Растворенный в рассвете

      Прошли мучительно долгие три месяца. Три месяца с тех пор, как в последний раз среди мшистых холмов Кайгарских предгорий раздавались шаги. Шаги того, кто намеренно направлялся к старому кургану в центре странных сооружений. Была в сих краях легенда, более похожая на старые бабкины сказки. Придуманная даже не чтоб напугать, но, чтобы дети не уходили далеко от селений, забредая в своих играх в лабиринты скал. Ведь даже горные тролли и страшные огры-людоеды сторонились старинных курганов, где покоились воины Севера. Кто-то из отцов-стариков даже поговаривал вечерком в таверне за кружкой пива, что не просто курганы то, а место темное, таящее сонмы нежити, как Некрополи Гнипахелира.. Но это, конечно, лишь стариковские бредни.       На деле же, никто уже и не помнил, почему все побаивались этих скал, оговаривая это тем, что негоже детям лазить по дряхлым скалам, а взрослым - топтать кости возможных предков.       И лишь один единственный юноша, начиная аж с юных лет, уже долгие двадцать зим - раз в году покидал свой дом перед рассветом, направляясь прямо к сердцу курганов. И вот, вновь настал роковой день. День, когда он не вернулся.

***

Когда он поднялся на старый холм, луна уже освещала все скалы вокруг своим ласково-тусклым светом. Это было безумно красиво. Будто все звезды на миг осыпались с небес в блестящие после дождя глиняные подтеки, таинственно блестя в предутреннем полумраке.       Вздохнув, мужчина поправил на поясе старый протертый подсумок, вечно съезжающий при ходьбе, и принялся уверенно карабкаться на самую высокую скалу из имеющихся близ холма. На этот раз - он намеревался подняться наверх, во что бы то ни стало.       Это было трудно - ноги вечно поскальзывались, а измазанные в глине руки постоянно норовили сорваться вниз, чтобы бросить мужчину спиной на блестящие острые камни. Но ничто не могло остановить его, заставляя лишь крепче сжать зубы и двигаться дальше, обливаясь холодным потом.       И даже множество раз порезавшись ладонями об острые края мелких выщербленных уступов, что не смогли сгладить даже частые и продолжительные дожди, карабкавшийся остановился в своём непростом пути лишь на миг, когда наконец забрался на плоскую вершину скалы, острую верхушку которой будто срезало когда-то огромным топором великого исполина.       Умостившись на краю обрыва и убедившись в надежности опоры, он наконец-то вздохнул с облегчением и потянулся к подсумку. Отмыв руки от грязи и глины водой из фляги, смыв кровь и обработав многие рваные ссадины на руках каким-то зельем, мужчина хотел было обмотать их стареньким, множество раз прокипяченным бинтом, но тот выпал из мелко дрожащих рук.       Не проронив ни слова, хотя многие бы на его месте в этот момент выругались, он молча убрал пустую склянку и почти пустую флягу в подсумок и достал оттуда старенькую костяную флейту. Крепко сжимая дешевую, криво сделанную самоделку в лихорадочно дрожащих пальцах, что для всех была когда-то просто жалким мусором, он унял силой воли свою неуместную слабость. До рассвета оставалось слишком мало времени. Собравшись с силами, он тихо выдохнул, краем глаз посмотрев на исчезающую на небе луну и закрыл веки, поднося свою флейту к губам...       Говорят, в то самое утро над скалами играла божественная, самая прекрасная мелодия, даруя всем услышавшим её покой и тепло в сердце. Многие умирающие и больные не покинули этот мир в эту ночь, обретя вновь на утро потерянные здоровье и силу, а слабые обрели уверенность в себе. Многие слушали эту песнь, скрепя сердце, а после искали источник прекрасной музыки, но так и не нашли.       И лишь старая ведьма на отшибе одной из деревень, что ютилась в низовьях скал, не найдя в пустом доме своего немого друга-отшельника, над которым все потешались кому не лень, плакала найдя на холме старый знакомый бинт. И ходит слух.. Нет, даже есть легенда - что раз в году в предутреннем тумане услышать можно, прямо пред рассветом, средь темных скал таинственную песнь.