Один из многих

Трещины на губах сами не заживают. Очень долго удается просто игнорировать эту резкую короткую боль и легкий привкус крови. Но постепенно начинает бесить, особенно когда ловишь себя на том, что боишься лишний раз улыбнуться. Потому что трещина обязательно опять прорвется и закровоточит. Всегда есть какое-то средство. Заживляющий бальзам, мазь для губ. Гигиеническая помада. Красная помада. Мед. Что угодно – на выбор. Но когда снова и снова, с завидной периодичностью жадные поцелуи тревожат и без того едва затянувшиеся свежей пленкой ранки, вряд ли что-то способно помочь. И речь не о трещинах на губах. - Зачем ты пришел? – Хироки устало потер глаза тыльной стороной руки, будто надеялся, что видение перед ним может рассеяться, как дымка. Но видение было вполне осязаемым и живым, из плоти и крови. Поджав ноги под табурет, видение грело руки о чашку с чаем и смотрело куда угодно, только не в глаза. - Чтобы выпить с тобой чаю? – вопросом на вопрос ответил Юджи, подув в чашку. По густой темно-красной глади пошла рябь. Он просто пользуется тем, что я не могу его выгнать, подумал Хироки, ничего на это не ответив. В такое время просто так выпить чаю не заходят. А такие, как Юджи, вообще не приходят просто так, всегда только по поводу. Повод, без сомнения, имеется, настолько универсальный и долгоиграющий, что давно пора запихнуть его в какой-нибудь ящик Пандоры, чтобы никогда не открывать. - А почему сейчас? Мог бы приехать завтра днем, - снова сказал Хироки, только чтобы не сгущать напряженное молчание. - Мог бы, - согласился Юджи, кивнув. – Только вот завтра днем я бы тебя не застал. - Ты мог позвонить. - Ты бы не взял трубку. К тому же я удалил твой номер. - Чтобы снова его попросить? - Чтобы… да. Уголки губ Камиджо тронула улыбка. А Хироки мгновенно ощутил острую боль, будто иголкой кольнуло в центр губы. Сделай он сейчас так – непременно почувствовал бы это. А Юджи хоть бы что, он мог и улыбаться, и смеяться, откидывая назад голову. Мог оставаться убийственно серьезным, говоря о глупостях, либо старательно изображать веселье, когда больше всего ему хотелось выть от бессилия. У него в запасе есть тысяча и одна эмоция, и попробуй прочти каждую из них. - Зачем ты пришел? – вопрос сорвался снова, в сотый раз за последние годы. Юджи поставил чашку на стол, сцепил в замок пальцы, словно замыкаясь. Держа себя в руках. - Потому что ты слишком давно не приходил. Кивнув с досадливой ухмылкой, Хироки поднялся из-за стола. - Ясно. Я давно не приходил, и ты решил проверить, не натянул ли я поводок. - Джу. - Не зови меня так. Больше никаких "Джука" и "Шаура". Никаких придуманных имен, ни одно из которых не стало счастливым. Бог, говорят, любит троицу, но Хироки не очень-то в это верил, тем более, по его личному счету, трижды он уже пытался бросить вызов судьбе, и все три раза потерпел сокрушительный провал, не важно, под каким из выдуманных имен. Теперь настало время просто жить, как один из многих, и у него это даже получалось. До тех пор, пока нить из прошлого не тянула назад, а сил оборвать ее по-прежнему не хватало. Он не увидел, но услышал, как Юджи тихо поднялся на ноги, шагнул к нему ближе, обвил руками за пояс, прижимаясь к его спине. Он всегда обнимал так, крепко и собственнически, будто боялся, что от него убегут. - Если ты опять решил попробовать уговорить меня на участие в чем-то, сразу говорю – не теряй время, - глухо буркнул Хироки, машинально споласкивая чашки под теплой водой. Механический монотонный процесс отвлекал и одновременно позволял сосредоточиться. На чем угодно, только не на руках Камиджо, обхватывающих теплым кольцом его талию. - И в мыслях не было. Ты