Кошки-мышки

      Когда гарпун пронзает чужую плоть и с отвратительным чавкающим звуком возвращается обратно в Искупитель, Калеб позволяет себе криво усмехнуться, наблюдая за жалкими потугами выжившего улизнуть от него, даже находясь лицом в рыхлом песке. Тяга некоторых из этих людей к жизни поистине удивляет его: он не понимает, почему одни так сильно стремятся переживать эти испытания снова и снова, пока другие их соратники попросту принимают свою кончину как должное.       По правде говоря, Куинну абсолютно плевать на причины такого поведения — слишком уж долго он находился в этом мире и слишком уж много раз видел одну и ту же картину, — однако его внимание всегда привлекали сильные личности, готовые бороться до конца. Таких Стрелок оставлял напоследок, чтобы окончательно сломить, унизить и с удовлетворением посмотреть на то, как постепенно угасает в них то, что дает силы двигаться дальше.       Надежда.       Под звон собственных шпор Калеб подходит ближе к своей жертве, небрежным движением штыка-ножа на гарпунном ружье переворачивает его животом вверх, а после носок сапога упирается ему прямо в грудную клетку, пока тот не начинает закашливаться кровью. Его потухший, смирившийся взгляд вызывает у Куинна отвращение — Стрелок недовольно хрустит челюстью, и проявляет единственное милосердие, на которое он способен в мире Сущности — приканчивает его быстро, но только для того, чтобы вдоволь усладиться ласкающим слух последним вскриком. Пустота лачуги создает эхо происходящего, и Стрелок надеется, что последний выживший, заслышав эти звуки, даст ему гораздо больше азарта в погоне, чем этот безжизненный мешок с костями.       При жизни Калеб был жестоким столько, сколько он себя помнит, но здесь, на этих бесконечных испытаниях, даже принципы стали всего лишь отголоском прошлого Куинна, преодолев человечность. А Сущность лишь подбадривала Стрелка, развращала его своим шепотом в голове, вытаскивая его потаенные мысли и желания наружу, превратив Калеба в идеального охотника за головами, не знающего ни усталости, ни жалости в своем грозном обличье.       Возможно, если бы не треск старых, разрушенных временем половиц, цепкий взгляд Стрелка не заметил на балконе салуна чью-то фигуру в отдалении. Кто бы там не находился, ему повезло: наугад выброшенный из ружья гарпун промахнулся, так и не достигнув своей цели. Несмотря на то, что Куинн не слишком довольствовался промахом, что-то — или кто-то — подсказывало ему — эта погоня Стрелку определенно понравится.       Каждый раз, стоило Калебу оказаться наедине с последним выжившим в чертогах Сущности, из воспоминаний на поверхность всплывало детство, когда во дворе соседские ребята играли в кошки-мышки. Поскольку Куинн был «ирландским изгоем», другие дети не жаловали его компанию, да и сам Калеб зачастую избегал их, боясь быть избитым толпой, а потому только наблюдал издалека. Следя за тем, как выстроенный вокруг «мышки» хоровод детворы настойчиво защищал ее от «кошки», Куинн думал, как здорово было бы оказаться на месте охотника, разорвать этот круг и достать маленького гаденыша внутри.       Только вот теперь «мышка» была беззащитной, а их маленькая игра закончилась чересчур быстро: выживший слишком сильно наследил, оставив пятна крови по всему салуну, поэтому Стрелку не составило труда нагнать свою жертву. Каково было удивление Калеба, когда сейчас этой самой мышкой оказался настоящий стервятник — так он звал этих жалких репортеришек — Зарина, придерживая ладонью кровоточащее плечо, стояла прямо посередине бара, не в силах ни вскрикнуть, ни попытаться бежать дальше от своего преследователя.       Сейчас она находилась прямо напротив него, измотанная, раненная, но не сломленная. Привычная жуткая усмешка Куинна вызвала волну дрожи, прошедшей по спине Кассир — если Зарина не хочет сдаваться сама, он с удовольствием поможет ей в этом… Своими способами. Стрелок сделал шаг вперед, вынудив Зарину сделать шаг назад: она, попятившись, неловко уперлась ладонями в стоящий позади стол. Путь к отступлению был для нее отрезан.       