attagirl

— …разве ты не говорил, что это может быть очень болезненно для тебя? — спрашивает Люмин после минутного молчания с его стороны. Совершать странные действия по велению прихоти не является чем-то новым для Тартальи, однако то, что они собирались делать сейчас, несколько выходит за привычные рамки даже в вопросах плотских удовольствий. — Еще нет. Хриплое, совсем не человеческое рычание — вот что осталось от прежнего голоса Аякса. — Если мы сделаем все быстро, вреда не будет. Они сняли комнатушку в одной из гостиниц Ли Юэ… А заодно и остальной этаж, дабы не привлекать лишнего внимания. Ему не нужны были свидетели его трансформации. По крайней мере, не в этот раз. При обычных обстоятельствах он всегда был вооружен до зубов в этой форме. Но прямо сейчас он склонялся над Люмин, которая только и могла — смотреть на него широко распахнутым золотом глаз. Однако вовсе не страх отражали два кор ляписа. Ей было любопытно, она была очарована открывшимся перед ней зрелищем. Никогда прежде ей не доводилось лицезреть Грязное Наследие Аякса так близко без летящего в нее смертоносного копья. Его внушительное тело полностью скрывает под собой ее хрупкий силуэт, тем не менее, насколько он может судить, это совсем не беспокоит Люмин. Вместо этого она протягивает ему руку. Нежные девичьи пальцы ласково обводят контуры его маски. Поначалу Аякс боялся, что не сможет ощутить ее тепло сквозь металл, но каждое прикосновение — даже самое мягкое — словно сжигает его нервы; позволив ей дотрагиваться до него в столь нежной манере, он чувствует куда больше похоти, чем должно быть. Аякс смещается, меняя свое положение — он больше не нависает над Люмин, а сидит возле нее. Каркас кровати рвано скрипит в ответ на каждое его движение. Черт с ней, сломается, так сломается (он искренне на это надеется). Ему не пристало растрачивать свое самообладание на подобные размышления: чем меньше глупых дум, тем лучше. Он способен беспрерывно сражаться с Люмин в течение часа, однако в случае одновременного использования глаза бога и глаза порчи, в запасе останется не менее двадцати минут активной битвы без последствий. Но технически он сейчас и не дерется. Не имея подобного опыта ранее, все, что остается Аяксу — это надеяться, что он правильно рассчитал сроки и не грохнется в обморок прямо посередь процесса. К слову о ненужных мыслях… Нежные пальчики, плавно скользящие по контурам его челюстей в тщетной попытке забраться в пространство между лицом и маской, всячески препятствуют реализации полного потенциала. Прикосновения Люмин крайне аккуратны, и он позволяет ей действовать в такой манере, покуда она не сдастся в волю собственной похоти. Люмин слышит приглушенное рычание, которое, к слову, должно было звучать совсем иначе. — Что ты делаешь? — Можешь снять маску? — спрашивает она. — Я хочу видеть твое лицо. — Не хочу тебя разочаровывать, но прямо сейчас ты видишь его перед собой, дорогая, — отвечает ей Аякс, — с поцелуями мы пролетаем, но я вполне могу сделать кое-что этим ртом. Обычно Люмин не особо эмоциональна — в противовес самому Аяксу — но, понаблюдав за ней в течение нескольких месяцев, он понял, на что следует обращать внимание. Уголки ее губ подрагивают, а брови приподняты — она определенно заинтересована, пускай и с некоторыми оговорками. Что ж, здесь он не может ее винить. Низ его маски приоткрывается, расходясь, словно трещина, открывая взгляду пасть с рядом изогнутых зубов. Ему остается надеяться, что у него не воняет изо рта, ведь прямо сейчас он тяжело дышит, едва сдерживая нарастающие порывы желания. Однако острые зубы, кажется, совсем не смущают путешественницу. Зато ее глаза расширяются в немом шоке, когда она замечает гигантский язык, вываливающийся из внушительной пасти Аякса. Щеки Люмин тут же окрашиваются в мягкий розовый цвет, но, задержав свой взгляд еще на мгновение, она спешно стаскивает с себя трусики. Какая жалость, но сейчас она совершенно точно не увидит самодовольную ухмылку на лице своего избранника, ведь та надежно скрыта под магическим доспехом. О, в ней определенно заложено море похоти — куда больше, чем обычно. Но они вместе уже довольно долго, а потому несколько отошли от милейшей манеры дразнить друг дружку во время секса — даже если решили испробовать что-то новенькое. Аякс искренне старается быть нежным, когда его когтистая рука мягко вжимает Люмин в матрас — он ведь не хочет навредить ей или порвать белоснежное платье? Он замечает, как она дрожит под его хваткой. Да, Люмин определенно по нраву его грубость, если только эта самая лапа не сжимается на ее горле… Конечно, со временем их битвы перешли в разряд формальностей, и не более, но они все еще продолжали свои лонжероны — это было их своеобразной традицией. Деревянный каркас кровати едва ли не верещит под тяжестью мужского тела, когда он укладывается на живот, расположившись между ног Люмин. — Слушай… Твои когти… Они ведь такие острые, да? — Я не собираюсь трогать тебя ими, — быстро отвечает Аякс, подтверждая свои слова веселым рыком. Люмин разочарованно выдыхает — не то плачет, не то стонет. Похоже, он и впрямь испортил ее всю. Она