The Light of Darkness // Свет Тьмы

Провалявшись весь остаток дня в кровати, раздумывая над словами новенького, ни к каким выводам я не пришла. Посчитала лишь то, что следует держаться от парня подальше, хоть он и был донельзя назойлив. Лишние нервы, чужие колкие фразы, что никогда не цепляли меня, отчего-то сейчас задели глубоко. И причин понять я не могла. Хотя ответ был на поверхности — Хелл был слишком наглым, и адски догадливым. Бесил, как же раздражал своим поведением. Всех людей, кто пытался сблизиться со мной, я отвергала, а они больше не лезли, но казалось новенького мое настойчивое отдаление только сильнее манило и вынуждало идти на контакт в разы активнее. Всю осознанную жизнь я пыталась избегать деструктивных чувств, что в данный момент не позволяли взять себя в руки, вновь и вновь прокручивая слова парня. Мама учила, что ненависть пожирает изнутри. Как бы это не звучало, но моя мать является примером сильной женщиной. Это не значит, что она директор огромной корпорации, хоть таковой и являлась, но… Нет. Мама могла принимать все удары судьбы спокойно и стойко. Каждый раз вспоминая отца, во мне возникали ненависть и щемящее чувство одиночества. Я не могла понять, как можно уйти и больше не вернуться. Бросить всё… В какой-то момент шутки про отца стали повседневной рутиной. За чашкой чая, вечерними посиделками с мамой не обходилось без разговора «гораздо легче стать отцом, чем остаться им». На что эта мудрая женщина говорила: «Ненависть убивает душу. Просто отпусти эту давнюю ситуацию. Своим гневом ты его не вернёшь. Или я настолько плохая мать, что не смогла заменить отца?» Последний вопрос всегда обезоруживал, приводил в ступор, я переставал смеяться, чувствуя укол вины перед мамой. Ведь я была благодарна ей за всё. У нас не было никого чтобы оказать помощь, все жизненные силы были вложены в меня, моё воспитание. Говорят, что один родитель не заменит двух. Врут. Заменит сполна. Да, мне было порой неприятно и тоскливо слышать разговоры других: какую должность занял «папуля», что новенького он привёз в подарок из Франции или Англии. Повзрослев я перестала испытывать щемящее чувство пустоты, пропускала чужие фразы мимо ушей. И одновременно с этим я понимала: у других нет возможности понять словосочетание «сильная женщина». Моя мать была примером для меня, эталоном к которому я хотела однажды приблизится. И пока выходило криво, мы были полярно разными, от чего становилось еще тоскливее осознавать, что мне такой никогда не стать. Я не могла упасть в грязь лицом, была должна ей за своё существование и прекрасное детство. Именно поэтому после коронного маминого вопроса я замолкала. Гнев пожирает. Не знаю уничтожилось ли что-то во мне сегодня, но столь негативных чувств к одному человеку я не испытывала никогда. Хелл своей манерой речи, спокойствием, наглостью и хитростью будоражил и одновременно с тем раздражал. Когда головная боль усилилась, я все же решила прогуляться. Вот так, как всегда, одна, только я, мои мысли и окружающий мир. Мне больше ничего и не надо, одной всегда лучше, всегда безопаснее. Заняв первую свободную лавку, веки прикрылись, внимая кожей легкий ветерок позднего вечера. Шумный и душный город. Шаги. Суета. Люди снуют туда-сюда. Торопятся домой или на важные встречи. Чем ближе подступала ночь, тем тише становилось на улицах. Лучшее время для отдыха. И наконец наступила полная, долгожданная тишина, изредка прерываемая свистом проносящихся мимо автомобилей. Спокойствие и одиночество избавляли от негативных мыслей. Ветер продолжал заползать под одежду, ласкать мягко лицо, словно пытаясь схватить за ладонь, желая поддержать. Зачем нужны люди, если природа спасает от всего, забирает боль, плохое настроение, растворяя в себе тебя? Я любила тишину в позднее время суток, любила ощущение единение с природой, любила одиночество, но вместе с тем боялась темноты. В переулках между домами мне постоянно мерещились тени. Они скользили по стенам, двигались за каждым проходящим мимо. Выжидали новую жертву. Ещё в детстве мне померещилось, что тьма движется, и сейчас я списывала все на бурную фантазию, однако отсутствие света среди ночных улиц бояться не перестала. Честно говоря, было все равно на убийц или маньяков, что