Любовь на три не делится

В ночь перед матчем Нурлану совсем не спится, он кружится волчком по кровати, то накрываясь, то наоборот скидывая одеяло, потому что душно. В конце концов, он поднимается с постели и идет на балкон, открывая настежь створку окна и пропуская в квартиру свежий, морозный воздух. На часах перевалило за полночь, поэтому вокруг ни души, город полностью сдался во владения Морфея, уступая ему право властвования над людьми до восхода солнца. Один вот Сабуров мятежником вышагивает по узкой лоджии, надеясь хоть как-то нагнать на себя сон. Получается откровенно хреново, какое-то нелепое беспокойство фитильком жжется в груди и мешает уснуть. Команде сегодня предстоит нелегкая игра, мало того, что это будет битва за проход в городской полуфинал между школами, так еще и скауты будут присутствовать на трибунах и следить за игроками. Вчера тренер лично предупредил Нурлана, чтобы он постарался выложиться на все двести процентов, ведь у него есть действительно огромный шанс заиграть в профессиональной лиге. Прохладный воздух немного остужает мысли и брюнет закрывает окно. Команда тренировалась каждую свободную минуту, поэтому хотя бы в этом аспекте Сабуров может быть спокоен, он знает, что утром его ребята выйдут на площадку и костьми лягут, чтобы добыть победу, а он, как капитан, скоординирует и направит, если потребуется. С горем пополам Нурлан все-таки засыпает, сморенный тревогами и усталостью. Утро начинается с отвратительной трели будильника и суматохи. Нервничающий спортсмен трижды проверяет спортивную сумку на наличие формы, завтракает абы как и мчится в школу, нарушая по дороге парочку правил дорожного движения. Отец бы, да и тренер, за такое по голове бы не погладили, но Сабурову наплевать. Тревога, что вчера только горела небольшим фитилем, сегодня полыхает огромным пожаром, лишая капитана здравого смысла. Нур списывает все на важность предстоящей игры и вдавливает педаль газа, стараясь быстрее добраться до школы, пока он не стал участником нежелательного ДТП. В раздевалке, как обычно бывает перед играми, стоит гвалт и царит неразбериха. Кто-то шнурует кроссовки, кто-то уже переоделся и теперь молча настраивается на игру, некоторые же, подгоняемые волнением, раздували откровенные конфликты, реагируя даже на громкое дыхание товарищей рядом. Тренер едва успевал осаждать нервных подростков, поэтому Нурлан поспешил на помощь. Быстро нацепив свою форму, капитан подходит поочередно к игрокам и интересуется их состоянием, напоминает, что только общими усилиями они смогут одержать победу, поэтому все конфликты и вопросы стоит отложить на время после матча. Все ощущали на себе огромное давление, но прогибаться никто не имел ни малейшего права. На тренировки команда потратила множество тяжких часов, руки не раз были сбиты до кровавых мозолей, да и ноги не отставали, а сколько нервов все потратили за последние года игр. Сейчас не время расслабляться. Когда капитан убеждается, что вся команда в сборе, что никто не забыл форму, никто не травмирован, тогда парень позволяет себе покинуть душное помещение раздевалки. По-хорошему ему бы найти Лешку и перекинуться с ним перед игрой хотя бы парочкой фраз, или урвать поцелуй, но это уже из разряда мечтаний. Школьник бредет по коридору, мысленно себя костеря, что не договорился о встрече с Лешей заранее, сейчас бы не пришлось рыскать по коридору. Он обошел уже два этажа, но, кроме желающих удачи школьников, никого не встретил. Мужской туалет на первом этаже находится в отдалении, перед ним следует витиеватый коридор, который не раз порывались перестроить, но старая конструкция здания вряд ли бы перенесла эту модификацию. Нерадивые старшеклассники нередко тут прогуливали уроки или прятались от учителей с сигаретами. Иногда и сам Нурлан был в их числе. Парень уже собирается повернуть за очередной угол, когда слышит знакомые голоса — Леша и Диана выясняют что-то на повышенных тонах. — Может, хватит меня избегать? Я хочу с тобой просто поговорить, Леш, — в