Антиквариат

      Не так много вещей в своей жизни Блум Питерс любила, просто потому что в основном всё, что было положено любить, она ненавидела, а то, что попадало в зону её поражения — это какие-то непонятные и странные вещи, которые привлекали больше своим содержанием и глубиной, чем внешней картинкой. Примерно поэтому она и увлекалась антиквариатом. Странное развлечение, но оно так успокаивало её, когда в ней полыхали эмоции до дрожи в пальцах.       Это была какая-то детская зависимость от этого хобби, потому что без него девушка не чувствовала земли под ногами. Как будто только оно держало её в реальности, не давая потеряться в огромном мире, в котором ей казалось не было места.       Иронично, что места ей и правда там не было, потому что всё это было чужим, но даже с попаданием в Иной мир, она не нашла того покоя, который искала. Всё стало как будто лишь на крупицу лучше просто потому, что быть странным тут — это в какой-то степени нормально, хотя бы потому, что твой главный защитник, тот, кого ты воспринимаешь, как лидера, роль которого в Калифорнии играла непонимающая увлечений дочери Ванесса, тут ни в коем случае не осуждал подопечных и никогда не позволял себе заставлять их что-то делать ломая себя.       Самое страшное — потерять контроль над ситуацией. Как только Блум заставляли что-то сделать, она покидала зону комфорта и соответственно теряла контроль.       Фара Даулинг была тем самым, что не давало потерять этот контроль. Огонь, сжиравший девушку изнутри рядом с ней как будто затихал, превращаясь в послушное и мягкое теплое пламя, которое просто грело свою хозяйку где-то в груди, когда мисс Даулинг в очередной раз смотрела на неё, оценивая успехи. Блум ужасно хотелось, чтобы это тихое тепло когда-нибудь коснулось и Даулиг, потому что оно так нежно грело её саму, что не поделиться этим с тем, кто смог его утихомирить, мягкими руками причесывая и лаская, что это было сродни преступлению. Или просто Блум тоже хотела для неё что-то сделать. — Нервничать нормально, твоя задача просто найти равновесие между спокойствием и нервами, — стояла она у девушки за спиной на расстроянии полушага. — Я не могу. Не могу, — в очередной раз огрызнулась Блум, видя, как чаша в её руках плюнула очередной клок искр, вместо пламени и затухла, заставляя девушку по-детски толкнуть её от себя. — Можешь. — Даулинг нахмурилась, говоря это настолько уверенно и даже несколько осуждающе, что девушке стало неудобно, что она на секунду усомнилась в этом.       Повисло неловкое молчание, в котором Блум ясно чувствовала, как женщина наблюдает за ней, оценивая масштабы трагедии. –…На первый раз я помогу. Но только первый раз.       Блум чувствует, как её кисти подхватывают руки Даулинг, мягко сжимая. — Без чаши? — Без чаши. — С железным спокойствием отвечает женщина, не шелохнувшись.       Руки Блум начинают дрожать, и они выскальзывают из ладоней женщины. Девушка прижимает их к груди, пряча, пока женщина, не шевельнувшись стоит, ожидая. Её руки все ещё висят на весу, одиноко брошенные девушкой, но в её глазах нет никакой претезии, она ждет. — Вы обожжётесь. — Блум, я знаю, что делаю, — Женщина мягко раскрывает ладони, снова подавая из вперёд, показывая, что готова их взять. — Вы не понимаете, вы правда можете пострадать. — Говорит она все громче и громче, отходя от неё назад. — Я знаю, на что ты способна. — Кивает она. — Я не хочу чтобы и вы… — Она осекается, не решаясь это сказать, но Фара и сама прекрасно понимает, какие картины всплывают у девушки в голове. Она источает страх с противным привкусом железа, поэтому женщина первая делает шаг, мягко беря её за руки ладонями вверх.       