С днём рождения

Раскинувшееся над ним небо было чернильно-чёрным, усыпанным мириадами искусственных звёзд. Они переливались, будто блёстки на свету — какие-то мерцали ярче, какие-то тусклее, но вместе складывались в диковинный узор, сродни которому ему не доводилось видеть в пещере. Там было — что? Всего лишь неровный, испещрённый трещинами и усыпанный сталактитами потолок, и до Рахиль он даже не поднимал на него головы и не пытался представить, как камень расходится в стороны и обнажает бесконечное небо. Был ли он слишком приземлён или просто не ведал никогда прежде подобной красоты? Рахиль говорила, что последнее — «Посмотришь один раз, и не оторваться!», и он и верил, и не верил ей одновременно — не с чем было раньше сравнивать. Но Рахиль, думалось ему, не могла лгать, не могла придумывать чего-то, чего нет... Теперь он смотрел на небо — огромное, странное, почти бесконечное... и искусственное, и внутри ничего не дрожало. Не было ни восторга, ни щемящего ощущения свободы, хотя в первый раз, на Этаже испытаний, он изумился. Была лишь тусклая горечь, сжимавшая сердце, но вызывало её не небо — просто его вид навевал множество воспоминаний из прошлого. И они скреблись внутри головы, бередили душу, и хотелось отвернуться и уйти прочь, однако он продолжал смотреть. И — думать. Быть может, если он увидит небо настоящее, то поймёт Рахиль? Поймёт, чем так манили её стекляшки с высоты, что она решила разорвать с ним связь? Мысли крутились в голове, царапали сердце, но ответа всё не было — да и вряд ли он найдёт его до тех пор, пока не поднимется на самый верх. А, значит... — Вот ты где. Он вздрогнул и полуобернулся. Чуть поодаль от него, лукаво щурясь, стояла Рьюн — её лицо казалось бледным в свете коммуникатора, который она использовала вместо фонарика, а волосы — поблёкшими. Царящая вокруг ночь скрадывала краски, стелила по каменистой земле густые тени, и находящийся далеко позади вход в пещеру-тренировочную залу терялся в её мраке. Будто ночь пришла и накрыла Этаж огромным колпаком, наполнила его странными шорохами и криками каких-то ночных птиц — издали долетали глухие трели. Оставила только стекляшки-звёзды, если вдруг погаснет коммуникатор... Глупости. Рьюн и Чжин Сон сто раз говорили, что всё это — ненастоящее. Значит, и дивиться этому нечего, хотя ночь странным образом успокаивала, несмотря на то, что в ней появлялись эти несчастные звёзды. Баам — Виоле, Виоле, одернул он себя — тихо вздохнул и вопросительно склонил голову на бок, глядя на то, как Рьюн неспешно идёт к нему. Коммуникатор плыл возле неё, роняя на девичью фигуру и землю пятна света, и в одном из них в её руках мелькнуло... нечто. Виоле с удивлением присмотрелся. — Вы... меня зачем-то искали? — Как грубо. Неужели я не могу найти моего бога просто для того, чтобы увидеться? У Рьюн ничего не бывало просто, но Виоле промолчал. Только подвинулся немного и дал ей сесть рядом — уступ, который он выбрал, не был большим, но на двоих хватало. Под ними открывался вид на каменистую пустошь, тихую, спокойную и испещрённую редкой растительностью, но в темноте можно было угадать лишь общие очертания. Кажется, Рахиль говорила, что звёзды светят так ярко, что разгоняют мрак? Эти явно халтурили. Впрочем, сейчас с ним была Рьюн. И она отгоняла печальные мысли, как кошка отгоняла лапой мышь, разве что несла с собой неприятности ничуть не меньшие. Виоле не мог доверять ей безгранично, всецело, хотя иногда хотелось — но, похоже, она вела свою игру. В хитросплетении интриг он никогда не был силён и мог лишь с восхищением вспоминать Куна, но даже ему Рьюн перестала казаться человеком без подвоха. Она меж тем усмехнулась, устроилась подле, но пирожное — это точно было пирожное — не отдала, словно забыла о нем. Спросила: — Волнуешься? Не каждый день возобновляешь покорение Башни... после столь важного перерыва. Важного. Так она сказала. Тренировки в FUG, навешивание на него ярлыка какого-то там бога, желание стать сильнее ради других — вот каким оно было для него, это время. Больше всего, конечно, его двигало вперёд желание, но Виоле не говорил об этом вслух, а Рьюн не уточняла — должно быть, понимала. Она много чего понимала и видела, он уже понял. — Пожалуй, — не стал отрицать он и сцепил пальцы «замком», опустил руки на колени. Звёзды лениво подмигивали ему с небосвода. — Я... да вы и сами знаете. Мы обсудили это ещё утром, я выхожу завтра. Плащ учитель мне передал. Говорить об этом не хотелось — что толку. В действительности Виоле мечтал снова быть просто Баамом, встретить близких людей, поговорить с Рахиль и, решив все проблемы, подниматься наверх — так, чтобы на душе было легко, и не от взгляда на какие-то звёзды. Но за ним будут пристально следить, на него возложили миссию наравне с теми силами, которыми одарили... Он сделает, что должен. Как Виоле. По тихому смешку Рьюн он со вздохом прикинул, что она наверняка угадала его мысли. И неопределённо покачал головой, уловив новый её смешок: — Не грусти так уж сильно. Да и плащ тебе идёт. — Спасибо. Она хмыкнула, и между ними воцарилась тишина. Ветер мерно шуршал по земле, вдалеке продолжала петь птица, и время неумолимо тикало, приближая середину ночи, а за ней утро и его уход. Высоко в небе из-за тучи лениво выкатилась луна, и серебряный свет хлынул на Этаж — хоть кто-то не халтурит. И в этом серебряном свете вновь раздался голос Рьюн: — О, кстати. С днём рождения. И будто дал Виоле под дых. Он вздрогнул, машинально стиснул пальцы сильнее и оглянулся на неё в замешательстве. То накатило на него волной, привело в беспорядок пусть и невесёлые, но мысли, и всю меланхолию как рукой сняло. Виоле не знал, чего и думать — подскочившее к горлу сердце частило, а в голове пульсом бились непонимание, растерянность, беспокойство. Он приоткрыл рот, кашлянул, в раздрае зачесал назад чёлку — та коварно упала обратно — и тихо, хрипло пробормотал: — Откуда вы... я и сам не знаю, когда родился, госпожа Рьюн. С чего вы... С чего вдруг такие поздравления. Спустя несколько лет в FUG, вот так — перед уходом, как холодной водой на голову. Можно ведь было предупредить заранее, и вообще... Виоле понятия не имел, как правильно праздновать день рождения. Только слышал. И не знал, что ему делать, но и вспыхнувшие внутри чувства не мог назвать радостными — просто не осознавал до конца, а надо ли ему радоваться? Впрочем, и осознать не успел. Рьюн приподняла бровь, цокнула языком и ответила ему со странным чувством, похожим на смесь печали и снисходительности: — Ох. Нет. — Она протянула ему пирожное, и он неосознанно взял. Бумажная обёртка захрустела, стоило сжать пальцы. — Не этот день рождения. Сегодня день, когда ты принял мою руку и согласился вступить в FUG. То есть, родился как новая личность... как Виоле. Ох. Да. Действительно «Ох». Быть может, хорошо, что он не успел обрадоваться. Потому что даже так слова Рьюн неприятно ударили по сердцу — неожиданно сильнее, чем само поздравление, куда больнее, чем атака учителя на последней тренировке. Виоле уставился на пирожное в своих руках невидящим взглядом — уловил только запах шоколада — и прикусил губу, ощущая, как в груди что-то сжимается. До сумасшедшего сильно захотелось увидеть Куна, Рака, всех остальных, услышать их — и его захлестнуло ощущение одиночества. Он пытался давить его все эти годы. И вот оно, улыбнулось ему снова — через Рьюн, через её слова, через