голосе девушки явственно сквозят нотки истерики, и Нурлан морщится, представляя, как некомфортно сейчас Алексею. Тот не переносит крики. — О чем говорить? Я же только что тебе сказал — мне нравится другой человек. Мы с тобой друзья, не более. — Будь честным до конца, Щербаков. Ты же на меня раньше как на грязь смотрел, тебе было фиолетово на мое существование, впрочем, как и сейчас. Ты «дружил» со мной только потому, что я предложила выгодную цену за то дурацкое письмо Сабурову, а потом по дурости дала ему твой номер вместо своего и фактически заставила шпионить. У нас с ним ничего не вышло, что даже к лучшему, потому что, пока ты мне помогал, я поняла, что влюбилась в тебя, но ты все больше отдалялся и по сей день обходишь меня стороной. Я уже не говорю о вашей внезапной дружбе с Нурланом, хотя ты сам говорил, что недолюбливаешь его. Девушка еще что-то кричит, Леша, кажется, ей отвечает, тоже громко и эмоционально, но Нурлан не слышит слов. Ему кажется, что он с десятиметровой вышки нырнул в пучину океана. Уши заложило, а к горлу подкатила тошнота. Он тонет, а сил выбраться нет, поступившая информация булькает в голове обрывками слов. Леша обманул его. Он обманывал его на протяжении долгого времени. Когда держал за руку, когда признавался в чувствах, когда целовал. Нурлан не понимает, что он чувствует. Он как испуганный котенок, которого застали за игрой в клубок, мечется и дергает лапками, только больше спутывая ниточки событий. Ноги отнимаются, и парень приваливается к стене, отказываясь принимать действительность. Лешка, его наивный и милый Лёшка, оказывается, все это время вел двойную игру, обставил его как дурачка, прорвался сквозь оборону и забил-таки трехочковый в самое сердце, разбивая его на тысячи кусочков. Все тело немеет, будто его обкололи лидокаином, но так даже лучше, чем ощущать разрывающую боль, которую баскетболист купирует где-то внутри. Он не позволяет себе и на секунду почувствовать ее, иначе это поглотит его и перемелет похлеще, чем мельничные жернова. Голова кружится, плитка под ногами идет буграми, будто в разгар мощного землетрясения, когда сдвигаются литосферные плиты. Только вот почва не движется, мир не сошел с ума, часы не обратили свой ход, все, кажется, работает исправно, кроме самого Нурлана. Сабуров застывает амебой у стены, он даже бровью не ведет, когда мимо проносится зареванная Диана, а следом выходит Щербаков, хмурый и уставший. Сейчас Нурлану хочется бежать, потому что если он посмотрит в глаза парня, то его разорвет. Тело и разум будут биться в агонии, и справиться с ней вариантов не будет. — Нурлан? — Ужас и обреченность сквозят в голосе Леши, что делает только хуже. Сабуров до последнего надеялся, что это просто сон. Подсознание решило сыграть с ним дурную шутку перед игрой. Игра, точно! Нурлану вот-вот надо выходить на поле, но разве он сможет сейчас вести команду к победе, когда весь его мир бетонной плитой только что рухнул на голову. — Ты все слышал? Кивок. — Ты… — Сабуров не дает и пикнуть парню, как начинает говорить сам. — Я не так все понял? Объясни, Лёш, давай. У тебя есть две минуты. И Щербаков принимается тараторить, спешно объясняя то, что, как ему кажется, может спасти ситуацию. Может снова вернуть ему его Нрулана, а не эту безжизненную статую, что даже смотреть в его сторону не хочет. Нет, он все понимает и знает свою вину, но это не облегчает внутренних терзаний. — Диана попросила написать письмо. Ну, то самое с признанием. Я ей отказал, потом она предложила мне деньги. Ты же знаешь, что помощи мне ждать неоткуда, а я коплю на учебу, поэтому я согласился. Написал письмо, потом она зачем-то оставила мой номер вместо своего, поэтому я отвечал на твои сообщения от её лица. Поэтому не давал тебе свой номер, иначе бы ты все понял, пришлось говорить, что не люблю телефонные разговоры. Пару раз я ей рассказывал некоторые факты о тебе, что ты любишь читать или есть. Это все. Всё, что было между нами, не имеет никакого отношения к