Калеб ненавидел такую породу людей, какой была Зарина: в его времени эти мелочные, жаждущие сенсаций людишки испортили жизни многим хорошим парнями, перемывая им кости на заголовках газет. Их интересовали все грязные, громкие подробности чужих жизней; те самые, которые сделают сенсацию для нового номера. И Кассир, частенько прячущаяся от убийцы для того, чтобы записать пару ничего не значащих фраз в свой пожелтевший блокнот, пока ее соратники висели на ржавых крюках или пытались вычинить генераторы для побега, вызывала у Куинна точно такую же ненависть до скрежета зубов.       И все же была одна причина, по которой Калеб не торопился избавляться от нее.       Стрелок доподлинно не знал, было ли это очередной проделкой Сущности, злой шуткой или чем-то большим, чем галлюцинации, но в редкие минуты покоя, когда ему удавалось заснуть — хотя можно ли было назвать это сном? — его посещали весьма странные видения и, чаще всего, главным действующим лицом в них была именно Зарина. От других убийц, которые еще были способны на разговоры, пускай и короткие, Калеб узнал, что за редким исключением киллеры попадают в этот мир в одно время с каким-либо выжившим, оказывающимся по другую сторону баррикад.       И иногда они видят то, что не было предназначено для чужих глаз. Это случилось и со Стрелком.       Каково было удивление Калеба, узнав он то, что Кассир была буквально одержима им и попала сюда отчасти по его вине. Ненависть Куинна постепенно перетекала в удивление, смешанное с восхищением к той страсти, с которой Зарина проводила дни и ночи в городских архивах, выискивая о нем информацию столетней давности. Ни одна женщина его времени не проявляла столько интереса к персоне ирландца, сколько спустя больше века самоотверженно выражала Кассир. И этот факт льстил его непомерному мужскому эго, оставляя на губах самодовольную ухмылку.       Калебу не потребовалось много усилий, чтобы перекинуть Искупитель в одну руку, опустив дулом вниз, а другой обхватить подбородок Кассир, оставляя на нем кровавый след от кожаной перчатки. Такое пристальное внимание, судя по всему, ей было чуждо, и она поспешила отвести взгляд, но не учла одного — из хватки Стрелка было не так просто выбраться. Куинн с легкостью воспользовался моментом и вернул лицо Зарины к себе; больное колено уперлось ей между ног, заставляя осесть на крышку стола. Благо болезненные ощущения отошли на второй план, будто сама Сущность подбадривала его для будущего представления.       — Я видел, как ты наблюдаешь за мной, — начал Калеб; его лицо оказалось чересчур близко к виску Зарины — он говорил скорее над ней, чем с ней, словно рассказчик в театральной постановке. — Не боишься попасть ко мне в немилость?       Касаясь, казалось бы, одного ее лица, Куинн смог почувствовать ту волну дрожи, которая пробила Зарину на этих словах — ее выдал метающийся по салуну взгляд, старательно игнорирующий крупную фигуру Стрелка, загораживающую ей вид. Несмотря на оставленную Калебом небольшую рану на плече, испачканные в грязи джинсы и страх в глазах, при близком рассмотрении Кассир оказалась хорошо сложенной молодой женщиной: ее чистая оливковая кожа, не подверженная болезням его времен, выгодно смотрелась в приглушенном свете свечей, а короткая стрижка подчеркивала острые скулы. Куинн не сумел сдержать глубоко хриплого выдоха — натянутая ткань штанов на паху четко давала понять, что он давно не испытывал такой близости.       — А еще я знаю несколько твоих секретов, Зарина, — подчеркнуто глухо проговорил ирландец, специально выделяя акцентом ее имя. Пальцы Стрелка по-прежнему грубо стискивали ее подбородок. — Делай, что говорю, и тогда, может быть, я унесу их с собой в могилу.       Калеб прекрасно понимал, что Зарина не была глупой — Куинн специализировался на спекуляции чужих слабостей всю свою жизнь, так почему бы сейчас ему делать исключение? Он был уверен: интуиция подсказала ей, что ключевое слово, крывшееся в его фразе, было «может быть», однако она не остановила чужие руки, с треском разорвавшие ремень на поясе. Стрелок удивился отсутствию на белых джинсах записывающей аппаратуры, но виду не подал. Что же, так даже лучше — никакого компромата, никаких новых сведений о себе.       