Помощь не требуется

врачи напишут мне в карточке «неврастеник», лечение: медикаменты и физический труд, а я, тонущий в иле, молча смотрел вокруг и просто хотел, чтоб меня любили. © любовь моя — элли на маковом поле

Курапика хотел быть нормальным. Правда хотел. Но определение нормальности — вопрос спорный. Для Куроро, например, быть нормальным значило просто быть: все люди нормальные по-своему, считал он. Для мамы, по всей видимости, все женщины средних лет автоматически становились нормальными, если родили к своим годам хотя бы одного ребенка. Даже если при этом имели привычку распивать спиртное в одиночестве на кухне после работы — к себе-то у нее никаких претензий не было. Но у Курапики с нормальностью были сложные отношения. Всю жизнь он прилагал слишком много усилий, чтобы только сойти за обычного человека. Учеба? Хорошо, он будет учиться так, что учителя будут бесконечно хвалить его и пророчить светлое будущее. Друзья? Да, он постарается наладить отношения с как можно большим количеством людей. А может быть стоит проявлять общественную активность? Читать книжки? Взяться за какие-нибудь дополнительные занятия? Да, да и да. Нужно же выглядеть нормальным, хорошим и здоровым мальчиком. Но выглядеть можно кем угодно, а на деле глотать таблетки, таскаться по врачам, следить за режимом, беречь себя, свою тушку и ебанный мозг — лишь бы только приблизиться к жизни обычных людей. Для Курапики быть нормальным означало быть здоровым. А все остальное приложится. Коридор был белым, как и положено больничным коридорам. Пол — чистым, почти стерильным. Стены — пустые, скучные. Даже плакатов никаких. Курапика в какой-то там раз провел подушечкой указательного пальца по краям бумажки с результатами энцефалограммы, пробежался глазами по напечатанным буквам и вздохнул. Решение обратиться в частную дорогую клинику вместо государственной, где он наблюдался все эти годы, было его собственным. И оплачено было им самим. Мама не очень-то верила в успех его затеи — «ты четырнадцать лет таблетки пьешь, а что толку?» — но не препятствовала ничем. Курапика подозревал, что ей просто надоело покупать лекарства и она, как и он, надеялась на чудо. В государственной же больнице на чудо надеяться не приходилось. Врачи там относились к Курапике снисходительно, устало и раздраженно либо с тошнотворной жалостью. Курапике это безумно надоело. Поэтому и был найден этот дорогой, молодой и расхваленный на сайте клиники доктор. Курапика, когда искал его, надеялся, что он сумеет дать ему то, что так давно хотелось получить — закрытую историю болезни, как сертификат на возможную жизнь нормального человека в мире нормальных людей. Но Курапика не учел еще один критерий своей ненормальности. Доктор был горячим красавчиком, а Курапика был геем. — Мистер Курута? — высунулась в коридор медсестра. Белый халат, медицинская маска на лице и плотная фигура. — Да, — с готовностью пружинисто поднялся с железного белого стула Курапика. Голос прозвучал слишком испуганно и от того тонко, поэтому он откашлялся. — Проходите, пожалуйста. Все как всегда. И в прошлый раз так было и в позапрошлый. Курапика проходил за медсестрой, и сначала появлялся кабинет. Простой, белый, невзрачно-светлый, а за окнами еловые ветки. Курапика задерживал на них взгляд — в прошлый раз на них лежал снег, а в позапрошлый шел дождь, из-за которого они казались потемневшими и потяжелевшими — а потом только смотрел на своего лечащего врача. Белый халат, под которым угадывалась светлая однотонная рубашка, фотохромные очки и улыбка. Очаровательная, дружелюбная, яркая и жизнерадостная. Курапика, глядя на нее, тоже хотел улыбаться. И никакого снисхождения или жалости во взгляде доктора не было. Только внимание и искренняя заинтересованность в работе. Это подкупало и вызывало доверие. — Добрый день, — поздоровался он. — Вы у нас?.. — Курапика Курута, — поспешно напомнил Курапика, устраиваясь на стуле возле стола доктора. Медсестра, вернувшаяся на свое место, начала щелкать мышкой, что-то выискивая на компьютере, наверное, выводя доктору на второй монитор Курапикину амбулаторную карту. — Здравствуйте. — Да, я помню вас, — радостно подтвердил доктор. С такой интонацией люди обычно приветствуют старых друзей. На какой-то миг Курапика позволил себе поверить, что это правда, что он действительно интересен доктору Паладинайту и тот искренне рад его видеть, а не просто проявляет вежливое дружелюбие, предназначающееся для обращения ко всем его пациентам. — Генерализованная эпилепсия в форме судорожных тонико-клонических приступов, верно? Курапика кивнул, заправляя прядь волос за ухо. Он не любил говорить о своем заболевании. Еще больше он не любил тот факт, что говорить о нем приходилось с человеком, который был ему небезразличен. — Да, — подтвердил он вслух. — Отлично. Как ваши дела? Курапика чувствовал, что дела его плохи, потому что доктор, приготовившись слушать, сцепил руки, поставив локти на стол и отсвечивая очками, как персонаж из того аниме про мальчика, роботов и ангелов, под которое — так получалось — они с Куроро обычно ебались. Доктор сел так, и Курапика в полной мере ощутил себя собакой Павлова со сработавшим условным рефлексом. «Не смотри», — сказал он себе и уставился на