем её. Плачущую Инстасамку увели из зала. — Ну, что-ж, — важно произнёс Дмитрий Глуховский, — показаний свидетелей для приговора достаточно. Осталось выяснить некоторые нюансы. — он посмотрел на осуждённых острым, проникновенным взглядом. — Энтони Юлай! Ваша лицензия шута уже давно просрочена, и вы занимались незаконной коммерческой деятельностью в борделях и игорных домах. Это правда? — Ха-ха! — Энтони вскочил, подпрыгнул и потряс своим шутовским колпаком, звеня колокольчиками. — Я был придворным шутом у старого короля. Но власть сменилась, и я впал в немилость. Что ещё остаётся делать бродячему поэту? — Вы незаконно использовали государственную служебную мандалину на ярмарках и карнавалах. — А я и сейчас могу, — улыбнулся Юлай, — дайте мне её, и я вам спою балладу. — Он пристально посмотрел на Глуховского, и затем отправил ему воздушный поцелуй. — Ведите себя в соответствии с вашим положением! — строго ответил кардинал. — Вы совращали Юпи? — Только сказал ему , что он пишет слезливые флаффы, и что ему пора взрослеть. — Сергей Агарков и Дядя Шурик! По поводу вашего участия в совращении малолетнего, и связях с экстремистскими литературными группировками, у меня нет вопросов. Но ваша участь может быть облегчена, если вы ответите всего лишь на один вопрос. Где Юлия Волкодав? — А, видел её в пабе “Хоббит и свинья”. Бухает, небось, — ответил Агарков. — Да нет, сходите в Лупанарий, она там, — ответил Шурик. — Какой Лупанарий, ты что несёшь, — возмущённо спросил Агарков, — это же бордель. — И чё, что бордель? — посмотрел на него исподлобья Шурик. — Да в карты она играет, в казино, — встрял Юлай. — Значит не хотите отвечать, — сделал вывод кардинал. — Тем хуже для вас. Вы идёте не только по этому делу, но и как соучастники убийства Водонаевой. — Не убивали мы Водонаеву! — воскликнул Агарков. Её Юля из арбалета пристрелила, за то, что та цитировала вслух отрывки из своей книги. Вот Юлю и ищите. — Вы присутствовали при убийстве. Также убили домработницу Водонаевой. — Ну вот это ваще беспредел, — зарычал Шурик и вскочил на ноги, — домработница сама взорвалась, мы потом отмывались от её ошметков неделю, помнишь, Серёга? Вешают на нас дела, которых мы не делали, Святая Инквизиция, называется! Кардинал Глуховский встал и начал зачитывать приговор: “Дядя Шурик! За связи с преступными диссидентскими группировками и пропаганду так называемой “хорошей литературы”, за соучастие в убийстве великой русской писательницы Алёны Водонаевой, за убийство её домработницы, за совращение несовершеннолетнего подростка и склонение его к написанию непотребных фанфиков, за критику книг Александра Полярного и госпожи Инстасамки, объявляю смертельный приговор. Публичная казнь путём отсечения головы. Сергей Агарков! За создание экстремистского канала ЛитОбзор, за пропаганду литературы и связи с экстремистскими группировками, за совращение подростка путем советов по написанию “качественных текстов” , за критику Полярного и Инстасамки, убийство Водонаевой и её домработницы, объявляю смертную казнь путем четвертования. Энтони Юлай. За службу старому королю и предыдущие заслуги, ваша участь будет легче. За критику одобренной Королевской Канцелярией литературы, за совращение подростка, за занятие коммерческой деятельностью без лицензии, объявляю три года в грязевой комнате, а также обязанность носить пояс верности.” — Нееееееееет! — закричал Юлай. — Ну пожалуйста! Отрубите мне голову! Четвертуйте! Только не грязевая комната! Я не смогу! Я сойду с ума! Ну пожаааалуйста! Он забился в истерике, а затем, вскочил и начал читать рэп, пританцовывая на ходу. Его красивое лицо выражало смелость и мужество, в движениях была решимость и самопожертвование. Ординаторы вывели заключённых из зала суда. Праздник закончился, и разочарованный народ начал расходиться.