её голос. Впору было злиться, но не было ни злости, ни отчаяния, ни желания сделать больно в ответ — меланхолия накатила с новой силой. Контрольный удар, госпожа Рьюн. Отлично попрощались... хотя вряд ли надолго, уж она точно будет рядом. С её пронзительным взглядом и колкими фразами: — Не вижу радости. — Спасибо, — сипло и низко. Он не собирался развивать разговор. Не в ночь перед уходом в будущее, где его ждало неизвестно что, с людьми, которые грозились убить его друзей. Иногда он жалел о том дне, когда цепко сжал тонкую ладонь Рьюн — и понимал, что, скорее всего, и выбор-то был иллюзорный. День рождения Виоле. От неё это звучало как нечто само собой разумеющееся. Он помялся, глядя на пирожное. Моргнул. К тоске прибавилась горечь, надавила, а стоило взглянуть на звёзды и луну — стала сильнее, и он начал машинально разворачивать пирожное, слушая шуршание обёртки, царапающее слух. Не то чтобы он хотел есть. Не то чтобы он хотел праздновать своё полное становление Виоле — это добавила Рьюн, когда он надкусил пирожное. Мол, это символично, потому она решила устроить ему подобный сюрприз перед уходом, и он кивнул невпопад, не желая спорить. Толком не чувствуя вкуса. Лишь подумал: здорово, если люди празднуют свои дни рождения не так. Иначе какой-то грустный праздник выходит, а зачем печалиться каждый год? Додумать он не успел — его опять прервала Рьюн: — Не обижайся, мой бог, — на короткое мгновение ему почудилось, что она смягчилась. — Однажды ты поймёшь, что всё это к лучшему. Новый ты выдержит то, что поломало бы старого тебя. И даже если ты не захочешь праздновать этот день рождения, то держи в голове хотя бы эту мысль. Она прервалась — и легко поднялась на ноги, будто правда была кошкой. Полуобернувшись, замерев с пирожным у рта, Виоле смотрел на её силуэт, обрисованный светом луны, и что-то внутри него переворачивалось. Сейчас он точно не понимал, что именно, и злости на Рьюн по-прежнему не было, но вдруг стало горше. Должно быть, она видела нечто на его пути, но что? Он не боялся спрашивать. Боялся только потерять близких друзей, всё остальное было ерундой, но... — ... вы же всё равно не скажете подробнее? — А тебе пока и не надо. Она легко мазнула по его макушке пальцами, будто хотела то ли погладить, то ли шутливо потянуть за волосы. Но убрала руку, потянулась и развернулась, чтобы пойти прочь. Её тихие шаги зашуршали по земле, тоненько хрустнул под подошвой камешек, а Виоле сидел, подогнув под себя одну ногу, и смотрел вслед. Выдохнул — и отвернулся, чтобы запихнуть в рот остатки пирожного, с хрустом смять обёртку и снова взглянуть на небо. Небо заволакивали тучи. Налетевший ветер взлохматил чёлку, переброшенный через плечо хвост соскользнул за спину. От внезапного порыва Виоле сделал большой глоток, закашлялся, утёр рот ладонью и с прищуром пригляделся к луне, кутающейся в тёмные облака. Подумал: так ему нравится больше. Но намного лучше бы было, сиди с ним Кун, Кроко, Ли Су, остальные... ... Рахиль. Он потряс головой и потёр свободной рукой висок. Пробормотал: — Надо ложиться, иначе учитель будет сердит. На языке горчил шоколад. Где-то поодаль вместо птичьей трели раздались тихие голоса Рьюн и учителя — стоило оглянуться в сторону пещеры, и он заметил вспыхнувший во мраке огонёк сигареты. Тут же сам поднялся на ноги и поспешил. День рождения или не день рождения, но это действительно был... важный период. Важный, почти знаменательный день, только точно такой же для него — завтра, когда он наконец-то сможет подниматься дальше, туда, где, возможно, находятся друзья. От смеси радости и горечи сдавило сердце. Это Виоле — Баам — понимал очень чётко. Только всё равно старался не надеяться.