Свет в конце дороги, где-то на выезде из Топей

Такие, как этот журналюга, умирают последними. Они не выживают, как герои, они не несут свою славу в массы, получая по пути восторженные возгласы, нет. Они умирают, как и все остальные в этих чёртовых Топях. Козлову становится жалко упёртого парня, который пытается найти толику рациональности в мире безумия, затягивающего их всех ещё глубже, ещё сильнее. Не сказать, что до него не было таких смельчаков — были. Капитан тогда мысленно отмечал каждого, кто попадал в Топи, по своей собственной шкале выживания, раздумывая насколько быстро чужая бравада даст трещину, и слабака погубят его же демоны. Обычно он никогда не ошибался. Все сдавались. Посему Михаил со скрытым злорадством наблюдает за тем, как москвичи мало-помалу теряются и теряют себя. Бесполезно ищет с ними пропавшую девчонку, хотя знает, что она по нескольку раз проходится вдоль деревни, пристаёт к своим несчастным попутчикам, желает любви и больше не будет иметь шанса получить её. Козлов притворяется, что его действительно заботит всё, что делается вокруг; он ходит с новоприбывшими в лес, допрашивает вольных, помогает выбраться Максу из ямы, непрерывно пререкаясь с ним из-за каждой мелочи. И вот это — глоток свежего воздуха в этих затхлых хащах. Миша уверен, что Максу не жить, но его нескончаемая энергия и бушующее желание разобраться во всём подкупают, не дают поставить на нём крест и забыть на следующее утро. Он вытаскивает кудрявого из ямы и теряется, когда тот искренне благодарит и обхватывает теплыми руками. Давно забытые тактильные ощущения будят внутри панику. Слишком странная реакция на какого-то парнишку, который всем своим видом показывает, что сдаваться не собирается ровно так же, как и уезжать отсюда. А надо бы. Может тогда не будет этих непонятных реакций и непривычного сбоя сердечного ритма от его действий. В любом случае, чудес не бывает, и именно поэтому Козлов всё чаще и чаще замечает Макса у проклятой ведьмы. Наверняка, эта сука уже успела опоить его и приворожить к себе, вот он и бегает к ней, как верный пёс. У обычного Михаила против чар ведьм ничего нет, да и откуда чему-то у него взяться. Он как церковная мышь — за плечами ни семьи, ни нормальной работы, только прислуживание Хозяину. Иногда эта служба душит его до хрипа, особенно после смерти сына. Миша не хочет вспоминать, но каждый раз при виде Хозяина всё-таки вспоминает. Это была единственная нить, что привела его сюда, в это гиблое место, и как жаль, что она так резко оборвалась. А без неё у него совсем нет шанса выйти обратно. Да и куда ему податься? Максим заливает что-то про «Свободу», телевидение, прямой эфир и громкую шумиху, способную созвать в Топи чуть ли не половину Москвы. Занятно было бы на это посмотреть, но Козлов не хочет пока рушить веру журналиста. Глаза Кольцова горят надеждой, и это по-особенному больно почему-то. Ещё придёт время для того, чтобы открыть тому глаза, а пока Миша может насладиться огненной натурой кудрявого, что струится из него с каждым вылетевшим словом или взглядом. Черт возьми, столько взглядов. Даже будучи в компании из других москвичей, Козлов всё равно замечает на себе только его взгляды, пронзительные и колкие, сканирующие до самых тайных и закрытых глубин души. Вот этим глазам хочется подчиниться охотней, чем приказам Хозяина, этим глазам хочется сдаться и тихо рассказать о том, как на самом деле Мише тяжело выживать здесь. Как хочется утопиться, захлебнуться в воде, которая поглотила всех жителей деревни. И непонятно, ради чего он продолжает держаться. И когда Козлов чувствует эти взгляды, думает, что может ради этого? Чтобы встретить такого человека, как Максим, который до последнего будет держать его на поверхности воды, не давая даже на мгновение почувствовать её мерзкий вкус? Прискорбно это всё. Нельзя дарить себе надежду. Так