сплочённо работали с тенями, скрывающих их от взгляда людей. Если бы я умерла, то единственный человек, кто стал бы тосковать — мама. И все же, смысла в своем тупом, обыденном существовании я не видела. Если однажды я умру, значит таков был мой путь, нечего лить слезы по тем, кто к жизни то и не стремится. Движимая понурыми мыслями, я и не заметила, как отклонилась от привычного курса, спокойно проходя мимо домов, закоулков, поглощенных той самой пугающей чернотой. И отчего-то именно сегодня страшно впервые не было. Высокие здания, жёлтый и неприятный свет в окнах. Лунный диск, что только показался в потемневшем небе, как голова холодного трупа, катилась по нему. Гнилые запахи в переулках. Духота и смрад. Стоило сойти с пути, и ты уже оказывался в другом городе. Больном городе. Темнота делала его другим: страшным, мрачным. Белый свет от фонарей — вакцина. Словно кислота разъедала гной, но, как и лекарство не мог полностью спасти от болезни. Люди так привыкли к миру, что перестали замечать детали. Днём тени никуда не уходят, всего лишь прячутся от солнечного света, сдвигаются им. Но они продолжают следить за нами везде. А по ночам цепляясь за тело, проникают в душу, омрачая её страхом и ужасом. Голодают, выжидают момента, нападают и подпитываются. Таким я видела свой мир. Безопасным и в то же время больным. Говорят: тьма всего лишь отсутствие света. Наоборот. Свет — отсутствие тьмы. В космосе темно, звёзды — единственный источник сияния. Однако разве вся вселенная освящена? Отнюдь нет. Звёзды, что мы видим на небе — это взрыв, небольшой источник свечения, который в итоге будет поглощён тьмой. Мы родились в темноте, в ней и умрём. Ускорив шаг и задумавшись, глаза непроизвольно уперлись в землю, отчего тело неожиданно врезалась в кого-то. Я уж хотела извиниться и ретироваться, но замерла, стоило поднять взгляд. Два ярких, напоминающие свет фар, пятна ослепили зрение. Очки отражали жёлтый, болезненный цвет освещения одной из квартир. — Здравствуй, Альфия. Гуляешь по ночам? — мистер Аластер, профессор с чьей пары я сегодня позорно сбежала, растянул улыбочку. Никогда не любила его, от мужчины веяло чем-то тяжелым и опасным, да и у студентов любимчиком преподаватель не был из-за скверного характера. В чужих глазах заплясали искорки, бликуя свет фонаря. Удрученный вздох покинул легкие, и я оглянулась вокруг в надежде уйти от неприятного профессора. Но людей не было, посему вернув взгляд на мистера Аластера натянула улыбку, приветствуя в ответ. — Уже возвращаюсь домой, — профессор кивнул, словно что-то подмечая, и окинул взглядом пространство. — Знаешь, я тебя провожу, — Тёмный занавес опустился на чужие глаза, больше не бликуя грязно-желтым. Невольно я сжалась, неприятные мурашки поползли по спине. Перспектива идти с неприятным профессором меня не воодушевила, лишь подначила к оспариванию: — Я дойду сама, спасибо. — Не дожидаясь чужого ответа, я быстро обогнула преподавателя. Однако и профессор не собирал сдаваться, черт бы его побрал, нагоняя меня двумя широкими шагами и хватая грубо под руку. Колкие мурашки расползлись по локтю от чужого касания, несмотря на то что толстовка была плотной. Казалось чужая кожа ледяная, прохладные игольчатые искры кусали сквозь одежду. — Невежливо отказываться от чужой помощи, сладкая, — учитель разжал хватку, когда меня передернуло от обращения, оставляя липкое ощущение грязи. Мистер Аластер тяжело шёл, твердым и резким шагом, словно… нервничал? Боковым зрением я наблюдала за чужой мимикой. Его каменное выражение лица мало что выдавало, а вот желваки заходили на скулы. Глаза, направленные в одну точку, даже не двигались вслед автомобилям, изредка проносившимся по трассе. В один момент он закусил губу, а в следующий — зрачки дёрнулись и переключился на меня, даже не поворачивая лицо. Выглядело пугающе, и непроизвольно я все же отвела взгляд, утыкаясь в дорогу. Он всего лишь мой преподаватель и, естественно, не тронет. Ведь так? И все же, как бы я не пыталась успокоится, что мое личное пространство грубо нарушали второй раз за день, мысли в строй не пришли. Профессор просто напросто провожает ученицу до дома, все взрослые так делают, да? И опять же ответа на немой вопрос не было, поскольку в такой