уже не раз подавала ему интересные идеи, но эту он использовать не намерен. На мгновение он замирает, выжидая альтернативных предложений, но затем решает поторопиться и воплотить свой план в действие, пока она не успела его остановить. Язык — длинный и склизкий — прижимается к ее складкам, проталкиваясь внутрь. Он скользит назад и вперед, задевая клитор. Его движения хаотичны и напористы: Аяксу лучше закончить процесс до того, как эта форма истощит его, ведь злоупотребление Грязным Наследием может оставить парня лежачим калекой на долгие несколько недель. Первый стон вырывается из девичьих губ, а пальцы зарываются в гриву непослушных рыжих косм. Он бы и рад подразнить Люмин подольше, но сейчас — к величайшему сожалению — время не на его стороне, а потому он старается довести ее до края как можно скорее. Его ласки безжалостны, они не оставляют ей никакого выбора, кроме как жадно впиться в копну медных волос. А мягкие, почти приторные стоны лишь подстегивают его стремление заставить ее кончить. Аяксу мил ее голос в абсолютно любых проявлениях, но то, как она стонет, моля его о большем — привилегия, доступная только ему. — Близко? — рычит Аякс. — О-очень. Его дыхание становится еще тяжелее, а Люмин отвечает своему чудовищному (и, будем честны, несколько отвратительному) партнеру сдавленными стонами и короткими вздохами. Ее тело напряжено: он чувствует, как каждая мышца ее живота натягивается до предела. И хотя она по-прежнему держится за его волосы, чтобы наверняка не упасть, одна из ее рук скользит вниз, хватаясь за его пальцы — и лишь три из всей пятерни смогли уместиться в ее ладошке. Как мило. Люмин резко выдыхает, после чего ее тело выгибается; стройные ножки с легкостью обвивают голову Аякса, замыкаясь прямо за ней. В ответ она слышит дикий, неистовый рык, напоминающий скорее рев животного. Он призывает Люмин расслабиться и разжать свою хватку, ведь Аякс рядом и без труда поймает ее в случае такой необходимости. Но та, опьяненная настигшим ее чувством экстаза, не удерживается, отклоняясь вбок — это могло бы дополнить печально известную статистику смертей в процессе соития, если бы не поддерживающие девичье тело когтистые руки. Он следует за ней лишь до определенного момента, пока уже его собственное тело не искажается в неестественной позе. Люмин как никогда близка к тому, чтобы разрушить его громоздкое тело со всей прилагаемой ею силой, но он склонен считать, что это была бы определенно не худшая смерть. Как только Аякс (и его череп) чувствует, что вот-вот расколется напополам, крепкая хватка разжимается, и она безвольной куклой падает в мужские объятия, судорожно вдыхая через рот. Он сразу же отпускает ее, усаживаясь рядом. Причудливый длинный язык, пропитанный ее выделениями, свисает с его челюсти. Вскоре она отчетливо слышит хлюпающие звуки: он убирает отросток обратно в свою жутковатую пасть, пока та не захлопывается, вновь становясь едва заметной трещиной в маске. Он великодушно дает ей время передохнуть, однако Люмин, судя по всему, отнюдь не заинтересована в этом. Не проходит и секунды, как она вновь чувствует себя готовой для дальнейших действий: ее рука тянется к маске и, слегка сжав твердый металл, направляет вперед, желая вновь узреть его силуэт над собой. Аяксу начинает казаться, что ей нравится чувствовать себя такой крохотной в его руках. Однако следующее действие Люмин повергает Аякса в шок, когда, подавшись вперед, она оставляет нежный поцелуй на линии его рта. Он чувствует, как дрожат позвонки под усиленным доспехом — казалось бы, ее ласка вышла совсем невинной, почти целомудренной, но этого хватает, чтобы он ощутимо напрягся ниже пояса, грозясь проделать дыру в собственном облачении. — Вау, ты же еще ни разу не целовала меня первой, — все, что он говорит. Его голос по-прежнему искажен, но даже так Люмин все еще может расслышать затаившуюся в его словах притворную обиду. Аякс привык к роли инициатора, и тем удивительнее для него было осознавать, что в этот раз Люмин решила поцеловать его сама. — Ну… Наверное, это потому, что прямо сейчас я не вижу твою самодовольную физиономию, — сухо отвечает Люмин. — Грубовато звучит, девчуля, — ай! — Хотя… Но пускай Аяксу и нравится ее дразнить, он понимает, что сейчас будет лучше вернуться к изначальному плану: сделать все быстро. Странные ощущения пронизывают его тело, отдаваясь покалыванием в кончиках пальцев и словно бы вонзаясь в череп острыми, тончайшими иглами. Нет, в наличии подобных судорог как раз таки нет ничего необычного; куда более удивителен тот факт, что сейчас они кажутся не такими резкими, как это бывает в пылу сражения. Аякс привык балансировать на грани — убить или быть убитым, поглощенным самой Бездной. Но нет, в настоящий момент это больше похоже на какой-нибудь сеанс иглоукалывания от одного из местных докторишек Ли Юэ. Возможно, все дело в охватившем его возбуждении — яркая, огненная похоть могла перекрыть все прочие побочные эффекты трансформации. — Знаешь, а ведь у меня еще остался туз в рукаве. Уверен, тебе понравится. Ухватившись за ее бедра когтистыми руками, Аякс придвигает девушку ближе к себе, чтобы