что мент продолжает заезжать в гости по делам, жаловаться на то, что дороги размыло, пить своё привезённое бухло, посещать время от времени монастырь, уверяясь, что батюшка на месте, и искать глазами неусидчивую фигуру Кольцова. А тот всё бегает везде, ищёт материалы для своего эфира, вызывается к вольным для дополнительного допроса, и кто такой Козлов, чтобы отказать? Они едут, спорят, Миша всё крепче стискивает зубы, пытается не грубить, но ничего не получается. Допрос ничего особо не даёт (лично для него), зато подкидывает журналисту массу новой информации. Он что-то говорит о Хозяине, о землях и всём том, что капитан знает наизусть, но виду не подаёт. Михаил актёрское не заканчивал, но притворяется весьма искусно, удивлясь фактам, что слышит, и придумывая абсолютно абсурдные контраргументы. Кольцов, зараза такая, чувствует ложь, но доказательств у него всё ещё мало. Кичится, что пойдёт снова к Аришке и вот тогда узнает правду-матушку. А глаза хитро так блестят в темноте старого бобика, на лице улыбка чеширская, и Мише хочется стереть её. Не ударом с правой, не жёстким словом, а поцелуем. Эта мысль врывается неожиданно, в промежутке между очередным поворотом в лесную чащу и небольшой ямкой на дороге. Срань. Куда уж ниже падать, раз он начинает думать о подобном? Макс всё не затихает, рассказывает что-то о заговоре, о маньяке, который держит земли в жёстких руках, и, в принципе, он не так уж далеко от правды, но ведь не это важно сейчас. Поцеловать. Очень хочется поцеловать. Сгущающиеся сумерки только сильнее накаляют чувства, бушующие внутри, и Козлову кажется, будто он задыхается. Останавливает машину, выпрыгивает на влажную землю под ногами, изнемождённо упирается поясницей в капот. Дышит. Пытается. А Кольцов тут как тут — трётся рядом и, наконец-то, молчит. Благодать. — Эй, всё в порядке? — спрашивает он, не сумев продержаться без молчания и пары минут. — Да, отдышусь немного и поедем дальше, — заверяет Михаил и распрямляет плечи. Решается посмотреть на лицо напротив и теряется во взгляде снова. Там — тысяча морей из эмоций, штормы вертят ими, как вздумается, и ещё никто не смотрел на Козлова так, как Макс сейчас. Может парень — очередной заблудший демон, который уж наверняка поглотит его душу на веки-вечные? Миша согласен на что угодно, дабы перестать ощущать столько странностей где-то там, где бъётся сердце. — Ты серьёзно уверен в том, что сможешь разгадать эту чертову неразбериху, что здесь творится? — Конечно, — без промедления отвечает Максим. — Но сам я не справлюсь, — с намёком продолжает он, подходя ближе. Аккуратно снимает фуражку Миши, врывается в личное пространство, смотрит завораживающе, и слегка наклоняется вперёд, великодушно даря время, чтобы отстраниться, но будь Козлов проклят, если сделает это. Взамен он не двигается, а только с замиранием ожидает продолжения. Макс аккуратно прикасается тёплыми губами к холодным. Все в этой проклятой деревне холодные, а парень такой теплый, что обжигает. Целомудренный поцелуй как закрепление негласного договора действовать вместе. А следующий, более живой, насыщеный, грубый, обнажает до конца самого Михаила, показывает, мол, вот он я, сдался тебе целиком и полностью. Это всё так глупо — надеяться на благоприятный исход, на свет в конце дороги на выезде из Топей, на лучшую жизнь после, что становится и смешно, и грустно. Козлов давно не маленький мальчик, варится в этом тягущем болоте несколько лет, света белого не видит, не ждёт ничего и почти мирится со всем, что его окружает, но внезапно у него рушатся все устои. Есть ли достаточно сил в этом московском пареньке справиться со всем, что их ожидает дальше? Гарантий никаких, ставки минимальны, но Козлов находит в себе маленький огонёк надежды после тёпло-грубых поцелуев с журналистом, и он рискнёт. В последний раз рискнёт, а там будь что будет.