ситуации я оказывалась впервые. Мистер Аластер тяжело выдохнул, и я скосила взгляд, вновь натыкаясь на сверлящие мое лицо льдины. — Вы живете недалеко? — мне нужен был хотя бы звук, чтобы гнетущая тишина не давила пластом. И когда сверлящий взгляд перестал физически ощущаться, легкие перестали прерывисто поглощать кислород. — Нет, — спокойно ответил профессор, и все же сжатые мигом скулы выдавали чужой настрой. Я все ещё не могла понять нервозности с его стороны, как и потенциальной агрессии, но продолжила наседать с вопросами ради своей же условной безопасности. Преподаватель реагировал отрешенно, но зубы продолжали кромсать губы. А потом все вновь погрузилось в тяжелое молчание, когда на очередной мой вопрос ответа не последовало. И, наверное, я бы не так сильно акцентировала внимание на затишье, если бы не ощущение тяжелого взгляда на мне, однако профессор не был тому причиной. Резко обернувшись глаза сканировали пустую улицу, все также поглощённую тьмой и пробиваемую грязно-желтым светом. — Не нервничай, — все что кинул мистер Аластер, отдаляясь от меня. И, кажется, я вновь потеряла всякий смысл происходящего, ведь тяжелый, буравящий спину взгляд пропал, оставляя липкое ощущение и хладные мурашки на коже. В напряжённой тишине мы приблизились к моему дому, преподаватель ничего не сказал, лишь кивнул напоследок и двинулся дальше, сливаясь с темнотой улицы. — Как погуляла? — донесся голос мамы с кухни, когда она услышала скрип входной двери. Втянув запах готовящегося ужина нервозность отступила, позволяя влиться в атмосферу домашнего уюта. Как же хорошо находится в стенах родного дома. — Нормально, — протянула я, закрывая входную дверь. И вновь липкое ощущение чужого взгляда, прорезалось сквозь небольшую щелку, будто мне впритык дышали в лицо. Но ни на территории моего дома, ни дальше по улице никого не было, ни единой живой души. Лишь два ярко-желтых огня вдалеке, будто бы следящие фары автомобиля. *** Утром я проснулась намного раньше, сон в любом случае не шел всю ночь, постоянно возвращая меня к событиям прошедшего дня. Новичок, преподаватель и бесконечное тревожное чувство слежки вынуждали мозг работать, а мысли клубиться грозовыми тучами. И все же разбитое состояние не помешало встать с кровати и угрюмо улыбнуться новому обычному дню. Мама вновь готовила завтрак, как и каждый день всю мою жизнь. По телевизору шли утренние новости, что не отличались от вчерашних, и так по кругу из года в год. Самая банальная рутина, самая обычная бессмысленная жизнь. Как же надоело однообразие… Или это был один и тот же день, что повторялся, и повторялся, и никак не мог закончится. Что следовало сделать, чтобы обыденность перестала так давить? Где хоть один проблеск новизны? Мы снова смотрим новости, завтракая легкой утренней пищей, пьем свежесваренный кофе, добавляем в него столько же количества молока и сахара, как и всегда. Очередные попытки ограблений маломасштабных банков, крохотны пожары или затопления соседей, обокрали старушку на улице, но преступника тут же повязали, подъём доллара на бирже… Может пора сменить место жительства? Ощущение, что в моём городе вообще ничего не происходит интересного. Вроде рядом с Нью-Йорком, но будто все застряло в одном временном промежутке, состоящем из скуки и бытовой суеты. «Срочные новости Бруклина… По телу скользнул разряд тока, вынуждая переключить внимание с помешивания кофе на экран. Лицо непроизвольно исказилось в ехидной улыбке. Неужели что-то неординарное? »…Вчера, около одиннадцати часов после полудня, произошло убийство мужчины. Тело найдено в переулке между домами номер двадцать три и двадцать четыре Шервуд Стрит. Свидетели не найдены, видео с камер наблюдения не предоставили никаких доказательств. По первичному осмотру судмедэксперта, у жертвы обнаружены насильственные повреждения. Больше деталей дела пока не раскрывают…» Журналист говорила о предполагаемой внешности убийцы, но я уже не слушала. По телу вновь скользнул разряд тока, когда показывали видео с места преступления. И я поперхнулась своей же ехидной ухмылкой. Этого просто не может быть… Нет. «Убийца всё ещё на свободе, будь бдительны.» Эта фраза продолжала таранить мысли и во время завтрака, и когда я вышла из дома, направляясь