она заняла подходящую позицию. Их нынешняя разница в размерах позволяет ему проделать сей трюк с феноменальной легкостью. Люмин же позволяет буквально тащить себя в нужную сторону, вероятно потому, что она все еще восстанавливается после недавнего оргазма. Однако застывшее на девичьем лице ошеломление вмиг сменяется чистейшим любопытством (и долей трепетного уважения), когда до нее доходит полный смысл его слов. — Это несколько отличается от того, к чему ты привыкла, но надеюсь, оно не доставит сильных неудобств. Обхватив Люмин за бедра и талию когтями, Аякс искренне пытается быть осторожным, когда он прижимает ту к своему паху, лениво покачивая собственным тазом. В ответ он слышит стоны — отчаянные и грубые — будто их секс длится уже не первый час. И он действительно этому рад — эти звуки, о, самые прекрасные трели, что он только мог услышать! Пожалуй, все же хорошо, что его лицо сокрыто за маской, ведь прямо сейчас на нем расплывается крайне самодовольная ухмылка, вызванная тем видом, в котором пребывала его возлюбленная. Аякс внезапно ловит себя на том, что его рычание порождено зовом чистейшей похоти: он продолжает набрасываться на нее — острые когти скользят вверх, оглаживая пространство между лопаток, в то время как другая рука обхватывает девичью поясницу. Таким образом, он может с комфортом расположиться на кровати, упершись в нее коленями — каждое его движение отдается сдавленным звуком многострадального каркаса. Кажется, не только Люмин в этой комнате достигает своего предела. Вскоре Аякс отрывает Люмин от матраса, прижав ту еще плотнее. Она не кричит, не дергается и вообще никак не подает виду, что ее беспокоит нынешнее положение. О, в этом нет ничего страшного — она способна приноровиться к любой затее Тартальи; нежные руки обвиваются вокруг шеи гиганта, словно бы наслаждаясь непривычно мягким мехом воротника его доспехов. Хотя, несомненно, Люмин сложно концентрироваться лишь на этом ощущении, пока они оба трутся друг о дружку в отчаянной попытке найти нужный ритм. В то время как Люмин, кажется, приходится по нраву его Грязное Наследие — если, конечно, он не сжимает лапищу вокруг ее шейки — то Аякс вдруг осознает, что нити контроля ускользают от него все стремительней с каждой секундой. Возбужденный член вплотную прижат к ее половым губам. Пара слоев ткани — вот и вся преграда. И хотя Люмин удерживает себя на весу со всей доступной силой, которую только может выдать ее худенькое тельце, с гравитацией не может поспорить даже она — Люмин буквально сидит на его промежности, и давление ее веса грозит свести Аякса с ума. Стоп. Ее платье. — П-платье. Мое платье, — вторит тихий шепот, следующий сразу за его собственными мыслями. Он бы и рад побыть джентльменом и помочь даме раздеться, но, судя по всему, она уже прекрасно справилась сама. И стоило белоснежному платью обратиться жалкой тряпицей на полу, как самообладание Аякса небрежно помахало ему ручкой. Он подносит Люмин ближе к своей пасти, и та вновь слышит неприятный скрежет разжимаемых челюстей. Он чувствует, как дрожит хрупкое тело в его руках, когда длинный язык проходится по ложбинке между ее грудей. Кажется, он вновь отходит от первоначального плана сделать все быстро, вместо этого потакая желаниям Люмин. Он действительно любит сиськи своей девушки, и словно бы стремится доказать ей это, вбирая в рот соски — хотя сейчас это явно не лучшая идея. Тем временем он продолжает облизывать чувствительное место, изредка причмокивая, до тех пор, пока она не прерывает это действие своей просьбой — самой первой за все время их «свидания». — Тарталья… не мог бы ты… пожалуйста, — с трудом выговаривает Люмин в перерывах между рваными выдохами. — Что? — Мой клитор, — ворчит она. Боже, ну ладно. Конечно, Аяксу не особо хочется прикасаться к чему-то настолько нежному своими острыми когтями, ведь если он перегнет — это вовсе не принесет захватывающих ощущений. Это будет больно. И отнюдь не в приятном смысле этого слова. Однако после очередного ворчания со стороны Люмин, свидетельствующего о том, что кое-кто явно жаждет кончить, Аякс подчиняется. Он очень осторожен в своих действиях, потирая бугорок круговыми движениями, используя при этом лишь подушечку большого пальца, на фоне которого ее клитор и в самом деле кажется крохотной горошиной. Он удерживает Люмин в сидячем положении уже какое-то время, и сейчас ему начинает казаться, что лучшим вариантом было бы лечь. Но ни одна живая душа сейчас не видит их, так что они могут свободно располагаться так, как им заблагорассудится, пусть даже это смотрится чертовски неловко. И вскоре Аякс замечает, как окупаются его усилия: девичьи стоны становятся все громче, а бедра заходятся в хаотичном ритме, толкаясь на его большой палец. Ее руки впиваются в гриву рыжих волос, когда она прогибается в спине, прижимая громоздкую голову прямо к своей груди. Люмин чувствует, как горячее дыхание опаляет ее тело, но она и сама едва ли способна поддерживать равномерный обмен кислорода. Люмин едва ли не плачет, взывая к нему, когда все же достигает пика, обхватив Аякса руками и ногами. Он же чувствует, как на его ладони