мне весьма доходчиво высказал свою позицию еще два года назад. - Два года. Вот как. Усмехнувшись, он машинально прикусил губу. И опять ощутил привкус железа. Сначала Камиджо появлялся в его жизни раз в несколько месяцев. Затем – раз в год. Теперь уже прошло два, а если быть точным – даже два с половиной. Два с половиной года покоя, но часто слова – не то, чем они кажутся. Был ли это вообще покой? Он приходил и уходил. И каждый раз оставлял после себя всплеск чувственности, разбуженной из, казалось бы, абсолютно дремотного состояния. На свет снова показывалось все то, что Хироки тщательно хоронил, втаптывал поглубже, запрещал себе вспоминать и изо всех сил старался забыть с кем-то другим. Беда была в том, что кто-то другой – любой, кого ни вспомни – даже близко не мог сравниться с ним. Отпустив его, Камиджо ушел в комнату, а Хироки втайне то ли мечтал, чтобы тот убрался совсем, а в прихожей гулко хлопнула дверь, то ли хотел прямо сейчас закрутить краны и пойти следом. В итоге, не выбрав ни одного из возможных вариантов, он продолжал заниматься своим делом, зачем-то наводя в кухне чистоту, хотя его дом всегда был запущен. И это устраивало, ровно до тех пор, пока на пороге в очередной раз не появлялся Юджи Камиджо. Когда с посудой было покончено, Хироки все-таки позволил себе еще пять минут трусливой слабости, усевшись прямо на стол и потянувшись за сигаретами. Те всегда угодливо лежали под рукой, начатые пачки были распиханы по всей квартире, так же как пепельницы. Или то, что их заменяло. Ровно пять минут на покурить и подумать, что заставляет Юджи раз за разом возвращаться сюда? Банальная скука? Брешь в забитом сплошь графике? Потребность в допинге для вдохновения особого рода? После их встреч Юджи всегда писал удивительно мрачные и горькие стихи. Такие же на вкус, как крепкий кофе в доме Хироки, и такие же едкие, как сигаретный дым. Что бы там ни было нужно Юджи, получить это он мог, видимо, только здесь. И это бесило вдвойне, потому что Хироки знал – переезжать куда-то, срываться с насиженного места и запрещать немногим оставшимся общим знакомым сообщать свой новый адрес не имеет никакого смысла. Он сам же сорвется первым, если провернет все это, его потянет к Юджи со страшной силой, едва он осознает, что теперь наконец-то полностью от него свободен. Из комнаты послышалась музыка. Хироки напряг слух и различил какую-то незнакомую, но приятную песню и непонятные слова то ли на итальянском, то ли на испанском. Или еще что-то в этом роде, он никогда не вникал особо, но вспомнил вдруг, что Италией Юджи бредил не меньше, чем своей дурацкой Францией. Остановившись в дверях большой комнаты, Хироки долго смотрел на Камиджо, сидящего прямо на полу перед музыкальным центром, поджав ноги. Глаза его были закрыты, и только поэтому Хироки позволил себе задержаться взглядом, отмечая, что волосы у Юджи стали длиннее с их последней встречи, и слегка изменился их оттенок, а одет он был все так же просто – в свое любимое черное. Только теперь на шее зачем-то красовался красный-белый шарф, повязанный концами назад, который Юджи не снял вместе с пальто, когда пришел. Приоткрыв глаза, словно чувствуя, что на него смотрят, Камиджо склонил голову на бок, и Хироки тут же отлип от косяка, шагнув в комнату. - Что это? – спросил он, усаживаясь рядом. - Пеппино Гальярди. И прости, я не могу произнести название этой песни, - Юджи виновато улыбнулся. – Она мне уже очень давно нравится. - Да уж. Под такое только в ресторане медленно танцевать с очаровательной дамой средних лет в разводе. Камиджо вскинул брови. - Средних лет? В разводе? Ты обо мне совсем уж плохого мнения. Несмотря на то, что Хироки видел