в университет. Она разбивалась на осколки, диссонировала в голове эхом… И лишь на территории учебного заведения я смогла опомниться. Хаотично перебирая в голове чужое вчерашнее одеяние, я все же не смогла ничего вспомнить. Была ли там кровь, что невозможно было различить в темноте или были на его ладонях следы, оставленные жертвой? Я ничего не могла ответить, найти доказательства. Лишь кое-что я знала точно: мы были одни в том районе, недалеко от места убийства и мистер Аластер нервничал. А ещё, похоже предлог проводить меня до дома был попыткой сделать себе алиби. Я не видела никого из друзей, в том числе и новенького, некому было запомнить ледяной страх в мыслях, но и у меня не было желания общаться с кем-то, да и не думаю, что такими вещами, как подозрение в убийстве, можно с делится. *** Однако на одной из пар мы всё-таки пересеклись. И жаль, конечно, что не со своими друзьями. Хелл сидел по диагонали от меня, позволяя детально рассматривать затылок, как совсем недавно делал он. Мне нравилось наблюдать за другими, рассматривать чужие лица, линии носа, силуэт губ, форму глаз, очертания скул и челюсти, густоту волос, одежду. Порой я даже забывала о времени, полностью погружаясь в процесс, будто изучая издалека произведение искусства. К сожалению, по каким-то необъяснимым мне устоям, общество не позволяет смотреть на другого дольше, чем положено. Пару секунд — это норма, превышаешь её и становишься странным, пугающим. Человек замечает и рефлекторно начинает поправлять чёлку, проводить пальцами по лицу. Каждый считает, что с ним что-то не так, или того хуже, что он тебе понравился. Тогда наблюдаемый начинает изучать в ответ, чего я не люблю, собственно, как и все люди. Может я и была чуток эгоистичной, но ведь рассматриваю других не как жертв или нечто иное страшное, скорее просто банальный интерес, ведь все люди не похожи друг на друга. Это единственное развлечение скучных и однообразных дней. Произведение искусства, неповторимое и новое. Каждое лицо — оригинал. Но самое завораживающее — глаза. Если мне удаётся на миг их увидеть, то казалось я могу понять характер человека. Форма губ или носа ещё может быть похожа у двоих или сотни, но глаза — это сосуд, в котором находится вся сущность человека. Прошлое и настоящее, эмоции и душа, боль. Раны отражаются не только на теле, они пеплом оседают в радужках, во взгляде, а вслед за глазами само лицо будто бы меняется. Многое можно сказать по ним, оттого я хотела посмотреть в глаза новенького. Их цвет был немного необычным — расплавленный, тягучий мёд, а при искаженном освещении казалось, что они люминесцируют изнутри языками желтого огня. В конце концов я смирилась: его внешность походила на лучшую картину в галерее: нельзя пройти мимо или забыть, она точно привлечет внимание, осядет в памяти и будет преследовать в мыслях. Парень расслаблено смотрел в противоположную стену, казалось даже не слушая преподавателя. За все время он даже не двинулся, застыл словно статуя, лишь спокойно дыша. Когда я словила ощущение скуки, собираясь отвести взгляд от Хелла, его голова откинулась назад, открывая обзор на руки. Длинные, изящные пальцы прокручивали ручку… Интересно, о чём его мысли? Хотелось вскрыть череп, достать мозг, препарировать также, как он меня. Мне требовались ответы на интересующие вопросы: почему сделал неверные выводы о моей подруге, как понял, что у меня нет отца, зачем играет в игры, наблюдая за чужой реакцией? Зачем ему чужие эмоции? Мой взгляд уже давно должен был просверлить дыру в теле парня, но естественно это не произошло. Неужели он просто не ощущал, как обычные другие люди или же… игнорировал? С другой стороны, его внешность могла вызвать интерес у девушек, да даже сейчас я замечала взгляды однокурсниц, брошенные в его сторону. Видимо ему действительно не привыкать. Неожиданно Хелл извернулся, оборачиваясь на меня. Хитрющие глаза исказились в лисьем прищуре, а медовый янтарь вгрызся в лицо. Три секунды. Этого времени было достаточно, чтобы человек почувствовал себя некомфортно и отвернулся. Со скучающим видом глаза принялись изучать оппонента. Изящный изгиб шеи плавно перетекал и выставлял на обозрение сухожилия и плотные мышцы, угловатый подбородок, аккуратный