капает нечто теплое, надеясь, что это ее естественная смазка, а не кровь. Он дает ей еще один шанс передохнуть, но вместо этого Люмин усаживается ему на колени, потираясь бедрами об его эрегированный член, все еще скрытый под слоем усиленного доспеха. И это действие разбивает все те небольшие осколки самоконтроля, за которые Аякс так яростно держался до сих пор. Глухой рык срывается с его пасти. Это глухое, гортанное, почти животное рычание заставляет Люмин дрожать в предвкушении — она определенно стремится к следующему оргазму, практически полируя его промежность. Он с трудом берет под контроль мышцы своего лица, чтобы быть готовым к тому, что последует после (пускание слюней и прочие вещи такого рода едва ли будут сексуальными, особенно в его случае). И хотя Люмин, кажется, совсем не против закономерного развития событий, Аякс все же хочет спросить — действительно ли она согласна зайти дальше? Но вместо внятных слов его деформированные голосовые связки выдают глубокое, гортанное рычание, способное обратить некоторых в бегство одним только звучанием. — Посмотррррри на себя, девчуля… Ты готова? На короткий момент золотые глаза Люмин расширяются в изумлении, выдавая ее реакцию на происходящее; уголки ее рта приподнимаются, словно она пытается сдержать рвущийся наружу смех. Но (к его величайшему разочарованию) она восстанавливает свое самообладание быстро. Слишком быстро. — Ах, постой… ты, кажется, упоминал кое-что, несколько отличающееся от обычного… Насколько оно отличается? — Увидишь. И снова его пасть выдает грозный рык вместо нежного мычания, которое по идее должно было быть заложено в его слова. Убедившись, что руки и ноги девушки обвивают его достаточно крепко, он убирает одну из своих лапищ с ее спины, чтобы наконец снять с себя ставший крайне тесным низ доспеха. Он немного возится с пуговицами и молниями, пока, наконец, не разбирается и с тем, и с другим. То, что открывается взгляду, действительно мало чем похоже на привычный член ее парня — оно длинное, заостренное ближе к концу, пурпурно-синее, чертовски склизкое, и, что еще важнее, большое. Но дело не только в этом — Аякс несколько пугается, замечая, что в этой форме его орган, кажется, стал более цепким. — Ой, — вот и все, что может сказать Люмин, глядя на все то, что прямо сейчас разворачивается между ними. Аякс же точно уверен — его член крайне жаждет пристроиться хоть куда-нибудь, потираясь о ее промежность, но до сих пор не входя. Это кажется действительно очаровательным, однако он и впрямь очень велик для нее. Аяксу остается надеяться, что ей понравится. — Все еще хочешь попробовать? — спрашивает он, словно бы стесняясь, после того взгляда, который она бросила на место соприкосновения их бедер. Это не только смотрится странно, но также и звучит не менее странно, что еще хуже на самом деле. Но вскоре Аякс понимает, что все его опасения оказались беспочвенными. — Ага. Ни больше, ни меньше. Как же ему иногда нравятся ее краткие и сухие ответы. — Это моя девочка, — мычит он, вытягивая шею вниз, чтобы осторожно прижаться боком своей твердой челюсти к девичьей щеке. Аяксу приятно осознавать, что она отвечает тем же, приближая свое личико к его и нежно целуя контуры маски. Он не может удержаться от искушения притянуть девушку ближе, надеясь, что холодность этого обличья не отпугнет ее. Зарывшись пальцами в медно-рыжую гриву его волос, Люмин чуть ерзает у него на коленях, устраиваясь поудобнее. Найдя наконец опору на некоторых сегментах брони, она раздвигает ноги, готовая к дальнейшим действиям. Увлеченный их нежными и такими любящими объятиями, Аякс не сразу замечает легкую доминантность ее позы, а когда все же замечает — становится слишком поздно. Дыхание Люмин сбивается, как и его собственное. К тому времени, как нервные окончания передают Аяксу весь ожигающий спектр испытываемых им ощущений, Люмин уже свободно скользит по всей длине его деформированного члена. Они вздрагивают практически синхронно, исторгая смачные стоны. Аякс звучит особенно томно, ведь совсем недавно ему хватило пары невинных ласк, чтобы вспыхнуть. Но то, что происходит сейчас, уходит за грань его понимания. Приглушенные, фыркающие звуки вырываются из его глотки. Кажется, этой ночью Люмин намерена испытать их границы до предела. Среди всех закругленных выступов усиленного доспеха совсем несложно найти рычаг для опоры, но он остается впечатленным, когда, перехватив инициативу на себя, Люмин седлает его, свободно приподнимаясь и опускаясь на его член снова и снова. Она не дает ему ни единого шанса посмеяться над ней, не дает исполненным похоти словам сорваться с искаженной глотки — это в каком состоянии была Люмин, раз согласилась на нечто такое? Дьявол, Аякс попросту разучился думать, пока она продолжала насаживаться на его член с таким рвением, словно бы делала это последний раз в своей жизни. Цепкие пальцы практически рвут мех на пушистом воротнике, в то время как она с силой врезается в него, выбивая весь кислород из его легких. Их бедра сталкиваются, и на миг Люмин замирает, прежде чем вновь ринуться вверх, поддерживая прежний темп. Однако, хотя Люмин