Одна летняя ночь

Лето в Японии довольно неприятное время года, особенно в большом городе. Душно, влажно, и тучи насекомых. Это не говоря о выхлопных газах и прочих радостях цивилизации. Впрочем, тем, кто работает с утра до ночи и с ночи до утра практически без сна, почти нет дела до погоды. Морри был и собирался оставаться до конца своих дней музыкантом, он и его группа работали с далеких восьмидесятых годов, вот именно по такому графику — почти без сна, давая себе право выспаться примерно раз в неделю. В лучшем случае. Такой график мало кто выдержит, но Морри, да и многие его коллеги, и не думали жаловаться. Музыка была и есть их дыхание, их жизнь. Вот и сейчас, окончив запись части будущего сингла, вокалист Dead End потянулся и посмотрел на белые настенные часы. Черная минутная стрелка их дернулась, остановившись на черной цифре 12. Морри перевел взгляд на часовую. Та стояла на цифре 8. Восемь?!?! Восемь вечера? Уже? Только что было девять утра! Музыкант подскочил с табурета, на котором сидел за столом, заставленном звуковой аппаратурой и ноутбуком, быстро склонился над всем этим, сохраняя, выключая. Удивлялся себе — за весь день даже поесть не захотел, так увлекся записью. Впрочем, теперь, опомнившись, почувствовал недовольный «бурк» желудка. Усмехнулся — «погоди, сейчас дойду до Сугихары, там накормят. Кстати, подарок надо не забыть, именинник должен обрадоваться». Закончив с сохранением дневного труда, музыкант схватил свою сумку с документами, подхватил заранее подготовленный сверток с подарком, щелкнул выключателем, гася белый студийный свет, и вышел на улицу. Город встретил его теплым, хорошо помнящим дневную жару, воздухом. Морри быстро прошел к своей машине, стоявшей на стоянке у здания, аккуратно положил сверток на пассажирское сидение, закинул на заднее свою сумку, сел за руль. Пристегнулся, посмотрел в зеркало над панелью. Улыбнулся отражению — уже немолодого мужчины, с резко очерченными скулами, хищным лицом. Теперь у глаз этого хищника залегли глубокие морщины, они же пристроились у губ, носа и на шее — там теперь резче выделяются вены. Однако, по мнению фанатов, да и самого Морри, старость даже красила его. Возможно, в этом виновата работа? Каждый день, творя музыку, он просто забыл, что обязан постареть и одряхлеть? Вспоминал иногда, добавил себе морщин, но и остановился на этом? Ведь даже черные, как вороново крыло, волосы музыканта, почти не показывали седины. Морри усмехнулся мыслям и, заведя мотор, выехал на шоссе. До дома, где его друг, скрипач и гитарист Luna Sea и еще парочки прекрасных групп, Сугизо решил устроить торжество по случаю своего дня рождения, ехать, если верить навигатору, минут двадцать. Сугизо снял домик ближе к окраине города, где меньше шума. Морри щелкнул кнопкой встроенного проигрывателя, и салон машины заполнили звуки чей-то баллады. Через несколько нот Морри узнал исполнителя и криво усмехнулся — когда-то он терпеть не мог этого человека. Йошики. Щелкнул еще раз, переключая волну, и в салоне заиграл джаз. Морри расслабился и увеличил скорость. Так лучше. До места доехал быстро, музыкант и не заметил этих двадцати минут. Поставил машину на стоянке у небольшого двухэтажного дома с черешневой черепицей и белыми отштукатуренными стенами. Вышел из машины, прихватив подарок, и пошел к дверям. — Морри-сан! — именинник в элегантных темных джинсах с едва заметными блестками, темной футболке и длинном, почти до пят, черном кардигане из неизвестной текучей ткани открыл ему дверь и теперь улыбался, — проходи, рад тебя видеть! — Я тебя тоже, Суги-сан, — Морри зашел внутрь и, положив сверток на небольшую полочку у входа, наклонился, чтобы расшнуровать кроссовки. Сугизо отошел в сторону, чтобы не мешать гостю. — Ты с репетиции? — С записи сингла. Я с ним убьюсь, но буду счастливым трупом, — Морри закончил