Без какой-либо агрессии, она только снова идет на встречу, показывая свою увереность и отсутствие животного страха, который горел в глазах девочки. Взгляд женщины в абсолютном покое, её всегда немного грустные глаза, оставались такими и сейчас, не считая мелкой паутинки морщинок под ними, которые появились после тихой улыбки, с которой Даулинг встретила Блум, когда та в очередной раз подняла на неё глаза.       Девушка закрывает глаза, жмурясь, но чувствует, как приятное тепло разливается в руках и ногах, мягко добираясь до живота, наполняя все тело таким приятным и мягким жаром, что в момент, когда девушка оказывается им полна, на кончиках пальцев загорается огонь.       Счастливые голубые глаза смотрят на Даулинг, пока девушка, как ребёнок с игрушкой, демонстрирует получившееся, показывая мягкие, ласкающие её руки языки пламени.       Фара смотрит на это всё с понимающей улыбкой, кивает, её волнует вовсе не огонь, который всё-таки получился, а Блум, которая забыла про свою злость, ненависть и страх разочаровать директора, которого, судя по странному чувству удушающего волнения в груди у девушки, которое Фара чувствовала, как только оказывалась с ней на расстоянии десяти метров. Даулинг никогда не лезла ей в голову, оставляя ей право иметь свои тайны, всё-таки Блум она уважала ещё и за то, что она была честной, глупой и нетерпеливой, но всё-таки преданной, и это заслуживало уважения самой директрисы, с которой большая часть общалась со страхом, а другая с желанием угодить.       Блум же так долго была в чужом мире, к которому была вовсе не приспособлена, поэтому воспринимала Фару, как есть, опираясь лишь на свои ощущения, а не на тайные желания и страхи.       Женщина накрыла огонь своей ладонью, помогая погасить, чувствуя, как девушка нервно вздохнула, видя, как голые нежные руки касаются огня.       Только спустя несколько часов Блум задумалась, почему огонь её не обжог, а учтиво и ласково затух, последний раз лизнув её ладони. — Спасибо. — Кивнула она, закусывая губу. — Не за что, — кивает женщина, засовывая руки в карманы. — Но я ничего не делала.       Девушка хмурится, глядя на наставницу, и улыбается, начиная смеяться. Женщина пытается её обнадёжить, чтобы у неё не пропало желание работать, и девушку это умиляло. Могло ли это заставить такую женщину врать? Разве? — Можете не притворяться, я знаю, что у меня плохо получается. — Я ничего не делала, — Ещё раз повторила женщина, закрывая глаза. — Просто побыла рядом.       Тогда Блум, как свойственно подросткам, нервно посмеялась, хотя уже той же ночью не могла уснуть, потому что пыталась придумать объяснение, как Даулинг удалось её так просто успокоить, привести в состояние небывалого равновесия и покоя. Если она и правда ничего не делала, то тогда вопросов ещё больше. Магию Блум уже привыкла воспринимать, как факт, но тут другое — если обошлось без магии, значит происходит что-то другое. — Как вы тогда это сделали? — Спрашивала Блум на какой-то очередной беседе, когда Даулинг уже перестала быть закрытой и строгой наставницей, и перешла в разряд доброй знакомой, под крылом которой Блум наконец-то после шестнадцати лет паники и неуверенности чувствовала себя на своём месте. — Никак. — Тогда почему у меня получилось? — Ты фея, — Даулинг пожала губами, поднимая бровями. — Феи умеют колдовать. — Я про другое, — Несмотря на шутку наставницы, девушка только больше напряглась, потому что поняла, что ей придётся сказать это вслух, напрямую задавая вопрос. Потому что Даулинг старательно избегала ответа на этот вопрос, только глуповато улыбаясь, как будто не хотела утруждать себя ответом, будто он очевиден. — Вы так… тогда мне было очень… спокойно. Я про это. — Её голос из-за неуверенности стал хриплым и тихим, и она говорила всё тише и тише, поднимая на Фару взгляд только когда договорила, встречается с голубизной добродушно смотрящих понимающих глаз и улыбается неуклюже, начиная вертеть ногой в полу. — Я уже говорила, и скажу ещё раз. Я ничего не делала. Просто была рядом. — Мне не хватало… человека рядом. Феи. — Поправляется она тут же, вызывая улыбку. — Того, кто понимает и… не боится. И кого не боюсь я.       