совсем не жалеет усилий, искренне стараясь удовлетворить своего возлюбленного, Аякс вдруг понимает, что трансформация не имеет тех ограничений, которые были присущи его телу в привычном состоянии. И если бы не осознание того, что пребывание в ней чревато весьма ощутимыми и болезненными последствиями, он мог бы беспрерывно трахать Люмин часов так пять. Вместе с тем он понимает, что, вероятно, сейчас лишь принимает желаемое за действительное. К слову, размышления не являются сильной стороной Аякса в текущий момент, ведь его мозг занят смакованием того факта, что сейчас он фактически отдался во власть Люмин, которая использовала его как инструмент для достижения одной единственной цели — достигнуть своего предела. Лишь она может поступать с ним, как ей заблагорассудится, особенно если речь идет о погоне за дешевым кайфом. Странницу давно уже не волнует страх быть услышанной, ведь сейчас они находятся за закрытыми дверями. Она грозится перебудить всю гавань своими пылкими стонами, которые сопровождают смачные звуки столкновений ее вспотевшей кожи с морозной сталью доспеха, перебиваемые сдавленным, почти нечеловеческим рычанием Аякса. А после Люмин меняет стратегию — она с силой соединяет их бедра вместе с каждым последующем толчком, хватаясь руками за его грудь. Ее пальцы разрывают ткань звездного плаща, и она вдалбливается в него со всей доступной прытью, пока с уст не срывается его имя — не Чайльд, и не Тарталья, а Аякс. Опьяненная настигшим ее чувством экстаза, она замирает, успев толкнуться еще несколько раз напоследок. Они оба дрожат. Люмин — сильнее Аякса, который, не в силах сдержаться, вновь толкается в ее глубины. Несмотря на весьма ощутимое, практически болезненное чувство сжатия в животе, он все еще не кончил. Как-то плохо у них выходит сделать все быстро, не так ли? Хотя Аякс должен признать: только что Люмин подтолкнула его в нужном направлении. Он крепко сжимает ее тело в своих когтях и продолжает нежно двигаться внутри до тех пор, пока мышцы не наливаются огнем, вынуждая его остановиться. Они так и лежат, наслаждаясь передышкой в горячих объятиях друг друга, в то время как его член погружен в девичье лоно до предела. Аякс способен чувствовать пульсацию ее организма вместе со своим собственным, пускай их и разделяет плотный слой брони. Светлая макушка утыкается ему в грудь, уже не особо заботясь о движениях вверх и вниз — вероятно, она измотана. Наконец, Люмин принимает безмолвное предложение отдохнуть. Тихие вздохи срываются с ее уст один за другим, пока она старается восстановить ритм своего дыхания. Ему бы хотелось похлопать девушку по голове и назвать милой, вот только в таком состоянии его руки могут с легкостью раздробить ее череп. Неприятное покалывание в спине возрастает — словно в позвоночник упиваются уже не тонкие иглы, но ржавые гвозди. Этого явно недостаточно, чтобы вывести Аякса из строя, но и приятного мало. Чего только не сделаешь ради любви. И лишь убедившись, что они оба отдышались вдосталь, он меняет свое положение: от долгого нахождения в одной и той же позе его ноги уже начинают неметь. Люмин же заходится очередным стоном ему в ответ. — Ты в порядке? — спрашивает Аякс, закладывая определенно добрые намерения. Однако тихий рык, раздающийся из его пасти, придает его вопросу куда более зловещий окрас. — Д-да. Просто немного больно, и… Я чувствую тебя, Аякс. Оно движется внутри. Люмин всегда произносит его имя по-особенному. Он до сих пор не может понять, как именно ей удается это делать, но в этот момент она словно тянет за все нужные ниточки. Между ними повисает недолгая пауза, прежде чем он продолжает. — Если тебе есть что сказать, сделай это, девочка. Он ждет ее ответа, но вместо этого тонкие ручонки хватаются за острые края челюстей, заставляя Аякса сгорбиться, чтобы он мог быть на одном уровне с ней. В этот раз нечто похожее на рык издает уже она. — Ты бы сломал кровать ради меня, не так ли? — А я думал, тебе больно, — и снова ухмылка расплывается на скрытом под маской лице. — Что случилось, раз ты вдруг передумала? Так, потихоньку их миролюбивый настрой с нотками заботы плавно перерос к чему-то первобытно-дикому — впрочем, подобные «скачки» побуждений отнюдь не являются чем-то новым для них. Глубокое, утробное рычание уже мало чем напоминает его прежний голос, лишь усугубляясь по мере нарастания овладевшей им похоти. И хотя Люмин еще не до конца восстановилась после прошлого раза, ей все же удается соскользнуть с его члена и встать перед ним на колени; его сперма и немного ее собственной смазки свободно стекает по стройным ногам, как только появляется такая возможность. Со взъерошенными золотистыми локонами и таким мягким выражением лица Люмин легко можно принять за богиню, желающую подарить приют слабым — если бы не колкий взгляд янтарных глаз, которым так восхищен Аякс. Вероятно, он пристрастился к этому. Когда он склонялся к ее ногам, как он делал сейчас, это наполняло его разум странными мыслями о принадлежности. Словно бы Аякс вернулся домой в Снежную, получив приказ от самой Царицы. — Слушай, сейчас я очень даже не против такой боли, — заявляет она, в