с обувью и ступил на теплый деревянный пол прихожей, взял в руки подарок и лукаво улыбнулся другу: — Веди меня в комнату, не здесь же тебя поздравлять! Сугизо рассмеялся и провел друга в гостиную, где уже собрались самые близкие друзья Сугихары. Увидев Морри, гости заулыбались, кто-то приветствовал его негромким криком, кто-то махнул рукой. Улыбнувшись всем, Морри вернул внимание имениннику. — Я поздравляю тебя, дорогой друг, желаю здоровья, вдохновения и времени на его исполнение. Надеюсь, это тебе поможет. Он протянул Сугизо сверток. Мужчина, чуть прикусив губу начал разворачивать этот ворох цветной бумаги. Развернув же, ахнул. — Она же…. Это же… — Ну да. Я тут краем уха, от пролетавшей мимо птички, услышал, что ты давно заглядываешься на эту испанскую красавицу. Ну… — Морри-сан! Спасибо! Сугизо не мог сдержать радостной улыбки, глядя на темное дерево акустической гитары. О да, он давно смотрел именно на нее… Осторожно опустил ее на столик, повернулся к другу и порывисто обнял его. Морри усмехнулся, довольный реакцией. — Садись за стол, — Сугизо отстранился и махнул рукой, — прошу. Морри сел рядом с Рюичи, вокалистом Luna Sea, тот улыбнулся ему, учителю, кумиру. А потом Морри увидел напротив белобрысое создание в белой рубашке и с широченной улыбкой. Йошики. Твою ж мать. Тот, почувствовав взгляд, улыбнулся музыканту еще шире, Морри приветливо кивнул и принялся за еду. В разгар вечеринки, когда гости уже покинули праздничный стол и расселись на мягких диванах и креслах, пуфах и просто толстом, ворсистом рыжем ковре, обсуждая музыку и какие-то иные личные темы, Морри вышел на веранду. Там, на улице была темная ночь, на небе ярко горели звезды, почти не видные в центре города, а уж из студии и подавно. Морри улыбнулся. Как давно он последний раз так любовался звездами? А вот черт его знает. — Можно? Морри вздрогнул, услышав знакомый голос. На веранду вышел Йошики. Он печально и чуть мечтательно улыбался, держа в руках бокал с вином. Встал рядом и покосился на полупустой бокал Морри. — Выпьем за именинника? Негромкий звон соприкоснувшихся бокалов, Морри выпивает остатки вина залпом, Йошики цедит свой напиток по глоткам. Потом оставляет пустой бокал на парапете. Морри машинально повторяет его жест. А потом поворачивает голову и долго смотрит на стоящего рядом музыканта. Глаза Йошики слегка прикрыты, он смотрит куда-то во тьму сада, но думает о чем- то другом, явно не о тенях деревьев, не о летней ночи. Руки сложены крестом на парапете, левая поглаживает больную, зафиксированную бандажом правую руку. Последствия упорных тренировок на ударных. Йошики весь такой — переломанный, хрупкий, как ваза из тончайшего фарфора, кажется, тронешь — рассыплется. Но он тверд как стальной трос, как скала, как… — Морри не знает, что придумать как аналог самой высшей твердости на этой планете, и ему вдруг кажется, что тверже этого человека, что стоит рядом, ничего нет. Раздражение, которое неизменно вспыхивало в его груди все эти долгие годы, едва кто-то упоминал имя Йошики, угасло, как огонек свечи. Морри осторожно касается плеча Йошики, чувствует живое тепло под пальцами: — Я когда-то ненавидел тебя. — Правда? — Йошики оборачивается, чуть тряхнув головой, словно сбрасывая морок своих мыслей. Он смотрит на коллегу без обиды, но с детским любопытством, — а за что? — Я не помню. Они долго молчат, глядят в летнюю ночь, а потом вдруг вокруг, в сердце, в голове, раздается негромкая гитарная мелодия, она поет о южной ночи в далекой Испании, о красивых ее женщинах со звенящими браслетами на тонких запястьях, о многослойных их юбках, что кружатся колоколом, когда те женщины пускаются в пляс. Музыка звучит вечность, а потом Морри осторожно берет Йошики за руку и они вместе возвращаются в дом. Луч вышедшей на небо луны отражается в забытых на парапете бокалах.