угол челюсти, такой какие все девушки обожают наблюдать у актеров и певцов. Казалось, Хелл собрал все черты идеального человека, созданного по меркам известных скульпторов или же бога. Слегка приоткрытые губы и хитрая, даже немного хищная ухмылочка. От лицезрения нее у меня, кажется, дернулся глаз. Отсчитала до трех про себя, но парень не отвернулся. Интригующе… Бывает, что и пары секунд недостаточно, посему я мысленно продолжила отсчет дальше. Его самоуверенность, явная наглость вызывали какой-то коллапс в голове, но именно поэтому ещё больше подначивали желать раскусить натуру парня. Когда по спине пробежал ток, а мгновения давно превратились в затяжные минуты, я ощутила дискомфорт. Самые стойкие ещё на десяти секундах отводили взгляд, но не Хелл. И наконец, я решилась посмотреть в эти наглые глаза. Лисий прищур никуда не пропал, как и темные зрачки, что пялили на меня, словно хищно выжидая, когда же я подниму глаза. Несмотря на ухмылочку в радужках был колкий лед. Отрешенный и безмятежный, будто бы даже нечеловечески спокойный. Уголок губ исказился, одновременно с тем, как темная, густая бровь взметнулась вверх, выдавая эмоцию задора и… потехи? Хелл игрался, и как маленький ребенок изучал окружающих, через их реакции, до которых пытался докопаться. Думалось, что ему также интересно почему я не отвожу взгляд, словно он ждал этого давным-давно. И все же в «гляделки» я не играла, продолжая рассматривать чужую внешность. Взъерошенные медные волосы, неаккуратными волнами торчали вверх, небрежность даже шла парню. Пара прядок спала на глаза, но Хелл даже не моргнул, продолжая наблюдать за мной. Немного заостренные уши увенчивал пирсинг и черные серьги-кольца. У него было много побрякушек на хряще, мочках, какие-то даже с камнями или небольшими цепочками. Я часто встречала таких парней, как минимум студенты со всех курсов любили похвастаться серьгами, но не в таком количестве. Я вновь посмотрела в медовый опал, на что Хелл растянул победную, превышающую любую наглость ухмылку. И я опешила, а его губы ещё больше разошлись в ехидной улыбке. Зрачки мимолетно, как касание ветра, прошлись по моему лицу, и парень медленно отвернулся. Тогда-то я и поняла, в какую игру меня затянули. Он не ждал, когда я отвернусь под буравящим взглядом, а позволял изучать его, рассматривать и самое отвратительное для меня — любоваться. Он победил. А я впервые проиграла на своей «территории». *** Урок истории последнее, чего бы мне хотелось, но пропускать его второй раз за два дня было скверной идеей. Проскользнув незаметно в кабинет, я уселась на последний ряд. Профессор ещё не пришел, что давало время на передышку. После сокрушительного проигрыша мысли вновь вернулись к вчерашней прогулке. Может все обстояло совсем не так как казалось, и я зря накручивала себя, обвиняя мистера Аластера в убийстве? Однако факты были на лицо, да и интуиция… Интуиция. Хах, только недавно я доказывала Хеллу, что она не нужна, домыслы порождают лишь слухи, однако сейчас, мне приходилось анализировать произведшее, пытаясь догадками и чутьем состыковать происходящее. Мозг дымился, сцеплял факты, выносил итоги, а потом вновь возвращался, чтобы начать процесс исследования заново. Кабинет постепенно наполнялся студентами, в шуме было тяжелее о чем-то думать, но навязчивые мысли о профессоре все равно не отпускали. — Ты меня изучала. Выяснила что хотела? — Удрученный выдох шумно покинул легкие. Только не сейчас и не вновь. Хеллу и не требовалось приглашение, чтобы вальяжно рассесться рядом, вынуждая переключить все внимание на него. Издевательская победная ухмылочка так и подначивала плюнуть ее владельцу в лицо, но я лишь молча отвела взгляд больше не желая быть затянутой в игры парня. — Страх и потерянность. Не лучшее сочетание. — И вновь Хелл подталкивал к разговору. — Ты сегодня весь день сама не своя. На конце фразы уголок губ дрогнул, словно парень понимал причину моего состояния. Будто бы знал, что вчера произошло, но нагло умалчивал, наблюдая за реакцией. Только вот не он подозревал преподавателя в преступлении… — Возможно. — Чужие глаза сузились на слишком сухой ответ, в который явно было вложено «отвали». Губы приоткрылись, будто желая что-то съязвить, но ухмылка передернула