то время как тонкие пальчики трепетно оглаживают заостренный край его маски, пока не добираются до ее навершия. — И я знаю, что ты более чем способен дать мне то, что я хочу. О, это была ужасная идея. Нет, в самом деле — ну просто отвратительная. Такими темпами он рискует сломать не только кровать. Аякс выдыхает. Его челюсти размыкаются, испуская пар с громким шипением. Сказать, что он перегрелся — ничего не сказать. Густые капли слюны просачиваются сквозь ряды изогнутых зубов, падая на кровать и пачкая простыни. На самом деле это — самая малая проблема, которая ляжет на плечи несчастного персонала гостиницы, когда он закончит с Люмин. — Все для тебя, Люмин, — и этими словами он подтверждает, что — да, он устроит эту ночь раскуроченного гостиничного номера, предназначенную лично ей. И она непременно запомнит эту ночь. Похоже, она хотела сказать что-то в ответ, но не смогла произнести ни слова — вернее, он не позволил ей этого сделать. Самообладание Аякса наконец летит ко всем чертям, и он набрасывается на Люмин, швыряя ту на кровать с такой силой, что несчастный предмет мебели верещит еще громче, чем в последние несколько раз. Люмин визжит, но не пытается выбраться из-под него, лишь переворачивается на живот, меняя их позу. Он грубо хватается за ее бедра, приподнимая те и вжимаясь пахом в промежность. Однако, несмотря на бесцеремонность этого прикосновения, Аякс все еще осторожен со своими когтями, ведь он не хочет всерьез поранить Люмин. Он входит в нее с легкостью, вжимая девушку в матрас всем весом своего тела. Почти сразу же он срывается на быстрый и достаточно жесткий ритм. И снова густые капли слюны просачиваются из его пасти, капая прямо на девичью спину, откуда потом стекают на уже и без того перепачканные простыни. Костяшки девичьих пальцев побелели — настолько крепко она вцепилась в изголовье кровати. Сперва комната наполняется смачными стонами, но затем все это обращается в мольбу и нашептывания имен друг друга, пока они движутся в бешеном ритме, поглощенные отчаянным рычанием и бесконечным скрежетом кровати. Ножки многострадального предмета мебели оцарапывают пол все сильнее с каждым новым толчком. Аякс действительно жаждет заставить Люмин сполна ощутить каждое сказанное ею слово, но вместе с тем он осознает, насколько же сильно визжит кровать под их общим весом. Тот факт, что он буквально пригвоздил девушку к матрасу, распластавшись на ней и вдавив хрупкое тело с нехилой такой силой, кажется, совсем не спасал положение. Тем временем его когти скользят по ее спине, оставляя алые полосы на коже, но большего Аякс себе не позволяет. На кремовых бедрах уже и без того появились синяки, форма которых в точности повторяет его пальцы. Ох, как же ему нравится видеть Люмин раненной — но не в пылу битвы, а лично им — вот так. У этого определенно имеется своя доля немного жутковатого очарования. Но в моменты, подобные этому, когда их танец становится слишком диким, на Аякса накатывает волнение. Однако сам факт того, что она позволяет ему зайти так далеко, уже говорит о многом. Позже он меняет темп — его движения приобретают более нежный характер, когда он опускается, практически накрывая ее своим телом. Издав еще один тихий, едва слышный стон, Люмин позволяет своей голове плавно опуститься на подушку. Она вся дрожит, и Аякс явственно чувствует, как сокращаются мышцы ее влагалища. Вскоре гигантский силуэт вновь распрямляется: острые когти опускаются на девичью талию, обхватывая ее целиком. Такая маленькая, но сколько же воли в столь хрупком теле? Достаточно, чтобы держать его под каблуком. И Аяксу это нравится. Он позволяет Люмин насладиться этим моментом нежности, прежде чем вернуться в прежний грубый темп. И вновь ее голосовые связки грозят сорваться от громкости издаваемых ею криков. — Сильнее. И Аякс исполняет волю своей маленькой принцессы. Ржавые иглы, что практически слились с нервными окончаниями, теперь кажутся весьма неплохим дополнением к происходящему — они будто усиливают и без того яркие ощущения, толкая Аякса вперед — он так мощно трахает Люмин, что та заходится истошным рыком, ломая лакированное изголовье надвое голыми руками. Громоздкое тело словно охвачено огнем, пока он стремится к точке невозврата — его движения, кажется, приобрели еще более грубый и хаотичный характер, в то время как он приближается к своему пику таким образом. Он полностью сконцентрирован на своей цели и никак не реагирует, когда каркас наконец не выдерживает и сгибается пополам, меняя угол проникновения и вынуждая Аякса разорвать чертов матрас пополам. И вскоре Люмин достигает своего пика, провозглашая это событие пронзающим небеса вскриком — и испытывая некоторые сомнения по этому поводу. Гавань Ли Юэ — это шумный город, что живет и здравствует в том числе и ночью. Раз так, Аяксу с Люмин остается лишь надеяться, что люди сейчас по уши в делах, и что никому из них не придет в голову доложить миллелитам о предполагаемом убийстве или домашнем насилии. Аякс едва ли не ревет от сладостного ощущения ее стенок, сжимающих его ствол так крепко — звук выходит гортанным и очень глубоким. Приближаясь к пику, он