Фара знала историю Блум. Страшный пожар, паника и страх. Вот что блокировало её, парализовывало и отрезало путь магии наружу. Иногда страх — это хорошо, но есть особенный вид, когда его так много, что человек в нём просто тонет, и Фара понимала, что для Блум самый большой страх — это ранить того, кто рядом. Даулинг её не боялась, не потому, что она бесстрашная или неуязвимая, а потому что знала, что Блум не позволит своему огню её ранить. Она бы не перестала ей заниматься и после первого ожога и после второго, потому что даже боль, которую могла бы испытать Даулинг от этой малышки не сравнилась бы с тем теплом, которое она чувствовала, глядя на неё       Слишком наивная, слишком вспыльчивая, импульсивная, торопливая, глуповатая, да, Блум была этим всем, но впервые это не раздражало директрису Алфеи, а вдохновляла, заставляя затаить дыхание и с любовью в глазах наблюдать за тем, как девочка росла.        Даже запуганная матерью Стелла не была настолько несчастной, как эта девочка. У Принцессы было много друзей, популярность и миллион мест и привилегий, которыми она могла бы воспользоваться, потому что в её светлой головке они имели место быть. Блум было не важно кто, где и с кем, ей нужен был хотя бы один человек, который бы понял её, а где и когда — это было совершенно не важно. Она ценила только добро, которое не могла заменить ничем другим. Собственно, как и Фара Даулинг, которая уже десяток лет как забыла, каково это — чувствовать что-то по-настоящему, до глуповатой улыбки самой себе в зеркале перед сном. — Рада, что тебе это помогает. — Кивает, улыбаясь. — Знаете, когда я ещё была… дома… я никогда не испытывала этого чувства умиротворения. У меня получалось успокоиться только… — Девушка осеклась, чувствуя, что это звучит глупо, но Даулинг сделала всё за неё. В её глазах за миг до того, как Блум встретилась с ней взглядом, пропал светлый огонёк волшебства, и женщина, как ни в чём не бывало подняла на неё глаза, улыбаясь. — Получается я теперь тоже антиквариат? — Улыбнулась Даулинг, убирая бумажки. — Лучше, — виновато кивнула девушка. — С ним я могла только успокоиться, а с вами получается быть… собой.       Женщина ничего не ответила, потому что как только прозвучали последние слова, она успела только отвернуться, прикрываясь уборкой на столе, чтобы улыбнуться не в лицо девушке, а в шкаф. Помимо мыслей про антиквариат в голову женщины, которая поклялась никогда не читать мысли девочки, попала ещё одна вещь, которую она не перепутала бы ни с чем.       Странное чувство тепла в груди, которое разрывало девушку, пока она смотрела на директрису, такое робкое, но большое. Вот что так долго чувствовала женщина, едва приближаясь к ученице — любовь. Это вовсе не желание удивить и удовлетворить, а любовь, которая не вмещалась в одну маленькую фигурку, и витало вокруг неё, распространяя запах первых цветов по всему помещению. Фара была хорошим эмпатом. Просто глуповатым. Или наоборот слишком умным, поэтому осознанно не анализировала ни чьи чувства, просто ощущая их. И улыбалась сама себе, потому что теперь она не просто чувствовала Блум, она чувствовала её где бы она не была.       