Рассказы старухи

      Он не был симпатичным, я бы даже сказала, что он был страшным. Чёрные, длинные и грязные волосы, которые наверняка даже не знали о такой вещи, как «расчёска». Ходили слухи, что он может убить одним только касанием. Возможно, именно поэтому он носил перчатки. Потускневшие, такие же ободранные, как сам хозяин.       Его обходили стороной, толкали, плевали на одежду. А слепые глаза не замечали этого. Он слышал смех за спиной, но не знал, что смеялись над ним. Или делал вид, что не знал.       Молчал, пряча лицо в воротник болотного цвета свитера. Не было человека, который бы посочувствовал ему. Он жил по соседству, и я каждое утро видела его в окне. Полуголого, разодранного и подкармливающего своих друзей — голубей. Длинные пальцы, с обгрызенными когтями и засохшей корочкой крови. Он медленно кивал головой, словно понимал, о чем воркуют синицы. А я тихонько наблюдала, не смея шевельнуться. Словно он сам — птица. Маленький, бедный воробей, обиженный стаей орлов. Ищущий тепло у других, таких же, как он сам. Животные не умирали от прикосновения его голых рук, наоборот — становились счастливее. Собаки бежали за ним, махая хвостом, дрозды пели громче, кошки показывали свои пушистые животы. А он улыбался, обнажая острые зубы. Пил ужасно травянистый чай, сушил на своих стенах калину и сбегал в лес. Слепец слышал, как его называют. Уродец, водяной, пленник леса, деревенский сумасшедший — и все остальное. Козёл отпущения — то, что давно является нормой в обществе. Прятали зимние ботинки, заставляя ходить босиком по снегу. Клали гусениц на бутерброды, кидали сумку в холодные лужи. Запирали в классах, пока охранник не находил его, что случалось уже глубокой ночью. Он был никем и ничем для этого мира. Тень, о которой вспоминают просто, чтобы выместить злость. Груша для битья, что угодно. Синонимы перечислять можно вечно. Одно его существование вызывало жалость и в то же время отвращение. Так смотрят на трусов и слабаков. Люди ненавидели его по-большей части не из-за характера, а из-за внешности. Страшной и пугающей. Не похожей на человеческую.       Все поменялось ночью, когда я увидела то, что не должен был видеть никто. Клянусь, я не сумасшедшая, просто послушай меня. Оставь мои слова в своей памяти ожогом.       Он забрался на крышу, глубокой ночью, надеясь остаться незамеченным. А я из-за своей бессонницы пила на кухне горький, химозный кофе, наблюдая за сумасшедшим из открытого окна. Любопытство, словно смотришь какой-то сериал.       Я услышала, как листья высочайших деревьев шептали мелодию, птицы тихонько подпевали, а он стоял неподвижно пару секунд, освещаемый лишь лунным светом. Маленький, неуверенный шажок, поднимающиеся и опускающиеся руки, и тихая мелодия, создаваемая природой. Он ничего не видел, но слышал все. И расцветал. Как ночной цветок распускал свои бутоны. В этом неуверенном, но грациозном танце он был похож на балеруна. Элегантного, хрупкого и до одури красивого. Не было больше грязных прядей, они превратились в блестящие локоны, которые двигались сами по себе. Словно щупальца осьминога. Не было в его движениях деревянности и трусости, только маленькая неуверенность и воздушность бабочки. Это делало его до жути невинным.       Мне стало холодно, несмотря на весеннюю жару. Холодок тараканами пробежался по спине. Мне показалось, что я начала бредить. Что мне мерещится. Но нет. Не мерещилось. ОН — был реальностью.       Реальным эльфом. С острыми ушами и природной аристократичностью. С длинными пальцами и пухлыми, розовыми губами. Он вынырнул из старых баек и легенд, явил на этой проклятой крыше себя настоящего. Грязного, но в тоже время красивого. Сумасшедшего и настоящего одновременно.       В будущем, я не собиралась никому про это рассказывать. Выставили бы врушкой и вся травля перешла бы ко мне. Так и вышло, что я была единственной, кто знал про эту тайну. И несу её до конца своих дней, по ночам вспоминая лунный танец эльфа.       Что с ним стало потом? Лес забрал своего ребенка подальше от злых людей.