I'd rather feel pain than nothing at all

В этот раз погода Ли Юэ решает смилостивиться и одарить случайных путников кристально-чистым небом и легким ветерком, что приятно охлаждал кожу двух разгоряченных тел. Чайльд и Люмин как раз закончили один из своих еженедельных спаррингов и в настоящий момент устроились прямо на траве под сенью исполинского дерева. К величайшему ужасу Паймон, они всегда выкладываются по полной, будто их сражения вовсе не являются тренировками, а потому и последствия всплывают почти моментально — усталость сковывает их тела всякий раз после очередного поединка. На этот раз, дабы не утомлять себя долгой дорогой, они присели отдохнуть неподалеку от Золотой Палаты, удалившись от нее ровно настолько, чтобы не привлекать внимания миллелитов. Укрытая тенью гигантского ствола над ней Люмин сладко потянулась — да так сильно, что почувствовала, как ее позвонки хрустнули, а в уголках глаз накопилось немного жидкости. Странница как раз закончила перевязывать свои раны и теперь чувствовала себя как нельзя лучше. За все время скитаний она успела разобраться в медицинских премудростях, и хорошо знала как исцелить себя наиболее быстрым и эффективным способом. Благо те раны, которые она заработала в их дружеской хватке, были не такими глубокими. Разумеется, они оба — и Предвестник, и Путешественница, — не поддавались, но это также не означало, что они должны были наносить друг другу особо тяжкие повреждения. Руководствуясь данной истиной, Люмин всегда настаивала на том, чтобы Предвестник не использовал трансформацию Грязного Наследия. Если тот вдруг упрямился — а он мог — она напоминала ему, что в таком случае он рискует провести несколько долгих недель за лечением без возможности схлестнуться клинками на протяжении всего этого времени. Обычно ее слов хватало, чтобы держать парня в узде. Задумавшись, она окинула взглядом его силуэт. Тарталья сидел в некотором отдалении от нее и все еще обрабатывал несколько ран, нанесенных самой девушкой в их недавней битве. Что ж, это вполне логичный итог, ведь они оба использовали клинки на протяжении той небольшой схватки. Порезы на груди все еще кровоточили, а потому он спешно избавился от пиджака и рубашки, чтобы перебинтовать их наиболее эффективно. Но отнюдь не обнаженный торс привлек внимание Люмин. За все то время, что они встречались, она уже не раз видела его таким. Пытливый взор янтарных глаз искал его собственные очи цвета полуночного нефрита, которые сейчас внимательнейшим образом разглядывали одну из нанесенных девушкой царапин. Убедившись, что перевязка на его руке закреплена как следует, он разорвал бинт зубами, после чего два синих омута метнулись, ища встречи с золотом глаз Люмин. «Так понравились мои глаза, девчуля?» Его слова застали девушку врасплох: она, что, в самом деле так долго пялилась на него? Вероятно, она и в самом деле не заметила, насколько пристальным был ее собственный взгляд. Завидев ее затруднения, Чайльд продолжил. «Я заметил, что ты разглядывала их чуть дольше, чем нужно для поддержания контакта». После этих слов Люмин скрестила руки на груди, показывая свое недовольство. Ответом ей послужил его веселый взгляд. Поднявшись с земли, парень направился к ней. «…Разве я не могу смотреть на своего парня так, как мне хочется?» Присев, в этот раз рядом с ней, он рассмеялся, но вот смех его звучал пресно, словно угасающие угли. «Полагаю, я некорректно объяснил. Знаешь, ты имела привычку подолгу смотреть мне в глаза, еще начиная с нашей самой первой встречи». А? «Не нужно стесняться. Уверен, ты, должно быть, заметила…» Прищурившись, он улыбается ей. Его улыбка насквозь фальшива, а веки — прикрыты. Когда он продолжает говорить, это выражение его лица приобретает зловещие черты. Нет, она уже привыкла к его манере гримасничать, но сейчас это казалось действительно пугающим. «… что они лишены света». Говоря это, он имел в виду то внутреннее сияние, что некогда было присуще и ему. Сразу после этих слов он открыл глаза, безмолвно разрешая девушке смотреть так долго, как она того захочет. Их синева напомнила ей о морских глубинах… Когда погружаешься настолько глубоко, что становится невозможным