срывается в хаотичный и совсем беспорядочный ритм, то прерываясь, то толкаясь с неистовой силой — так близко и так далеко. Ему уже начинает казаться, что этому совсем не будет конца. Вероятно, усиление его физических возможностей имело другие, отличные от привычных ему, недостатки. — Аякс, — она словно оживает под ним, пытаясь чуть оттолкнуться от его брони, — внутрь, пожалуйста. В ее голосе слышится мольба, но теперь он не уверен, что сможет сделать это сейчас. — Я… Я пытаюсь… Я не могу… — кое-как выговаривает он, прижимаясь к ней вплотную и окропляя слюнями ее плечо. Он бы солгал, сказав, что случаев, подобных этому, никогда не было, но черт, именно сейчас — эти производственные проблемы были совсем некстати! Он сдавленно рычит, когда саднящие мышцы и сухожилия вынуждают его остановиться. Черт, черт, черт! — О-ох, черт, — стонет Люмин. Да, это чувство определенно взаимно. Однако Люмин не была бы Люмин — Спасительницей Мондштадта и Ли Юэ, не будь способной практически моментально выдавать гениальные в своей простоте идеи. Ее руки по-прежнему отчаянно сжимали здоровенный кусок древесины, некогда бывший изголовьем шикарной кровати. Который, впрочем, оказывается безжалостно выкинут прочь — и не куда-нибудь, а в живописную вазу, что совсем недавно стояла на тумбочке. — Может, просто сменим позу? — спрашивает она. — Не знаю… Ох, вот определенно не это он подразумевал, обещая ей незабываемую ночь. Тяжело вздохнув, она замолкает почти на минуту, но вскоре Аякс замечает, как она шевелится под весом его громоздкого тела. — Так, дай-ка мне… Она экспериментально покачивает бедрами несколько раз, смещаясь вверх по наклонной линии, которая получилась при расколе кровати напополам. С девичьих уст слетают приглушенные слова одобрения, пока она наконец не находит то положение, которое ее целиком и полностью устраивает. Но она все еще находится под его внушительным телом, и покамест Аякс не заметил никакой разницы по сравнению с тем, чем они занимались до этого. — Попробуй теперь. Слова Люмин не кажутся убедительными, но нежелание остаться со сдавленными яйцами* пересиливает любые доводы разума и логики, и он возобновляет свое движение — медленно и нежно. К тому времени, как он отстраняется, желая толкнуть ее обратно, его член снова дергается, в то время как Люмин сжимает его. Крепко. Очень крепко. Фрикции оказывают нужный эффект, а ведь он еще даже не успел толкнуться во второй раз. — О, это сработало? Я чувствую, как ты шевелишься, — замечает она сладчайшим голоском. Обычно распознать оттенки ее настроения не так-то просто, но Аякс уверен — ей определенно по нраву унижать его таким образом. Вот сучка. Он собирается что-то сказать, но вдруг понимает, что не способен воспроизвести человеческую речь — вместо этого он издает что-то наподобие урчания в ответ. Остается надеяться, что эта маленькая проблемка решена. А пока, отбросив мысли прочь, Аякс постепенно возвращается к прежнему ритму; когти оглаживают подтянутый живот Люмин, пока не смыкаются за ее спиной, осторожно прижимая его к мужскому телу. Но это — вся нежность и забота, которые он может подарить девушке в текущий момент, ведь, восстановив прежний норов, он вновь начинает хаотично вдалбливаться в ее узкую щель. Люмин едва ли не плачет, взывая к нему; удивительно, как она вообще до сих пор способна издавать какие бы то ни было звуки. Дыхание Аякса сбивается в который раз за этот вечер, и он изо всех сил старается не оплошать в последние секунды их соития. Низкое, гулкое рычание вырывается из его пасти, когда он вынуждает свое практически обессилевшее тело потрудиться еще немного. Люмин делает все возможное, чтобы поддерживать его возбуждение, ведь, кажется, ее маленький маневр окупается; застряв меж пламенным возбуждением и адскими иглами, пронзившими его позвоночник, он наконец — наконец! — кончает. Аякс хочет укусить ее, как делает это всегда при достижении пика, но понимает, что с его нынешним набором зубов — это явно хреновая затея. И наконец наступает его очередь молить Люмин о столь желанном конце, и, дав той совершить еще несколько последних толчков, Аякс прижимает девушку к своей холодной броне. Нечто, казалось, годами копившееся глубоко внутри него, наконец лопается, и тот звук, который обычно мог бы казаться сдавленным криком, заменяется чем-то нечеловеческим, что невозможно описать людской речью. Ощущения — прекрасные и ужасающие одновременно — пронзают его границы, и хотя он и привык к нечеловеческой агонии, которая служит платой за преимущество в битвах — прямо сейчас вся его сила скрутилась в экстаз, достижение которого он считал невозможным. Люмин сдавленно пищит в его хватке, пока он заполняет ее куда большим объемом, чем должно бы выдерживать женское тело. Его оргазм все продолжается и продолжается до тех пор, пока тело не теряет весь тонус, и Аякс падает, ударяясь о криво лежащий матрас, аккурат рядом с Люмин. Он снова человек со всеми присущими ему уязвимостями. Пот течет с него ручьями, а рыжие пряди неприятно липнут к лицу. Его тело дрожит, а голова болит и кружится одновременно. Все то, что они делали до сих пор, не является