бумажку, которую все еще держал в руках. — Ну-у… Я сделал энцефалограмму. Вот, у меня результаты. — Можно взглянуть? — Да, конечно. Доктор уткнулся в лист бумаги, вчитываясь в малопонятные простому смертному диагнозы и оценивая волнистый график амплитуд, а Курапика замер, наклонив голову, из-под челки разглядывая самого доктора. Леорио Паладинайт — так было написано на сайте и на его бейдже, Леорио Паладинайт — специалист высшего класса, получивший множество похвал от своих пациентов и коллег, Леорио Паладинайт — что он за человек? Что ему нравится, чем он живет? Каков он, когда не восседает в своем белом халате, в белом кабинете, за белым столом, изучая людские неврологические отклонения? Какие люди ему нравятся, какие вещи он любит? Предпочитает ли он мужчин или женщин, пьет ли алкоголь, какие сигареты курит — а то, что доктор курит, чувствовалось отчетливо, даже несмотря на его одеколон, кабинетный освежитель воздуха и въедливый больничный запах хлорки — в конце концов, какие фильмы и сериалы он смотрит, какие книги читает? Курапика подолгу раздумывал над этими вопросами после каждого приема, и богатая фантазия ему в этом помогала. Собственно фантазии были не всегда приличные: в последней из них были гавайские рубашки и бондаж. По мнению Курапики, и то, и другое отлично бы смотрелось на докторе, и он надеялся, что тот посчитал бы также. Только это Курапике и оставалось — надеяться на наличие точек соприкосновения в их интересах и предпочтениях, ведь, как бы много он ни думал, о Леорио Паладинайте он все еще знал ничтожно мало. — Послушайте, — поднял доктор на него глаза, отвлекая от неуместных размышлений, — вы себя хорошо чувствуете? Курапика напрягся, вспоминая, зачем вообще-то сюда пришел. — Да? — ответил он неуверенно и полувопросительно. — Голова не кружится, замираний не было, ничего? — Нет, — покачал головой Курапика. — Что-то не так? — А последний приступ был три года назад, верно? — игнорируя его вопрос, продолжил спрашивать доктор Паладинайт. — Да. В марте месяце. Ровно три года назад, все верно. — С какого года принимаете препараты? — С две тысячи пятого. Доктор Паладинайт положил лист на стол и откинулся на спинку стула. Курапика тоже выпрямился, невольно повторяя движение врача, хотя и без того сидел прямо. Он всегда начинал зеркалить действия своих собеседников, когда нервничал. — Мне кажется, можно говорить об отмене лечения, — после небольшого молчания сказал доктор, и Курапика растерянно моргнул. Это были совсем не те слова, на которые он уже успел настроиться, и хотя он давно хотел услышать что-то в этом духе, теперь просто не мог поверить в реальность произнесенной фразы. — У вас хорошая энцефалограмма, никакой пароксизмальной активности, никаких отклонений, — тем временем пояснял доктор, — ремиссия длиною больше трех лет и в целом никаких противопоказаний я не вижу. Можно попробовать сначала снизить дозу препарата, если все будет хорошо, то впоследствии перестать принимать его вовсе. «Вот мама-то обрадуется», — как-то отстраненно подумал Курапика, все еще ощущая растерянность от услышанной новости. А откуда-то из глубины уже поднималась волна давно не испытываемой, неподдельной радости. Она просилась наружу, и Курапика позволил себе несмелую улыбку. Доктор перехватил его взгляд и улыбнулся тоже. У Курапики от этого по холке пробежали мурашки. Это все благодаря ему! Это все благодаря его профессионализму! Курапика думал так, даже несмотря на то что понимал: заслуги Леорио Паладинайта в его выздоровлении не было почти никакой. — Мы с вами говорим об отмене лечения, — продолжил доктор, — однако вам все еще будет необходимо отслеживать свое самочувствие, фиксировать все изменения в организме, а также, безусловно, соблюдать режим и необходимые ограничения. Даже с большей строгостью, чем обычно! Очень важно следить за гигиеной сна, высыпаться, не переутомляться, не волноваться, побольше гулять и в целом стараться избегать любых провоцирующих факторов. И если что-то не так, сразу — я подчеркиваю, сразу! — обо всем сообщать вашему лечащему врачу, то есть мне, — доктор постучал длинными пальцами по столу, раздумывая. — Значит так: в течение первых двух недель вы пьете половину своей обычной дозы — то есть по пятьсот миллиграмм в день — затем прекращаете прием таблеток вовсе. Через месяц снова делаете энцефалограмму и записываетесь на прием ко мне. Если все будет хорошо, то следующая наша встреча состоится только через год. А пока что моя помощь вам не требуется и будем надеяться, что так будет и впредь. Леорио — Курапика для себя решил, что теперь будет звать его именно так, без всяких «докторов» и «мистеров» — говорил очень живо, его интонация менялась как у профессионального оратора, и Курапика завороженно кивал на каждое его слово, ощущая внутри небывалый подъем. Ведь у него — у них — получилось! Это ли не повод для радости и гордости? Но последние слова его огорошили. Леорио сказал, что через месяц их последняя на ближайший год встреча. Курапика больше не сможет каждые пару месяцев тихо любоваться объектом своих воздыханий. Это значит, ему придется либо что-то предпринять, чтобы увеличить частоту их встреч, либо попытаться выбросить Леорио Паладинайта из головы. Что же ему делать?