Борщ с подболотниками

      Тёплым осенним днём Жилин и Катамаранов неспешно прогуливаются по лесу. Здесь они могут спокойно держаться за руки, не боясь наткнуться на осуждающие взгляды прохожих. В лесу тихо и солнечно. Жилин радуется долгожданному выходному и возможности провести его с Катамарановым, который на время даже забыл о своей скипидарной зависимости и не прикладывается каждые десять минут к бутылке, как это обычно бывает. Они делают привал на небольшой поляне, поросшей высокой травой, ещё не успевшей увять под гнётом осени.       – Давай вечером борщ сварим? – предлагает Жилин, уютно устроив голову на коленях Катамаранова.       – С подболотниками, – мечтательно протягивает тот, запуская пальцы в густые волосы Жилина, в кои-то веки не скрытые под форменной фуражкой.       – Нет уж, голубчик, я твою болотную отраву есть не собираюсь, – Жилин смеётся, перехватывает его руку и ласково перебирает длинные тонкие пальцы. – Сварим самый обычный борщ, не омрачённый подозрительными обитателями болот, а ты потом покрошишь их себе отдельно в тарелку, если уж так неймётся.       – Ладно, полковник, – покладисто соглашается Катамаранов и несколько минут спустя предлагает: – пойдём на болото, я свежих грибов наловлю.       – Ты же только сегодня утром целую корзину принёс, – напоминает Жилин, у которого нет никакого желания отрывать голову от жёстких, костлявых, но таких родных коленей Катамаранова.       – Те я сушить собирался, а для борща нужны свежесобранные, – он подхватывает Жилина под мышки и легко ставит на ноги. – Пошли, голубчик-мент, я за пять минут новых насобираю. Страсть как борща с подболотниками хочется.       – Только ты уж поосторожнее, мой хороший, – привычно просит Жилин, идя вслед за ним к находившемуся неподалёку лесному болоту.       – Я это болото как свои двадцать пальцев знаю, – столь же привычно фыркает Катамаранов и не раздеваясь разбегается для прыжка, но вдруг разворачивается и нежно целует Жилина в губы. – Я скоро. Соскучиться не успеешь – я уже вернусь.       – Давай не болтай, голубчик. Раз собрался нырять, то ныряй, – улыбается тот и хлопает Катамаранова по спине. – Иди, Игорёш.       Катамаранов посылает ему быструю ответную улыбку и прыгает в болото. Жилин остаётся ждать. Он ждёт пять минут, полчаса, час. Сначала с беспечной улыбкой, потом с тревожным закусыванием губ и, наконец, с панически колотящимся сердцем. Он ждёт до вечера, периодически подбегая к затянутой тиной стоячей воде и срывающимся голосом зовя Катамаранова. В голове Жилина возникают ужасающие картины: Катамаранов, зацепившийся за корягу и пытающийся выбраться на поверхность; удерживающие его на дне заросли водорослей; напавшее на него нечто, по местным легендам обитавшее в болотных водах...       Жилин не может заставить себя нырнуть в болото, чтобы хотя бы попытаться ему помочь, потому что плавает из рук вон плохо. Катамаранов неоднократно хотел его научить, но Жилин упорно отказывался, говоря, что он – милиция сухопутная, а не водоплавающая.       Отменно работающая интуиция или же просто банальный страх за любимого человека подсказывает Жилину, что случилась беда, но тот в ужасе отгоняет от себя страшную мысль.       «Он сейчас вынырнет. Вынырнет, и я ему устрою. Будет знать, как порядочных милиционеров пугать. Но сначала обниму и скажу, что соскучился. И что люблю его. С ним не может случиться ничего плохого, потому что я его люблю» – повторяет про себя Жилин, до рези в глазах всматриваясь в слившееся с темнотой болото.       В один момент на него наваливается горькое осознание случившегося. Он вдруг понимает, что Катамаранов не появится на поверхности старого проклятого болота. И что он больше никогда не прошепчет ему на ухо: «люблю тебя, мой милицейский», и ему, Жилину, больше не придётся гоняться за ним по городу, угрожая извечной пятнашечкой. И ему больше не для кого готовить борщ с подболотниками. Сражённый страшной правдой, он с криком катается по траве, пытаясь заглушить разрывающую его изнутри боль. Наконец, выбившись из сил и сорвав голосовые связки, Жилин встаёт и шатаясь, будто пьяный, нетвёрдой походкой бредёт в темноте по направлению к дому.       