этой ситуации. — Достаточно. Между тобой и мной, — Нуру хватает сил поднять руку и обвести пустое пространство, густеющее перед ним и Лешей, — ничего не было, нет, и больше не будет. Можешь дальше играть в эти бирюльки со своей подружкой, а ко мне даже близко не подходи. — Нурлан, — Леша предпринимает отчаянную попытку приблизиться, но замирает, когда в чужих глазах мелькает обжигающая льдистость. — Я сказал, не подходи. В следующий раз я тебя ударю. Леша просто не понимает, как Нурлан может так спокойно, если не сказать безжизненно, реагировать. Не понимает, почему не останавливает его с мольбами. Ему хочется кричать, плакать, бить кулаками об стену, но он просто смотрит уходящему парню вслед и молчит, не зная, как можно исправить ситуацию. Он понимает, что сам виноват в том, что сейчас случилось. Ему надо было раньше сказать Нурлану о письме и o том, что он причастен к их общению с Дианой, но, наверное, больше всего в этой ситуации сыграл страх и малодушие. Щербакову было хорошо известно, какой человек на самом деле Нурлан. Он бы никогда не простил такое предательство, и, как ни прискорбно, Лёша успел его совершить. В голове у Леши нет четкого плана действий, но он знает одно — ему обязательно нужно сходить на матч, который вот-вот должен начаться. Он уверен в победе команды своей школы, а это значит, что после игры Нурлан будет в приподнятом настроении, возможно, это сыграет ему на руку и он сможет поговорить с ним, объясниться, рассказать, что на самом деле всё не выглядит так, как видят это сам Нурлан. Абсолютно разбитый парень занимает своё место на трибуне и принимается ждать начало игры, нервно потирая друг о друга потные ладошки. Кажется, это будет самый нервный час в его жизни. Нурлан, тем временем, в состоянии полнейшей прострации добирается до раздевалки, он входит как раз в тот момент, когда тренер собирает всю команду и даёт напутственную речь. Виталий Григорьевич говорит что-то о командном духе, о вере в победу, о сплочённости, но у Нурлана продолжают набатом в ушах звучать страшные слова, которые он услышал в туалетом закоулке. Если бы он мог, он бы послал к чёрту игру и команду, но он понимает, что одна неудача не может сломать то, к чему Сабуров шёл так долго и с таким трудом. Звучит стартовый свисток, и он делает вдох, на мгновение прикрывая глаза. Сейчас или никогда. Никогда или сейчас. Играть оказывается тяжелее, чем Нурлан мог себе предположить: по жилам, кажется, вместо крови течёт, тут же твердея, бетон и придавливает все тело к полу спортивного зала, ногами и руками пошевелить сложно, будто скованные параличом, они отказываются слушаться совершенно. Мяч прибавляет в весе на пару десятков килограмм, оттягивая и без того мертвые руки. Буквально четверть игры проходит, и цифры на табло, тем не менее, показывают, что команда хозяев выигрывает, их преимущество составляет десять очков, что практически даёт гарантию, что после финального свистка именно команда Сабурова пройдет в полуфинал. Нурлан то и дело позволял себе остановки, опирался руками о колени и тяжело дышал, заставляя себя сконцентрироваться на игре, не думать о плохом. Он ударяет ладонью по щеке — несильно, но вполне ощутимо, чтобы пелена фрустрации спала. Напряжение всё больше и больше становится с каждой минутой, вся команда семимильными шагами прет напролом, полностью игнорируя свою усталость, пытаясь пробиться через защиту соперника и зубами вырвать необходимую победу. Он не может себе позволить хандру, как бы та не старалась затащить его в свои уютные топи. Он не может позволить отбиться от коллектива в такой ответственный момент. Сабуров взглядом цепляется за трибуны, за знакомую до трепетной дрожи фигуру, которая неотрывно следит за тем, как спортсмен бегает по паркету. Лицо Лёши разглядеть практически невозможно, поэтому Нурлан не может знать, с какими эмоциями тот сейчас смотрит игру. Так же ему плохо, как самому баскетболисту? Иголочки боли, пробивающиеся за завесу щемящей щенячьей радости, которую