Камиджо в обществе самых разных женщин, он почему-то твердо был уверен, что ни одна из них никогда не сможет его по-настоящему увлечь. Просто потому что Юджи нравилось вступать в схватку, иной раз гнуться под чужой волей или гнуть кого-то, но с женщиной он бы себе такого не позволил. Никогда. - Во всяком случае, не под такое сопровождение сидеть на полу дома у всеми забытого меня, - все же высказал Хироки вслух, зная, что с ним непременно будут спорить. Но спорить Камиджо не стал. Откинувшись на руки, он все еще смотрел на него, и от этого взгляда становилось жарко и тяжело в груди, будто на нее давили раскаленным сапогом. - Так зачем ты здесь? – Хироки невольно засмотрелся в его глаза, отмечая в них усталый лихорадочный блеск. – Может, уже скажешь, чего хочешь? Он знал, что хотел Камиджо всегда очень многого. И в отличие от других, его никогда не волновало сопоставление желаний и возможностей, но именно с Хиро, впервые в своей жизни, Юджи столкнулся с проблемой, решить которую не могло одно только желание заполучить и упорство. Ведь чтобы красиво подраться – нужны двое, и можно сколько угодно биться в одиночку, прилагая усилия, но ничего не переменится, если другой человек этого не хочет. Хироки не хотел. Не хотел редких встреч и частых разлук из-за занятости, не хотел общаться урывками, не хотел, чтобы его втискивали в расписание между записью, фанклубным концертом и началом тура по стране. Ездить вместе с Камиджо он тоже когда-то отказался, холодно заметив, что у него есть работа, и вообще ему нужно на что-то себя содержать. И был он конечно прав, но именно после этого заявления Юджи однажды не выдержал. Прорвалась тщательно скрываемая злость, сыпались упреки и попытки убедить, что в свое время Хироки совершил ошибку. "Ошибку я совершил только однажды – когда взглянул на тебя!" – в запале выдал он тогда, заставив Юджи потрясенно заткнуться. После этого они не общались около года. Камиджо никогда не умел просто так уходить, ему обязательно нужно было довести все до крайней точки, раздуть скандал, чтобы уже после не грызть себя и не бороться с желанием набрать номер Хироки. Номер, который в очередной раз был удален, пусть это и было очень глупым шагом, недостойным взрослых людей. Среди множества его увлечений, среди всех, кто в разное время вызывал страсть, нежность или влечение, только Джука – только Хиро – почему-то был постоянно выпадающей из стройной композиции нотой. Болезненно-сладостным минором, от которого так сжималось сердце. И тянуло к нему, единственному из всех, хотя Хироки все еще считает, что у Камиджо богатый выбор, а Джука – всего лишь один из. - Ты заметил, что прихожу всегда только я к тебе? – задумчиво произнес Юджи, пересев удобнее, спиной откинувшись на стеллаж с журналами. Между ними с Хироки все еще витал сочный, тягучий голос Гальярди. Хорошо, что они не понимали слов этой песни. - Да и уходишь всегда только ты, - кивнул Хироки, - Не понимаю, что тебе это дает и зачем вообще, а главное, почему ты приходишь в итоге, будто… Не договорив, он замолк на полуслове. Мягко сжав пальцами его подбородок, Юджи потянул Хироки к себе, осторожно целуя. Почувствовал он при этом и его короткий вздох в приоткрытые губы, такой обреченный и почти усталый, и что Хироки даже не думал сопротивляться, хотя мог спокойно не дать целовать себя сейчас. "Я устал", - молча кричали его глаза, - "Устал и измучился ждать, что ты придешь". Это в корне отличалось от простого ожидания, которое всегда связано с надеждой, пусть и теплится она на самом донышке сердца. Камиджо знал, что Хироки ждет его возвращений с усталостью, злостью и досадой, как чего-то неизбежного. Но все-таки – ждет.