Зайдя в квартиру, пропитанную вызвавшим у него приступ рыданий хвойным запахом скипидара, он, скинув куртку на пол в коридоре, бросается на кухню. Там он чистит и режет овощи, при этом то и дело попадая ножом себе по пальцам. Машинально думает, что Игорь, увидев это, непременно проворчал бы: «ну что же ты так неаккуратно, товарищ мент?» и немедленно принялся бы целовать и зализывать порезы. Сейчас, смотря сквозь пелену слёз на свои окровавленные руки, Жилин понимает, что этого больше никогда не будет, как не будет и самого Игоря. Понимает, но отказывается верить. Какая-то крошечная часть его разума упорно твердит: «он вернётся. Он просто тебя разыгрывает. С ним не могло ничего случится» и Жилин с радостью уверовал бы в эти заведомо ложные надежды, если бы не знал, что занимается самообманом.       Поэтому он целиком сосредотачивается на готовке, толком не понимая, зачем готовит любимое блюдо того, кто его уже не попробует. Пассирует на сковороде овощи, отправляет их в кастрюлю с бульоном и берётся за корзину с подболотниками, принесённую Катамарановым только сегодня утром. Жилину кажется просто нелепым, что любовно переложенные берёзовыми листьями грибы существуют, а того, кто их собрал, уже нет в живых. Мысль о том, что именно эти пресловутые подболотники погубили Катамаранова, заставляет Жилина в бессильной ярости воткнуть нож в столешницу, откуда его потом с трудом удаётся выдернуть. Всё же он нарезает дрожащими руками пару грибов и отправляет их в суп. Так, как любил Катамаранов. Сам Жилин терпеть не может подболотники, но сейчас это его беспокоит в меньшей степени.       Когда борщ доходит до кипения, Жилин, не дав ему настояться, опрокидывает в тарелку половник густой бордово-красной жидкости с резким болотным запахом. Из-за солёной горечи слёз он даже не чувствует вкуса, но, давясь, съедает пару ложек, после чего достаёт из буфета бутылку водки и не отрываясь пьёт из горла.       Когда бутылка пустеет на треть, он садится на пол, прислонившись спиной к духовке, и, подтянув колени к груди, прячет в них лицо. У него больше нет сил ни на слёзы, ни на горестные мысли. Он закрывает глаза и, измученный горем, погружается в зыбкую дрёму.       Сквозь сон Жилин чувствует ласковое поглаживание по плечу. Рядом раздаётся родной голос, который он больше не надеялся услышать:       – Что ты здесь расселся, голубчик-мент? Дверь нараспашку оставил? И почему у нас водкой пахнет? Что за одиночная пьянка без повода?       – Игорь... ты мне снишься? – с трудом открыв глаза, шепчет Жилин, робко проводя ладонью по щеке Катамаранова, словно боясь, что тот может раствориться в воздухе. Щека тёплая и немного шершавая из-за того, что сегодня утром её хозяину было лень бриться.       – Конечно, – с сарказмом фыркает Катамаранов, кидая на стол горсть подболотников. – Что за странные вопросы, милиция?       – Я думал, ты утонул, – от облегчения Жилина начинает трясти так, что он бьётся спиной о духовку, но даже не замечает этого. – Я тебя до самого вечера прождал... Звал, кричал тебе, а ты, зараза проскипидаренная, сидишь в своём болоте и не отзываешься, – он разражается сиплым истерическим смехом, перешедшим в слёзы.       – Полковник, да я же ни сном, ни духом, – растерявшийся Катамаранов опускается рядом с Жилиным и, крепко прижав его к себе, принимается оправдываться: – там под водой время вообще не ощущается, я как будто всего на пять минут нырнул. Ну прости меня, господин милицейский, я в следующий раз будильник с собой возьму, – он покрывает мокрые щёки Жилина поцелуями.       – Ты хотя бы представляешь, что я пережил? – Жилин отталкивает его, но секунду спустя уже сжимает в объятиях. – Больше никогда так не делай, слышишь? Ты меня в могилу сведёшь раньше срока своими выходками.       – Прости, я не знал, что заставлю тебя так волноваться, – полным раскаяния голосом просит Катамаранов. – Ты меня прощаешь, мой милицейский?       – Как будто у меня есть выбор, – вздыхает тот.       Из-за пережитого стресса Жилин чувствует себя постаревшим лет на десять, но, тем не менее, он счастлив. Счастлив, что с Катамарановым всё хорошо, он вернулся домой и, кажется, даже испытывает угрызения совести из-за своего затянувшегося купания в болоте.       