инициативу, и хмыкнув парень отвернулся на вошедшего профессора. Твердым, размашистым шагом мистер Аластер прошел в глубь кабинета, одаривая учеников ледяной улыбкой. Казалось, сделаешь неверное движение, и преподаватель набросится коброй, смертельным удушьем вырвет из тебя жизнь. И все же… мы в университете, вокруг нас студенты — потенциальные свидетели, так что вряд ли профессор попытается что-то сделать в мой адрес, но оставался один минус: он знал, где я живу. Мысли крутились вокруг одного и того же, но одно я осознавала наверняка: пока я молчу, держа рот на замке, меня не тронут. А если он попытается запугать, значит точно виноват в убийстве, если не своими руками, то хотя бы участием. Недосып сказывался и лоб больно стукнулся о поверхность стола, требовалась передышка от навалившегося. Может вообще стоило забыть про случившееся и дальше проживать обыденные, скучные дни? Морозная, колющая дрожь прошлась разрядом тока по позвоночнику и плечам. Кто-то снова буравил меня взглядом. Уже думалось, что я привыкну к такому, если последнее время только это неприятное ощущение и испытываю. Повернув чуть лицо, глаза впились в соседа, но Хелл смотрел отнюдь не на меня, а куда-то вперед, со всей серьезностью в мимике рассматривая чужие движения. И все же ощущение бура не пропало. Лениво проследив за взглядом парня, я застыла. Каждую мышцу в теле сковал лед, стоило наткнуться на яркие глаза преподавателя. С далекого расстояния могло показаться, но чужие радужки были… красными? Почти красными, гранича с черными, зыбкими омутами. Я сглотнула ком в горле, смаргивая несколько раз, и одновременно с этим едкая улыбочка профессора прорезалась на губах, искажая те будто бы в оскале. В данный момент ничего уже не было важно, оставаясь размытыми пятнами на периферии зрения, кроме этих пугающих, неестественных радужек, буравящих меня сквозь прозрачное стекло очков. Его губы двигались, мистер Аластер продолжал рассказывать новую тему, но взгляда не отводил. Я испугалась. Ядовитый, тяжелый страх поднимался изнутри, будто бы от самой души, вызывая колючие иглы в животе и несуразный бардак в мыслях. Я не могла отвести взгляд, словно завороженная, наблюдая за человеком. Казалось, отвернусь и меня сожрут заживо. Но когда что-то задвигалось чуть ниже, я все же опустила глаза, натыкаясь на нечто, что теперь самые рациональные мысли, теплившиеся в голове, не могли объяснить. Дым. Черные, полупрозрачные языки коптились от стоп, поднимаясь выше, облизывая чужое тело. Как нечто живое с щупальцами, ласкались вокруг преподавателя, а я даже звука издать не могла, паникуя с каждой секундой все больше. Ногти впились в колени, пальцы ущипнули кожу запястья, и боль последовала за ними… Я же сплю, да? Да? Нет. Хищный взгляд прошелся по моему лицу, упираясь будто бы впритык в глаза, и непроизвольно, словно пытаясь избежать столкновения и опасности, тело резко отклонилось. — Выглядишь испуганной, — мягко констатировал Хелл. Однако даже его голос я слышала, как из-под воды, все ещё боясь отвести взгляд от нечто непонятного, нечто… смертельного? — Скажи, что ты тоже это видишь, — сухо прошептала ответ, а глотку засаднило толи от нехватки влаги, толи от встрявшего в ней выдоха, легкие заныли следом, подначивая дышать, но я просто не могла физически заставить организм подчиняться. Хелл, проследив за моим взглядом, ничего не ответил, даже бровью не повел, но спустя мгновение вновь посмотрев на меня, растянул коварную, присущую ему улыбочку. «Мы играем в какие-то игры?» — пронеслось в голове, ведь того, что сейчас разворачивалось на моих глазах, нельзя было объяснить логикой. — Ты действительно так напугана, сладкая. — И кажется обращения, которым вчера меня одарил преподаватель, хватило, чтобы вывести из помешательства. Опомнилась я уже когда в и так тихом помещении повисло гнетущее молчание, а ладонь закололо иглами от болезненного удара. Наливающийся кровью след на бледной щеке, и шокированный, не менее моего, прищур, сквозь который опасно блестели медовые глаза, давили пластом толи на совесть, толи на пережитое напряжение, вымещенное звонкой пощечиной. Тело вытянулось струной, руки хаотично забрали вещи, и я вылетела из кабинета под тяжелое молчание присутствующих.