он по-прежнему не может контролировать, сигнализируют о том, что не время и место далеко, чтобы подаваться раздумьям. Иголочки боли вдруг разум очищают и позволяют вздохнуть — так, чтобы лёгкие не раздирало, а рёбра не молотило в труху. Нурлан поднимает голову, в его горящих уверенностью глазах плещется стопроцентная уверенность. Но заминка стоит капитану слишком дорого — он даже не понимает, в какой момент все катится по наклонной. Он издалека будто слышит вскрик, до ужаса похожий на его собственный голос пропитан болью, он, даже приглушенный, забивается в уши холодом и вызывает мурашки. Единственное чувство охватывает Сабурова — выстрел в районе плеча, резкий, болезненный настолько, что слёзы готовы из глаз посыпаться. Рука не шевелится, не подчиняется ни одному импульсу, которые он посылает остатками сознания. Нурлану страшно становится, когда темнота окутывает, только под веками красные огоньки устраивают дискотеку, неоновыми вспышками вторя пульсации в правом плече. Становится тихо очень. И это спасает, спасает его от страха и боль немного успокаивает. Все мысли выветриваются, вытесняются. Пусто. Мир возвращается так же быстро, как и исчез. Сабуров находит себя лежащим на полу. Правая рука в огне и снова его не слушается. Перед лицом мельтешит тренер, но его фигура расплывчата. Он, кажется, кричит что-то, кого-то зовёт, требует. Нурлан отмахивается от него свободной рукой, поднимаясь самостоятельно. Круговорот замедляется, и он почти в состоянии осмотреться. Несколько встревоженных лиц взирают на него с трибун, но повернуться, чтобы увидеть то самое, Нур просто не находит в себе силы. Очевидно, что продолжать игру у него нет никакой возможности и замена требуется незамедлительная, он дает отмашку тренеру, требуя приостановить тайм, чтобы уйти с поля. Товарищи поддерживают его, кто-то похлопывает по плечу, кто-то интересуется самочувствием, но Нурлан напрочь игнорирует посторонних, медленно продвигаясь к скамейке, чтобы обессиленно упасть на неё и прикрыть глаза. Его тут же облепляют командная медсестра и подбежавший тренер, чтобы проверить степень тяжести травмы. С их слов, защитник противоположной команды влетел в него, фактически хоккейным приемом вбивая в боковое ограждение площадки. Он провожает виновника, как раз пробегающего мимо, взглядом. Тот, заметив внимание, ухмыляется и салютует, мол, ничего личного. Нурлан кривится. Медсестра аккуратно берет его руку в свои ладони и медленно, с осторожностью прощупывает сантиметр за сантиметром, спрашиваясь о самочувствии. Нурлан не врет, когда говорит, что все, начиная от шеи до локтя, болит. И не забывает добавить про ломоту в лопатке, потому что, оказывается, там тоже прошивает при неосторожных движениях. Женщина хмурится и говорит что-то о подозрении на перелом, но это нужно подтвердить на рентгене. Нур ее не слушает, все внимание отдавая происходящему на площадке. Судья назначает штрафной бросок, который Комиссаренко блестяще исполняет, еще больше увеличивая разрыв в счете. От досады у Сабурова скрипят зубы, ведь это именно он должен привести свою команду к победе, показать соперникам, что он лучший. Доказать скаутам, что он заслуживает места в лиге выше школьной, что спорт — его жизнь и воздух. Доказать себе, что предательство Леши не сломало его в такой важный момент. Остаток тайма он досматривает со скамьи с тяжелым камнем на сердце, разочарованный в себе. Финальный свисток арбитра оповещает об окончании игры, их команда, ожидаемо, побеждает, но даже восхваляющие крики толпы с трибун и радующиеся товарищи не дарят той эйфории, что чувствовал раньше Нурлан. В раздевалку он направился самый первый, после того, как пожал руку соперникам и арбитрам. Этот день закончился. По случаю победы тут же организовывалась большая вечеринка, но Нурлан точно не собирался принимать участие в праздновании. Во-первых, сейчас ему необходимо направиться в больницу и получить хоть какую-то конкретику, во-вторых, — вернуться домой и отлежаться, чтобы не