Они ещё долго сидят в обнимку на кухонном полу. Жилин понемногу успокаивается, молча прижавшись щекой к плечу Катамаранова, который гладит его по спине, приговаривая: «всё хорошо, мой милый милицейский. Прости меня дурака, что напугал».       – Ну что же ты так неаккуратно, товарищ мент? – Катамаранов замечает, что пальцы левой руки Жилина покрыты порезами, и осторожно целует их.       Видимо, незадолго до возвращения домой он успел глотнуть скипидара, потому что порезы начинает щипать, но всё же прикосновение губ Катамаранова вызывает у Жилина усталую болезненную улыбку.       – Я твой любимый борщ сварил. Иди поешь, – он кивает в сторону стола, где стоит тарелка с остывшим борщом.       – С подболотниками? – Катамаранов оживлённо принюхивается. – Ты же их не любишь, – он удивлённо хмыкает, не дождавшись ответа встаёт и подходит к столу. – А это что? – он вопросительно смотрит на Жилина, проводя пальцем по узкой глубокой щели в центре стола, которой утром ещё не было. – Ты репетировал, как будешь мне мстить за уничтоженные нервные клетки?       – Нет, – Жилин тоже поднимается с пола, что удаётся сделать с трудом после выпитого, и садится на табурет, для устойчивости опёршись о стол. – Я бы тебя в жизни пальцем не тронул, ты же знаешь. Просто от мысли, что тебя больше нет, я словно лишился рассудка. Теперь ещё и новый стол придётся покупать, – вздыхает он, хотя на самом деле согласен расстаться со всей мебелью и даже жильём, лишь бы Катамаранов был жив.       – Не придётся, я этот починю, – обещает Катамаранов, принимаясь за оставленную Жилиным тарелку с недоеденным борщом. – Отдаю тебе все свои должные, полковник. Борщ – выше всяких похвал, хоть грибы в нём и не свежесобранные.       – Ну и ешь на здоровье, голубчик. Вся кастрюля в твоём распоряжении, – подперев подбородок кулаком, Жилин умиротворённо смотрит, как Катамаранов жадно поедает борщ. – Для тебя ведь готовил.       – Значит, ты всё-таки верил, что я жив, раз сварил целую кастрюлю борща с нелюбимыми тобой подботониками? – поднимая глаза от тарелки, спрашивает тот.       –Не знаю. Наверное. Может, я просто поверил в то, что этим борщом смогу воскресить... то есть, притянуть тебя домой? – Жилин нервно откашлялся. – Если честно, я и сам не знаю, почему решил его приготовить.       Опустошив тарелку, Катамаранов моет её под краном и, тщательно вытерев, ставит в шкаф. Затем подходит к Жилину и крепко целует его в макушку.       –Спасибо, полковник. Только что ты сам есть будешь? Ты же подболотниковый борщ не жалуешь. Пожарить тебе картошки? – спрашивает Катамаранов, с виноватым видом гладя его по голове.       Жилин равнодушно пожимает плечами и вдруг вскакивает на ноги и отчаянным жестом хватается за Катамаранова:       – Игорь, ты мне точно не мерещишься? Может, у меня глюки начались после выпитой водки? – в его голосе слышна неподдельная паника, а руки снова начинают дрожать, а то же время с неожиданной силой впиваясь в плечи друга.       – Не дождёшься, милый мой милицейский, – Катамаранов мягко покачивает его в объятиях. – Я живой и настоящий. И никуда от тебя не денусь. Так что мучиться тебе со мной ещё лет пятьдесят, не меньше.       – Я согласен, голубчик. И на пятьдесят лет согласен, и на сто, только будь со мной, – бормочет Жилин, утыкаясь ему в грудь и прерывисто вздыхая.       Он втягивает в себя родной запах Катамаранова, в котором смешались пары скипидара, болот и машинного масла, переплетённые с тонким ароматом неизвестных трав, что помогает ему прийти в себя и наконец поверить в то, что Катамаранов, вопреки самым страшным ожиданиям, снова с ним, живой и невредимый.       Теперь Жилин чувствует, что помимо ощущения всепоглощающего счастья им овладел зверский голод. Не в силах ждать обещанной Катамарановым жареной картошки, он достаёт из шкафа тарелку и наливает себе порцию столь нелюбимого ранее борща с подболотниками. Присев на стул, принимается за суп, отдающий сильным запахом болота, без разбора отправляя в рот окрасившиеся свекольным соком куски овощей и грибов. Ещё никогда в жизни это блюдо не казалось ему таким вкусным.