увидеть ни малейшего проблеска света в выси. Он мягко прижался своим лбом к ее, и Люмин позволила парню свободно окунуться в ее личное пространство. Теперь она привыкла к такому. С тех самых пор, как они начали встречаться, Чайльд всегда искал близости с ней. «Моя мама первой заметила это, когда я вернулся в тот день». Потерявшись в моменте, Люмин совсем не ожидала, что он решит продолжить. Конечно, ей было любопытно. «Вернулся?» Но откуда? Внезапно Чайльд схватил ее за руку. Он нежно сжал мягкую ладошку своими двумя. «Знаешь, а ведь я еще никому об этом не рассказывал». Она осмотрела на него с нескрываемым интересом, а он подарил ей мягкую улыбку. «Хах, не смотри на меня так. Это никак не связано с Фатуи, и если тебе любопытно, я могу рассказать. Ты же МОЯ девушка, в конце-то концов. На самом деле, я удивлен, что ты до сих пор не спрашивала». Он отпустил ее руку, но сразу после этого обнял, прижав к себе. «Разумеется, мне любопытно». Он улыбнулся. «Я так и знал. Ну, ты уже видела меня в самом разном свете, так что, думаю, нет смысла скрывать это от тебя». Он говорил все это так спокойно, словно бы и не планировал сбросить на нее самые мрачные воспоминания из своего детства. К сожалению, в его глазах она по-прежнему не могла найти ответов. Говорят, глаза — это зеркало души. Если это так, то что можно сказать о душе Чайльда? «Когда мне было четырнадцать, я провалился в Бездну. Именно там я и потерял этот драгоценный свет». Она моргнула. «В Бездну?» «Да, в Бездну. Одним вечером я сбежал из дома, уже и не вспомню — почему. Но я хорошо запомнил лес. В тот день он был совсем не добр». Она почувствовала, как сжалась хватка на ее бедре, но решила не обращать на это внимания. «Я провалился в ту трещину, пытаясь спастись… Но внизу меня ждали куда более жуткие твари». Он говорил это смеясь, словно все его слова были одной неловкой шуткой, но несмотря на это Люмин чувствовала, как по мере рассказа ее взгляд становился все мягче. Чайльд тоже заметил. «Эй, не смотри на меня так. Я выжил, и горжусь этим. Мне не нужна твоя жалость». Чайльд заметил, как она тут же отвела взгляд. Вздохнув, он вернул себе прежнюю улыбку. «Но… Уверен, четырнадцатилетний я был бы счастлив узнать, что у него есть такая поддержка. Но сейчас, частично благодаря тем событиям, у меня есть твоя любовь». Он склонился еще ниже, встречаясь с ней взглядами. Его шепот раздался у самого уха. «Да, теперь у меня есть ты, а раз так — все в порядке». Затем он поцеловал девушку. *** «Дайнслейф, я могу кое о чем спросить у тебя?» На сей раз они были в Ли Юэ. Мужчина вновь сопровождал девушку в поисках следов магов Бездны. Он стоял, устремив взгляд в море — на одну из скал, что ранее была копьем, принадлежавшим самому Гео Архонту. Его руки были скрещены на груди, а выражение лица оставалось по-прежнему нечитаемым. Еще совсем недавно Люмин также стояла здесь рядом с самим Гео Архонтом, ныне живущим среди людей под своим человеческим именем. Лицо Дайнслейфа не изменилось, когда он развернулся к девушке. «Спрашивай.» И хотя инициатором темы была именно Люмин, сейчас она стушевалась. «Как такое возможно, чтобы кто-то потерял весь блеск в глазах?» Если кто и мог знать об этом, то именно этот мужчина. Услышав такой вопрос, он развернулся к девушке всем корпусом. «Ты встречала кого-либо с такими глазами?» Несмотря на то, что это явно был вопрос, нечто в его тоне вынудило ее предположить, что Дайнслейф точно знает, кого именно она имеет в виду. Тем не менее, она ответила. «Да». «Это Бездна». Моментально ответил он. Все оказалось куда проще, чем она могла предположить. «Но… как же тогда ты сохранил его?» Ведь Дайнслейф уже был там. Он никогда не говорил об этом прямо, но девушка была уверена в этом наверняка. Мужчина был слишком хорошо осведомлен о происходящих там таинствах. «Потому, что Бездна не смогла ничего отнять у меня». Заметив ее широко распахнутые в изумлении глаза, он продолжил объяснение. «Отсутствие света в глазах… Это шрам, оставленный Бездной. Он свидетельствует о том, что некто слишком долго вглядывался в ее суть, позволив забрать нечто ценное. Не всю душу и не все сердце. Но нечто достаточно