Холостяк

      Женщины. Пф! Пиф-паф, вот и весь разговор с женщинами. И о женщинах. Типичный житель Готэма назвал бы Джокера… хм… холостяком.       Джокер поморщился. Он вне рамок, вне ярлыков, потому что ярлыки лгали. Как и люди. Ложь-ложь-ложь. Куда ни глянь, всюду пустоголовые потребители выискивали в кучах мусора, называемых душами, новенькие маски.       Женщины стремились выполнять одни роли, мужчины — другие, а по сути никакой разницы. Всё это называлось одним словом — гнилой социум. И всё-всё возвращалось к одному и тому же слову:       Л       О       Ж       Ь       Вчера, когда Джокер проник в убежище, поднялся по лестницам — скрипучим, но он умел обходить эти минные поля, так как знал их наперечёт — и вошёл в глубину помещения, услышал презабавный разговор. О нём. О Джокере. А говорил Джонни. Ах, ах, Джонни. Укоротить бы ему язык, да новый-то потом не пришьёшь. Как-то ведь должен паршивец потом отвечать на звонки, а одним мычанием сыт не будешь. Хе-хе.        «Да, боссу не хватает женщины. Ну или не ему, а этому месту».       Джокер фыркнул. Вчера хотел ворваться на кухню и вырвать гадёнышу всё, до чего дотянется, о-о-о, а дотянулся бы он много до чего.       Да плюнул. Ушёл в свою комнату, куда всем без исключения наёмникам вход заказан. И закрыл за собой дверь. Тоже тихо.       А сегодня, когда все как тараканы расползлись по углам — кто отсыпаться, а кто просто в страхе, Джокер невольно стрелял злым, намётанным взглядом и видел все мелочи.       Хотя эта мысль о женщинах всплыла в его мозгу ещё утром, после пробуждения. Когда он пошёл в ванную комнату, чтобы побриться. Ненавидел это делать, сердился. Но. Сраное «но». Не наносить же грим на бороду, этак он больше будет походить на алкаша, поехавшего кукушкой.       Больше всего проблем во время бритья доставляли шрамы: вокруг них кожа здоровая, а значит, щетина на второй-третий день проклёвывалась и там.       К дьяволу женщин!       Джокер осмотрел себя и с яростным рычанием снял с зелёного жилета несколько белых перьев. Лезут из подушки, где-то там дыра. А может, не одна. Может, он сам исполосовал её ножом. Уже не помнит. Да и к чёрту.       А ещё рубашка в районе правого плеча порвалась. Отдать бы кому из наёмников — орудуйте иголкой, да только с этих толку что с безруких.       «А женщина бы принесла в дом новые подушки и зашила рубашку», — голос Джонни в голове.       И Джокер злится, рыскает злым взглядом по кухне, словно Джонни мог по одному только желанию материализоваться прямо тут. Но хрена с два. Он на задании, прочёсывает пару районов, работы сегодня у него невпроворот.       Чистых кружек нет, вся посуда грязной серой грудой лежит в раковине, а над этой пирамидой уже летают мухи. На столе пятна от еды. Старые, новые, наслоились друг на друга, уже и стола-то не видно. А стол ли это вообще?       Джокер поскрёб его ногтем и поднёс палец к глазам. Что-то красное и жёлтое. Отковыряв субстанцию, он отправил её в недра кухни щелчком. Потом встал и, сгорбившись, дошёл до холодильника, который кто-то из приспешников, конечно же, не захлопнул до конца. Пахло из темноты этого белого гроба… Может, там труп спрятали. Да и чхать. Джокер поозирался и не нашёл ничего худо-бедно съестного, кроме чайных пакетиков. И те бурыми кляксами валялись около плиты, хрен знает сколько раз уже заваренные. Вокруг пакетиков засохшие потёки, по ним уже можно годовые кольца считать.       Да любая нормальная баба отсюда сбежит! Бабы любят порядок. А Джокер — это хаос, а не сраное «не ставь кружку на стол без подставки!»       Почесав подбородок, Джокер отстранил руку и глянул на пальцы. Ну да, поранился, пока брился. Да пофигу. Грим всё скроет.       Он ушёл в комнату, уселся на продавленный скрипучий диван и порылся в хламе возле подлокотника. Нашёл зеркало. И баночки с гримом. Подставка у зеркала скоро выпадет, а зеркало всё в трещинах. Как в паутине. И из сотен и сотен отражений смотрели множество искалеченных Джокеров. В ванне не лучше, недавно там повздорили парни, и один вышиб другому мозги. Бах! Пуля навылет, и прямо в зеркало.       Не пойдёт же Джокер по магазинам! С тележкой впереди себя, ага. Как же. Он бы первым вытащил пушку и перебил бы все эти зеркальные лужи, а потом отправил бы туда же всех покупателей и продавцов конечно же.       Белого грима в баночке почти не осталось, только на дне. На один раз. Красная засохла, пришлось поковырять её пальцем, но пациент скорее мёртв, чем жив.       Когда Джокер закончил с нанесением белой и чёрной краски, откуда-то из недр квартиры заброшенного дома выполз сонный наёмник. Джокер смерил его долгим задумчивым взглядом, а потом достал пушку и выстрелил. Бум! Пуля вошла в грудь. Парень упал, застонал как девка, забулькал. Джокер безучастно подошёл к нему, наклонился и выискал пальцами рану под ворохом одежды. Проник внутрь, наёмник заскулил, заверещал, как свинка, а Джокер выпрямился и вывел кровавую улыбку. Разрисовал шрамы, заполнил узловатые расщелины алым маревом.       Так-то лучше.       Фыркнув и отойдя от умирающего и скулящего наёмника, Джокер вытащил из кармана пальто, лежавшего на подлокотнике дивана, телефон. Нашёл номер Джонни. Набрал.       — Да, босс?! — на заднем фоне слышались выстрелы.       Джокер прислушался, а потом велел:       — Ах, Джонни-Джо-онни! Бросай все свои игрушки, чтоб через полчаса был тут!       И сбросил звонок, сунул телефон в задний карман фиолетовых брюк.       Перестрелки подождут, наиграются ещё в кошки-мышки.       Наверное, пора главному холостяку Готэма сменить статус. Найти себе женщину. Что ж. Не зря же он сегодня при параде! Джокер поднял зеркало с дивана и осмотрел осколки-отражения. Оскалился.       Ну что ж, сучки. Жених выходит на охоту!