усугубить состояние своей травмы, а, в-третьих, праздник — это последнее, чего он сейчас хочет. Кажется, он утратил всё веселье, которое некоторые носят в гортани, кто-то втирает в десна, кто-то ширяет по вене. Нурлан бы сейчас легко мог стать хуманизацией большого пожара, что после себя оставляет сирот и едкий запах гари. Его разум буквально полыхает болью, а тело только подпитывает эту агонию усталостью и пульсацией в плече. — Не понимаю, как ты не заметил этого бугая, что снес тебя, Нурик, — удивляется тренер. Мужчина закрывает поскрипывающую дверцу шкафчика, где хранятся медикаменты, и поворачивается к мальчишке. В раздевалке остались только они вдвоем — все остальные стремительно разбежались праздновать, не желая выслушивать проповеди тренера. Все знали, что разбор полетов их обязательно будет ждать на следующей тренировке, а сейчас можно было расслабиться и посмаковать сладкий привкус победы. — Отвлекся на мяч, — равнодушно отвечает Сабуров. Тренер на это только хмыкает. Мяч в этот момент был у другого игрока, который в одиночку атаковал кольцо соперников, пока капитан считал ворон. Несомненно, стоило бы устроить выволочку Нурлану за такой проеб, но Виталий Григорович видит пустой взгляд своего лучшего игрока и это пугает. За столько лет работы он ни разу не видел Сабурова таким убитым, и чутье подсказывает, что дело далеко не в травме. — Я не буду лезть к тебе в душу и пытать, что послужило причиной такой игры. Просто знай, что здесь безопасная территория, я не буду тебя осуждать и выговаривать за твои ошибки на площадке. Я просто хочу убедиться, что каждый игрок моей команды в порядке, даже если ценой этому будет матч или кубок. Никогда не молчи и бойся попросить заменить тебя, если чувствуешь, что не можешь играть. Поезжай в травмпункт, Нурлан, тебе сейчас нужен рентген, лангета, пара уколов мощного обезбола и сон, — тренер осторожно похлопывает парня по здоровому плечу и выходит, оставляя игрока с еще большим раздраем внутри. Ему кажется, что он попросту не заслуживает такого понимания к своей персоне. Отец встречает его у выхода из школы, забирает вещи и помогает усесться в машину. Мужчина отмечает непривычно тихое состояние сына, но списывает все на усталость и боль от травмы. Те уколы, что сделаны командной медсестрой, вряд ли давали сильное облегчение. Ему невдомек, что черные глаза хаотично рыскают по толпе выходящих школьников через грязное стекло автомобиля, пытаясь отыскать блондинистую макушку. Нурлан даже не понимает, зачем он это делает. Поговорить им не удастся, да и слышать жалкие оправдания Алексея ему сейчас совсем не хочется, но в груди так и щемит от мысли, что Щербаков даже не пытался найти его после игры. Он пробыл в раздевалке добрых полчаса, кое-как переодеваясь с помощью тренера и выслушивая наставления медика. Если от посиделок с командой ещё можно было отделаться, то семейного ужина Нурлану точно не избежать. В травмпункте, где рентген подтвердил лишь вывих плечевого сустава, врач сетовал на то, что парень родился в рубашке — по его словам, будь удар чуть сильнее, не избежать разрыва капсулы, а тогда лечение и реабилитация набирали новые обороты. Там же Нуру вправили сустав — без предупреждения и до ослепляющей боли, зато быстро, прописали стандартные обезболивающие мази и таблетки, а так же наложили лангету на первые несколько дней, чтобы он не двигал поврежденным суставом. По возвращении Сабурова дома ждал накрытый стол и радостная семья, которая поздравляет его с проходом команды в полуфинал. Родители стараются сильно не наседать на сына, просят его поесть хотя бы немного. Обычно активный и вертлявый Локи сейчас ведет себя очень смирно, он лишь поскуливает и облизывает пальцы больной руки, выражая таким образом поддержку юному хозяину. Задача поужинать кажется просто непреодолимо сложной. Горло Нурлана пережимает железными стальными прутьями, словно он пленник находящийся под пытками, как бы он не пытался, но пережеванная еда не идёт по глотке и застревает, и