важное, чтобы остался след». Шрам, говорящий о потере чего-то ценного. Люмин с силой сжала подол платья в кулаке. «Спасибо, Дайнслейф». Но что же такого мог потерять Тарталья? *** Не потеряй Чайльд пресловутого блеска, они могли бы и не встретиться, это правда. Она молча смотрела на него и не могла сдержать внезапную печаль, просачивающуюся сквозь ее золотые глаза. Сотканное из энергии гидро копье было глубоко засажено в грудь одного из похитителей сокровищ. И хотя бедолага давно уж помер, Предвестник вонзил оружие до предела, чтобы на бездушном теле жертвы остался неизгладимый след… Доказательство того, что именно Чайльд убил его. Крепко стискивая в руке древко, он лениво наступил на тело бандита, после чего с силой потянул копье на себя, убедившись, что ребра мужчины наверняка сломаются от такого движения. Он улыбался, как могут улыбаться лишь дети при одном взгляде на полный ассортимент кондитерской. Редко когда его глаза искрились настолько всепоглощающим счастьем, каким бы тревожным оно ни было. Она покачала головой, решив, что не стоит пока предаваться размышлениям подобного рода. Ее собственный клинок так же был запятнан кровью. Она медленно двигалась в сторону парня, и стоило их взглядам встретиться, как его улыбка смягчилась. Как только она подошла к нему, рука в перчатке обхватила ее щеки, пачкая кожу кровью, не принадлежащей ни одному из них. Проведя с ним так много времени, Люмин, кажется, начала понимать, что именно значили слова Дайнслейфа в отношении Чайльда. Она решила оставить эту информацию при себе. Возможно, Предвестник и сам догадывался об этом. Нет, учитывая то, как именно он сейчас смотрел на нее, девушка была уверена: он точно знает, что она знает. *** Чайльд возвышается над хрупким телом, срывая стоны с нежных девичьих губ. Не оставив и дюйма пространства между ними, он целует ее жадно, точно пытаясь сожрать. Вероятно, именно это он и хочет сделать, безжалостно проталкивая свой язык как можно глубже в ее рот. Он вовсе не торопится исследовать ее полость, вместо этого сосредотачиваясь исключительно на танце их языков. Сейчас, глядя в его темно-синие глаза, которые парень не потрудился закрыть, Люмин явственно чувствует, как тонет в этом бескрайнем и таком глубоком океане, не предпринимая ни единой попытки сбежать. Ей не нужно бороться с ним. Когда он наконец отстраняется, они оба жадно вдыхают вожделенный кислород, смотря друг на друга. Их переплетенные пальцы все еще покоятся на матрасе его кровати. Удивительно, но, кажется Чайльд покраснел еще сильнее, чем она. Вскоре его язык вновь находит ее собственный, и девушка снова позволяет ему это сделать. На миг им словно овладевает желание прикусить ее нижнюю губу, но все же он решает этого не делать. Как только их лбы соприкасаются, она ощущает, как крепко он сжимает ее руки. «Тарталья?» Его зубы стиснуты, и Люмин заметила это. «Этого мало…» Ее взгляд смягчается. Ведь она способна понять. Их руки разделяются, позволяя девушке поместить его лицо в плен своих ладоней. «Все в порядке». Она может поклясться, что где-то среди незыблемой синевы его глаз промелькнула крохотная вспышка света, прорезавшая тьму комнаты, в которой они находились. «Я тебя люблю». Его лицо кажется лишенным всего, но девушка знает, что его слова являются чистой правдой. Чайльд склоняется ближе, осыпая ее кожу невесомыми поцелуями. Он шепчет много приятных слов, что предназначаются исключительно Люмин. Затем он с силой вонзается в нежную плоть, вынуждая девушку прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать. Чайльд же ощущает металлический привкус крови, целуя только что раненную им кожу. Но все в порядке. Ведь несмотря на то, что поток хрустальных слез так и хочет вырваться из янтарных глаз, она тянет парня ближе к себе, ухватившись за медно-рыжие волосы. Он же, не теряя времени, прижимается к ней бедрами, пока его рука скрывается между разведенных ножек. Все в порядке, ведь она знает, что только через насилие и боль Чайльд способен испытывать настоящие эмоции. Он посвятил всего себя сражениям лишь затем, чтобы снова почувствовать себя хотя бы немного живым, в смутной надежде вернуть то, что некогда проиграл.