чем-то полезным для его здоровья. Проходит некоторое время, прежде чем к нему наконец возвращается способность, ну, скажем, видеть. И первым объектом, попавшим в поле его зрения, оказывается возмущенное лицо Люмин, которая все еще оставалась в компрометирующей позе. Они оба выглядят совершенно побитыми. Но игра явно стоила свеч. Люмин старается пошевелиться первой, но тут же жалеет о принятом в спешке решении. Однако ее лицо кривится вовсе не от боли. — Что случилось? — спрашивает он, искренне любопытствуя ее проблемой. — Если я шевельнусь еще чуть-чуть, это будет… Люмин замолкает, чуть прикусывая свою нижнюю губу. Ее щеки стремительно окрашиваются в гранатовый оттенок. — Грязно. Очень грязно. Тело Аякса протестующе ноет, когда он пытается встать и посмотреть, о чем она толкует — и, само собой, его полностью устраивает открывшийся вид — он выебал ее достаточно грубо, и теперь вся внутренняя поверхность бедер окрасилась в кроваво-красный цвет. Ее ноги дрожат, пока она искренне старается удержать осанку, чтобы предотвратить неизбежное. Что ж, ее намерение и впрямь благородно, вот только кровать уже испорчена — безнадежнее некуда — так что такого в том, чтобы просто запачкать и без того заляпанные простыни чуть сильнее? — Какая же ты хорошая девочка, — тихо мычит он, устраиваясь за ее спиной; его руки нежно ласкают дрожащие бедра. — Хочешь, помогу тебе убраться? Поверь, это значительно сэкономит нам время. — Я не думаю, что мы имеем в виду одно и то же под словом уб... Люмин прерывает ее же собственный стон. Он также стонет, опаляя дыханием нежную кожу, когда его губы ласково касаются покрасневших половых губ, а его язык осторожно толкается внутрь. Его лицо теперь вплотную прижато к тому «беспорядку», источником которого он послужил. Аякса совершенно не волнует, что вместе с кровью он жадно поглощает и собственную сперму. И она кончает на удивление быстро, пока он слегка растирает и облизывает не до конца растерявшие чувствительность места. И хотя Люмин уже пытается отойти от этих ощущений, Аякс не выдерживает и лижет еще немного, наблюдая, как его девушка стонет и извивается — целиком и полностью в его власти. Слышится треск рвущейся ткани — очевидно, Люмин не выдерживала яркости ощущений, и ее руки отчаянно вцепились в простыни, без особого труда разрывая их на куски. — Эй, девчуля. Посмотри на меня, — хрипит он. Не мешкая ни секунды, Люмин оборачивается в его сторону, и янтарные глаза расширяются от того вида, что он демонстрировал ей прямо сейчас. Он еще не проглотил все до конца, а потому Аякс с гордостью демонстрирует Люмин перепачканный в их выделениях язык (а нижняя половина его лица выглядит, мягко говоря, не ахти). Затем же он втягивает язык обратно в рот и показательно громко сглатывает, повергая Люмин в состояние ужаса. В конце концов, он отпускает ее, усаживаясь рядом и утирая отвратительный продукт их совместной похоти все теми же некогда белоснежными простынями. — Архонты, ты отвратителен! — произносит Люмин, когда Аякс ложится рядом с ней. По крайней мере, теперь ей, кажется, тоже стало все равно на постельное белье, потому как она спокойно ложится на живот, уже не особо волнуясь о последствиях такого действия. Аякс бы тоже забил на грязные простыни, если бы происходившее не так давно в комнате не было бы слишком даже для него. — Только для тебя, малышка, — мурлычет он, ухмыляясь такой знакомой озорной улыбкой. Однако, несмотря на возросшую самооценку и неугасающую похоть по отношению к Люмин, сейчас, лежа на боку, Аякс наконец сполна ощущает последствия вопиющего злоупотребления формой духа. Его голова раскалывается, а гвозди вместе с иглами вновь вонзились в позвоночник, и теперь это вовсе не напоминало сеансы иглоукалывания, как это было во время секса. Осталась только боль. Этого мало, чтобы заставить его заплакать, но достаточно для того, чтобы на лбу выступил холодный пот. Лежащая рядом с ним Люмин вздыхает и, шипя, медленно поворачивается на спину. И хотя Аякс начинает сомневаться в адекватности совершенного им поступка, он может гордиться уже тем, что теперь она еще не скоро сумеет забыть его, когда продолжит свое путешествие. Тишина. Аякс чувствует, что вот-вот потеряет сознание. — Как думаешь, Михаил уже встал? — задумчиво спрашивает Люмин. — …чего это ты думаешь о Михе сейчас? — раздраженно откликается Аякс. Взаимодействие с другими фатуи, а в частности — с коллегами-Предвестниками у него явно не задалось, за исключением некоторых отдельных случаев. Михаил — один из таких. Старый друг, весьма неплохой медик-фатуи. Наверняка купил себе лицензию, но работал добротно — хоть надо было сшить по кусочкам Аякса, хоть обеспечить противозачаточными таблетками Люмин. Он мог достать все это, пускай и не самыми легальными способами. Люмин усмехнулась. — Знаешь, не хочу носить под сердцем то, что мы могли сегодня заделать. И я сомневаюсь, что ты умеешь изготавливать средства экстренной контрацепции. О, как же Аякс ненавидит моменты, когда она права. — Так что топай к нему. Люмин не желает смотреть на обиженное лицо Аякса, пока сама также старается собраться с силами и подняться.