Если бы не Розалин, не опалённые и не вся эта история с тем, то женщина не нашла в себе сил рассказать её всё, как есть, то Блум бы так и не узнала ничего. «Вы меня обманули. Вы мне ничего не сказали» — Блум была наглой и нетактичной, но прямо сейчас это было неважно, потому что Даулинг говорила с ней не как с ученицей, а как с важным для неё человеком. Именно поэтому в ответ у неё не нашлось почти ничего, кроме обороны и наступления. Отрезав её короткой и жестокой фразой, она попыталась напомнить девушке с кем она говорит, а в первую очередь себе. Потому что это было тяжело — признать, что осознанно причинила вред тому, кого любишь.       Женщина бы так и молчала, принимая как данность то, что что-то не так, потому что с каждым днём она всё меньше и меньше чувствовала то тепло, которое источала Блум, пока в какой-то момент оно не ушло совсем, как последний луч, выскользнувший из комнаты, с закатом.       В тот день Даулинг только почувствовала странный озноб и холодный пот, выступивший по спине. Она не стала проверять, но даже без этого она уже точно знала, почему ей вдруг так плохо и холодно. Так и должно быть?       Поёжившись и дернув плечами, она вернулась к работе, продолжая писать дальше, как будто это и не важно вовсе, а хотелось плакать, потому что теперь не только Блум источала свет. Только потом она нашла повод.       Фара вышла, останавливаясь поодаль. Странный день — после битвы рассвет, наконец-то спокойный, что кажется чужой и тебе в нём нет места, так внезапно тихо.       Девушка разговаривала с парнем, и Фара не могла их прервать, не решалась, но умный парень сделал это за неё, потому что девушка сама встала, направляясь в сторону неуверенно стоявшей директрисы. — Я была… ужасным ребёнком. Вы помогли мне, окружили такими людьми, вы… — Я прощаю тебя. — Сиплым голосом прервала её Даулинг, когда девушка уже вскочила на ноги. Ещё немного, и, наверно, она бы не удержалась, заплакала бы, потому что во всей этой ситуации есть и её вина, которую она, как истинный лидер ставила на первое место. Она главная, она должна была предупредить это, поэтому и было так тяжело слушать извинения, которые должны звучать из чужих уст.       Женщина подняла на неё глаза, потому что как только прозвучали её слова, вокруг снова вдруг стало… тепло? Закусив губу, она опустила глаза, готовя чай, и решила ещё раз, хотя поклялась себе в прошлый раз этого не делать, использовала магию, в на миг заглядывая девушке в голову. — Вы… мы… можем… Обняться?       Фару словно стальной рукой вырвало из сознания Блум.       Там было тепло. Вновь. Хоть «Я прощаю тебя» было произнесено Даулинг, на самом деле простила её Блум, потому что признала, что Фара тоже может ошибиться. Она это и сделала, и девушка, как ребёнок, забыв всё хорошее, обиделась. Женщина сделала для неё достаточно много, просто побыв рядом.       Без неё в жизни девушки снова поселился страх. А самое главное — холод. Она никогда не боялась, потому что знала, что ранить Даулинг магией не так просто. Но, к несчастью, она забыла, что магия — это не всё, что причиняет вред, и, если самая сильная фея, неуязвима даже к адскому пламени, то её душа могла быть ранима, как нежный цветок.       Даулинг встала, и Блум прижалась к ней, чувствуя, что, даже несмотря на то, что они простили друг друга, Фара как будто всё ещё боится снова приблизится к девочке. Испуганный директор — глупость, но правда. Девушка чувствовала, что Даулинг нервничает, и в какой-то степени не принимает этот жест, потому что чувствует, что не заслужила такого, обманув ученицу, но Блум впервые понимает, что совершила огромную ошибку, в какой-то момент возненавидев Фару.        Закрыв глаза, она утыкается щекой в плечо, и только когда чувствует отдачу — улыбку и мягкое касание, успокаивается. Она любила Даулиг. В том числе и за то, что, несмотря на внешнюю строгость и правильность, внутри она была искренне напугана и растеряна, потому что больше всего на свете боялась не успеть защитить Блум Питерс от того, что когда-то ранило её.