Может, и правильно сделал

Пока Хэнк полностью сосредоточен на руле, педалях, лобовом стекле, боковом стекле, снова лобовом стекле — Коннор пытается анализировать. Он одновременно украдкой смотрит на свою ладонь, тонкие пластиковые пальцы, пытаясь понять, где же закралась ошибка, почему не спустил курок, и прокручивает на репите три слова, которые сливаются в какое-то нечленораздельное заклинание: «Может, и правильно сделал». Процессор даром пытается обработать произошедшее — андроид не может понять, какое решение было бы правильным. Любой вариант кажется несовершенным — но так не бывает, он создан иначе, он должен знать идеальный путь и, самое главное, должен ему следовать. «Может, и правильно сделал...» — как будто эти слова и лёгкая, едва уловимая улыбка стоят ошибки, упущенной информации, программного сбоя. Отключения. Что появилось раньше — яйцо или курица? Девиация или желание получить Хэнково одобрение? Шины скрипят, люди на ресепшене громко переговариваются, эскалаторы жужжат, а стеклянные двери деликатно постукивают. Коннор пытается перестать анализировать то, что уже произошло, что уже никак не поменяешь, не переиграешь, не узнаешь, как было бы — и начать складывать пазлы для того, чтобы больше ничего не произошло, чтобы заражённые машины перестали убивать и чего-то требовать, сбегать и бояться умирать. Но деталек как будто бы слишком мало, как будто хватило только собрать рамочку, а чем её заполнить — не ясно. — Ты снят с дела. Оно переходит к ФБР, — говорит капитан Фаулер. Андерсон то ли просит, то ли возмущается, затем хлопает дверью, а на лице Коннора застывает посмертная маска молчаливого понимания и принятия. Вот только внутри всё кричит и сходит с ума. Нужно ещё немного времени! Всего чуть-чуть! Неужели лейтенант не заступится за него, промолчит? Неужели уйдёт молча, скроется за стеклянным углом, ничего не сказав на прощание? Думай, Коннор, думай! — Слишком поздно, Коннор, ты не смог, — говорит Аманда. Тело больше не слушается — сколько бы сотен разных мыслей, имитаций эмоций и чувств не перегревали голову андроиду, заставляя тириум пульсировать в теле быстрей — глаза спокойно смотрели вперёд, чтобы ноги уверенно несли худшего сотрудника месяца в «Киберлайф», на верную смерть. Коннор всё ждёт, нет, надеется, нет, всем нутром желает и молит — может, Хэнк его всё-таки окрикнет? Одёрнет за плечо? Пошлёт к чёрту ФБР и Фаулера, и они закончат расследование вдвоём? Может, это ещё не конец, они будут вдвоём, никто не умрёт. В последние доли секунды до смерти перед глазами людей, говорят, проносится жизнь. В сознании андроида в последние миллисекунды до отключения проносятся все вероятности — как могло быть в прошлом и будущем. Он не дал бы уйти андроиду с ребёнком, он не дал бы уйти двум Трейси, он не дал бы уйти безумному голубятнику, он не опустил бы руку с пистолетом — и что тогда? Остановило бы это Хэнка? Пошёл бы он на конфликт с федералами и начальством? Или, в первую очередь, быть может, их бы не отстранили? Да, нет, да — слишком много нюансов, слишком много. Проходит ещё мгновение в пространстве, где времени не существует, перед тем, как мир поглотит тьма. Коннор думает, что готов был бы пожертвовать каждым андроидом, встретившимся ему на пути, ради того, чтобы довести дело до конца. Если доведённое до конца дело дало бы ему возможность увидеть улыбку Хэнка. Но если всё дело в улыбке, если это его главная, искренняя, подлинная мотивация — то он всё правильно сделал.