просится наружу. Мать заботливо хлопает его по спине интересуясь всё ли с ним в порядке, и пытаясь выяснить, почему Нурлан ни с того ни с сего подавился. Сабурову хочется истерически засмеяться и объяснить, что он не подавился, это не какой-то случайный приступ — просто он вдруг вспомнил Лёшу. Вспомнил, как еще недавно они вот почти также сидели за столом на их первом свидании, ели десерты и делили вселенную пополам, целуясь у подъезда. А сейчас внутренний мир Сабурова сузился, стал совсем крохотных размеров и ему настолько тошно, что не хочется ничего. Даже есть не хочется, пусть стол и ломится от его любимых лакомств, отвечать на вопросы не хочется, поддерживать диалог с родителями тоже не хочется. Ему просто хочется перестать быть. Вроде разбито только сердце, а страдает всё тело — ноги гудят от большого перенапряжения, ведь парень упирается стопами в пол, пытаясь не сорваться с места, травмированное плечо ноет, глаза красные, будто он несколько часов плакал, и очень трудно сфокусировать на чём-либо свой взгляд, лёгкие горят огнём при каждом мимолетном вздохе. Но он просто улыбается матери и говорит, что всё в порядке, проще всего сейчас делать вид, что ничего не произошло, что воспоминания, связанные с Лёшей, не разрезают его на тонкие полосочки, что любовь, которая только-только зародилась, не угасла внутри него, оставляя после себя мрачное пепелище и крошево грязных больных мыслей. — Ничего, всё сложится, — пытается успокоить Нурлана отец. Он видит, как непросто его ребёнку, но, к сожалению, ничем не может помочь, а Нурлан второй раз за вечер почти заходится в истерике, потому что не надо тут этих «сложится», он не на чёртовом уроке математики. Все, чего он хочет, чтобы его сейчас сложили, как старый свитер, и убрали пылиться на дальнюю полку, и не трогали до конца его дней. — Спасибо, было очень вкусно, я спать, — Нурлан выпаливает слова на одном дыхании и спешит покинуть стол, чтобы никто из домашних не заметил слез, предательски блестящих на глазах. В своей комнате баскетболист бросается к окну, тут же распахивая его и наполняя легкие холодным воздухом. Горячие слезы на контрасте жгучими дорожками сползают по щекам и падают в темноту, пока парень свешивается из проема окна. От давления боль в плече снова распаляется, но это меньшее, что сейчас беспокоит Сабурова. Жалостливый декабрь гладит скорбным ветром по волосам, он сильный, словно собранный по крохам из всех вздохов всех выдыхающихся людей. Нурлан как раз один из таких, он добавляет с добрый десяток своих вздохов, а потом отходит, закрывая окно. Сабуров себя ненавидит до зубного скрежета за эту слабость, но заткнуть разбитое сердце не так-то просто. Все внутри буквально вопит от боли. И Нурлан бы дорого отдал, чтобы не чувствовать любви к Леше сейчас, но он просто не может. Кажется, что все, что было ранее — это просто подготовка к их встрече. Все ошибки, все люди, все первые неловкие поцелуи. Это был необходимый путь к любви, которая сейчас разрывает все его существо. Буквально за такой маленький промежуток времени их отношения прошли все стадии от начала до эндшпиля. И меньше всего хочется верить, что это завершение, что это навсегда. Обессиленный и уставший, Нурлан падает на кровать, залипая в черный экран смартфона. Он впервые за весь день извлекает аппарат из кармана и с содроганием смотрит в черноту, боясь нажать кнопку и увидеть что-то, что еще больше пошатнет его минимальный контроль. «Пожалуйста, дай мне все объяснить» — Диана. Шестеренки лихорадочно вертятся в мозгу, соотнося ту информацию, что он сегодня услышал, и реальность. Спустя долгие пару минут до Сабурова доходит, что это Леша. Ну, конечно, Абишева и под страхом смертной казни с ним бы не заговорила. Нурлан щелкает по экрану, обновляя контакт. Подвисает, не зная, как лучше записать Алексея в телефонной книге. Останавливается на единственном подходящем варианте — «not mine», а потом бросает контакт в черный список. Хватит с него переживаний на один день.