***

Стоять напротив машины, где сидит Кольцов, направлять на него пистолет и ожидать приказаний Хозяина — это всё мерзко. В дневном свете пороки и грехи видно отлично, и Михаил пытается контролировать ситуацию. Он не собирается убивать единственную свою надежду. Но знает, что убивал раньше, и вот этот грех уже не смыть, не выжечь на солнце, не спрятать в болоте. Хозяин всё болтает без умолку, вытягивает Макса из машины, прижимая к себе девчонку, не обращает на третьего москвича внимания. А тот, Козлов видит, почти на грани, его разум уже давно потерян, так же, как и у единственной оставшейся девушки, что не поднимает взгляда вверх. Только журналист ещё держится как-то, даже проворачивает свою угрозу с прямым эфиром. И вот тут всё рушится — Макс поддаётся словам Хозяина точно так же, как в своё время поддался сам Миша. Диктует чужие фразы, плачет искренне, наверняка борется внутри себя, противится тому, что говорит, но почти на грани, чтобы сдаться. С одной стороны шкала выживания снова не подводит — больно бъёт по сознанию, что вот же, последний остался и последним сдастся, умрёт точно так же, как остальные. Но с другой стороны губы начинают гореть, напоминая о поцелуях в лесных зарослях, и что-то толкает Козлова совершить очередной грех, а может даже два, если жить по тутешним законам — ослушаться Хозяина и убить. Михаил перестаёт быть послушной собачонкой, сильнее сжимает ствол в руках, наводит его на местного бога-дьявола, и стреляет. Пуля летит прямо в голову, дырявит её, выпускает тёмную кровь. Мёртвое тело падает, девчонка кричит, москвич в шубе глупо хихикает, а Макс смотрит спокойно, без всякого удивления. Ожидал что-то такое? Время замерло, ветер поутих, тусклое солнце зашло за облака, а они вдвоём стояли, не двигаясь. Договор исполнен, все свободны. Москвичам всё равно на труп, они быстро забираются в машину. На их лицах отголоски освобождения — только не от собственных демонов, а от строгого хозяина, который контролирует каждое движение. Теперь они могут делать всё, что угодно, но вместо того, чтобы ехать в сторону станции, они поворачивают обратно к Топи. Пропащие души. Козлов бросает пистолет в воду и долго смотрит на гладкую поверхность. Макс тихо подходит к нему и достаёт сигареты, молча предлагая закурить. Руки Миши немного трясутся, поэтому он накрывает ими теплые костяшки рук Максима и с удовольствием затягивается. Внутри у него пусто и легко. — Убили одного хозяина, скоро придёт другой. — Похрен. Нас здесь уже не будет, — уверенно заявляет Кольцов, касаясь мужчину плечом. — А как же Арина? — не могут же ведьмовские чары так быстро развеяться. Вот теперь Макс морщится и прячет взгляд, как будто боится что-то сказать. — Я видел выпускной альбом. Она ведь на самом деле… — Да, — просто да. Что тут ещё говорить. — Даже если бы она была обычной, всё равно ничего бы не срослось. — Почему это? — Козлов не понимает, хочет ли знать ответ на этот вопрос, но с каждой минутой после смерти Хозяина на него всё больше обрушивается целая гамма давно забытых чувств, желаний и ощущений. Мише хочется дышать полной грудью, любоваться природой, быть любознательным во всём, что его окружает. А Макс, наверно, с первых секунд знакомства обеспечил себе первое место в мире капитана и не позволял сдвигать стрелку внимания на что-то иное. — Потому что насильно мил не будешь, — лекторским голосом говорит Кольцов, докуривает сигарету, небрежно тушит её, выбрасывая куда-то в кусты, а потом поворачивается к Михаилу и снова смотрит этим своим взглядом. — Ну ты дурак, что ли? Мне с тобой хочется быть. Стал бы я к мужику подкатывать, если бы у меня не было серьёзных намерений? Ты же первый такой. Бесючий, скрытный, заботливый. Надёжный, — он затыкается на секунду, а потом спрашивает: — Тяжело было? — кивая в сторону мёртвого Хозяина. — Конкретно с ним — нет, — признаётся Козлов, и это действительно так — стоило только Максу оказаться в шаге от того, чтобы окончательно сдаться, как в Мише что-то резко переключилось, и он выстрелил. Без сожалений и раздумий. — Теперь всё это в прошлом. Давай подумаем о будущем? Совместном? — робкость Максима совсем не вяжется с тем дерзким образом легкомысленного журналиста, который только приехал в деревню. — А мы не спешим? — Козлову всё ещё тяжело примириться с новой реальностью. Это парень тут всего ничего, а Миша вертится в Топях пару лет. Страх того, что это всё сон, ещё не отпускает его. Поэтому Максу ничего не остаётся, кроме как снова прикоснуться к мужчине поцелуем, невольно убеждая его в том, что тягучий ад закончился. Они всё ещё стоят на месте, удерживают друг друга в объятьях, греются и успокаиваются. На самом деле Миша очень хочет выбраться из этих пропащих земель, а дальше — положиться на судьбу. Будут они вместе с Максом или разойдутся через полгода — один Бог знает. Если только он не успел задохнуться в местной удушающей вони. А сейчас… — Поехали отсюда, Макс. К свету.