Когда горел Хоннодзи...

Когда горел Хоннодзи, подле Оды Нобунаги* оставался верный Мори Ранмару. Когда горел центральный офис Тэннодзу, подле Суйтэнгу оставался преданный Цудзидо. Корыстные и алчные… Начиная с тринадцати лет Уэно Такеши встречались лишь такие люди, те, что не гнушались всему — будь то вещь, услуга, информация или даже чувства, человеческая жизнь и свобода — присваивать стоимостный эквивалент. Ничто не обходилось без денег… Человечество поклонялось Золотому Тельцу, что, перемолов в своём ненасытном чреве наивного мальчика Такеши, произвёл на свет вестника собственной погибели. У вестника не было имени, как и веры в чистоту человеческих помыслов, но сердце его оставалось живым, и оно презирало жестокость. — Как ваше имя? Едва держащийся на ногах юноша, омытый собственной кровью, над которым безжалостно поглумились, надругавшись и изуродовав, и которого вестник совсем не знает, смотрит на него усталыми золотисто-карими глазами благодарно и твёрдо, и он задумывается на миг, прежде чем дать ответ. Ему требуется мгновение, чтобы представиться тому, кто был им спасён, кто побудил его для себя самого провести церемонию наречения. — Суйтэнгу. Вестник обрёл имя. Вестник обрёл связь. — Я хочу быть вам полезен. Цудзидо — парень, которому суждено было лишиться жизни в плену у якудза, если бы не случай, направивший ему Суйтэнгу, — бесхитростно и прямо говорит спасителю о своём желании. Его лицо забинтовано, ужасная свежая рана скрыта под плотными слоями повязок, медленно приобретающих цвет вечернего зарева в том месте, где вместо носа юноше — словно истлевшему мертвецу — оставили зияющий чернотой провал. В острых, как у хищного зверя, глазах Цудзидо — огонь и решимость. — Это не принесёт тебе ни выгоды, ни счастья, — холодно отзывается Суйтэнгу. Он по привычке пытается угадать, какую цену может назначить его новый знакомый за свою полезность… В чистоту человеческих помыслов он не верит… — Мне не нужна выгода! — раненый, ослабевший, миниатюрный — на фоне высокого и статного Суйтэнгу, Цудзидо рычит со злостью, заставляющей циничное оледеневшее сердце мужчины потрясённо вздрогнуть. На долгом омерзительном пути сквозь массу человеческой гнили он впервые отыскал драгоценность. В прожигающем его яростном взоре Суйтэнгу безошибочно распознал то, во что уже утратил веру… Бескорыстие. О счастье Цудзидо не сказал ни слова… Когда горел Хоннодзи, демон Ода умирал, сумев объединить практически всю страну. Когда горел центральный офис Тэннодзу, чудовище Суйтэнгу умирало, сумев почти всю страну разрушить. Он ослабевал… Мощь эйфории истачивала его человеческие жизненные силы. Для всего ненавидяще-боготворящего его мира Суйтэнгу казался неуязвимым дьяволом, использующим чужие желания, страсти и слабости. Для одного человека он не демонстрировал ничего кажущегося. Его боль и усталость вскрывались перед несокрушимой преданностью. Цудзидо чувствовал страдания Суйтэнгу как свои… — Тебе не нужно оставаться здесь всякий раз… Суйтэнгу приходит в сознание, обнаружив себя, обнажённого, погружённым в лечебный резервуар с целебным раствором, опутанным бессчётным числом проводов от приборов, поддерживающих стабильность его мутировавших клеток. Рядом — на полу, уложив голову на сложенную на бортик резервуара руку, сидит Цудзидо. Кончики длинных чёрных волос парня, собранных в хвост, касаются жидкости, в которую погружён его хозяин. Он спит и не слышит обращённых к нему слов. Влажными пальцами Суйтэнгу касается смеженных век своего преданного спутника. Та же каменная усталость тёмными тенями залегла под золотисто-карими глазами Цудзидо. Бледные губы Суйтэнгу искажает печальная усмешка. Никаким целебным раствором невозможно смыть боль с измученных душ их обоих. О счастье никто из них не мечтал. О счастье они оба молчали. — Суйтэнгу-сан… — прикосновение развеяло сон утомлённого стража, мягкий голос которого выдавал невозможно искреннее облегчение. И Суйтэнгу не стал повторять свой совет. Сколько бы он его ни повторил, Цудзидо будет оставаться подле него всякий раз, когда истощение вновь уязвит его тело, и до тех пор, пока опасность не минует. От этой привязанности невозможно было откупиться, ибо она была бесценна для того, кто привык скитаться в одиночестве. Для Цудзидо единственным, что имело ценность, был Суйтэнгу… Когда горел Хоннодзи, Мори Ранмару принял смерть следом за своим господином без колебаний… Когда горел центральный офис Тэннодзу, Цудзидо умирал подле своего спасителя — без сожалений… Окружённые огнём, тот, кого ген эйфории обратил в ангела смерти Азраила, и тот, кто был обращён ею в волка погибели Фенрира, вновь становились простыми смертными. Они оба умерли уже давно и всё то время, пока носили обличья мифических созданий, лишь с несгибаемым упорством поддерживали друг друга, чтобы за внешним лоском стойкости не было видно окровавленного праха измученных душ. Второй раз умирать легко… Умирать рядом с тем, от кого не сумел откупиться, — спокойно… Окружённый жаром взбесившегося пламени, Суйтэнгу улыбается безмятежно и светло. Он сидит на полу в кольце шипящего огня и неторопливо перебирает волосы тяжело раненного спутника, уронившего голову ему на колени. Повсюду в рушащемся здании Тэннодзу слышатся взрывы и тяжёлый гул обваливающихся каменных плит. Цудзидо едва дышит… Суйтэнгу притягивает парня ближе к себе, укладывает его голову себе на грудь и хочет, пока его неподкупный страж ещё в сознании, в последний раз сказать ему: «Спасибо». И не может — едкий, коварный дым забивается в лёгких, умертвляя звуки и скрадывая голос. Он оставляет благодарность на холодных бледных губах — в тот миг, когда Цудзидо делает последний вздох. Вздох, в котором нет сожалений. Суйтэнгу снова не верит в чистоту человеческих помыслов… Бескорыстие покинуло его мир…