Он ошибся, когда подумал, что их маленькая игра окончилась. Она только начиналась и обещала быть запоминающейся для них обоих.       Куинн нехотя отстранился, усевшись на находящийся поодаль стул, словно зритель в первых рядах, но только чтобы дать Зарине возможность для маневра, и сразу же выставил Искупитель вперед, зная наперед, что в этом нет никакого смысла.       — Снимай их, — штык-нож предупредительно уткнулся Кассир где-то в солнечное сплетение; край лезвия скользнул ниже, разрезая тонкую ткань рубашки, а после проложил путь еще ниже прямо по промежности — Калебу не терпелось узреть, как она снова задрожит от такого прикосновения. — Не заставляй меня ждать.       Куинн с интересом созерцал за тем, как тонкие пальцы сначала неспешно расстегнули ширинку на джинсах, а затем ухватились за их край, постепенно стягивая их вниз по бедрам вместе с нижним бельем. Калеб не давал ей такой команды, но Зарина и без нее сделала все верно. Сообразительная девочка. Голодный взгляд белых глаз плавно изучил дрожащие ноги, без зазрения совести остановившись на интересующем месте. Ладони Стрелка, держащего Искупитель, вновь направили лезвие ружья к телу напротив, двумя последовательными движениями возвращая Кассир на крышку стола. Штык-нож в предупредительном жесте коснулся внутренней стороны бедра, оставляя мелкую кровоточащую царапину и вынуждая Зарину развести ноги в стороны, давая Калебу лучший обзор.       От такого пристального взгляда Кассир все дрожала, пыталась отвернуться и закусывала губы поочередно. Было ли это унизительным? Несомненно. И это осознание сильнее подначивало Калеба вытворить с ней что-нибудь еще из ряда вон. Сколько раз он «играл» со своими жертвами, прежде чем их прикончить, такого опыта у него еще не было; Куинн не понимал, почему ему вообще пришло подобное в голову.       Но эта идея явно пришлась Стрелку по нраву.       — Шире, — снова скомандовал он, похлопав по обнаженному колену ребром штыка-ножа. — И не смей отворачиваться.       Чем лучше Зарина исполняла его приказы, тем сильнее было свербящее напряжение в паху — Куинн любил беспрекословное подчинение настолько, насколько обожал искреннее сопротивление любым выходкам. А поскольку его взору открылся покрытый черными густыми волосами лобок и поблескивающие от смазки половые губы, он не смог терпеть дольше: ноги, приподнявшись, сами преодолели расстояние между ним и сидящей на столе Кассир, а пальцы в кожаной перчатке с силой сжали тонкую шею почти под челюстью.       — А теперь поласкай себя, — хрипло прошептал Калеб, губами оказавшись аккурат уха Зарины, когда ее ладонь вцепилась в предплечье ирландца; от неожиданности глаза Кассир испуганно заметались по его лицу. — Точно так же, как ты делала это в своей Манхэттенской квартирке, когда читала обо мне.       О, судя по искреннему удивлению в этих карих глазах, ранее увиденное Куинном все же было правдой — в том ночном видении он зацепился за говорящий ящик, который рассказывал о местных новостях, пока Зарина в своей довольно необычной манере изучала краденный из архива журнал. И теперь отрицать правду было бессмысленно, поэтому Кассир лишь приоткрыла рот в немом стоне от недостатка воздуха. Калеб только недовольно хмыкнул, кивнув на ее лежащие без дела руки.       Куинн ослабил хватку исключительно для того, чтобы услышать первый стон, когда она прикоснется к себе, однако последовало только сиплое дыхание. Калеб специально опустил взгляд вниз, проверяя, насколько хорошо была выполнена его команда, но ладонь Кассир остановилась рядом с лобком, а кончики пальцев едва коснулись набухшего клитора, будто она не до конца верила в реальность происходящего.       — Лучше бы это были мои пальцы. Ты ведь именно это представляла тогда? — усмехаясь, практически прошептал Калеб в губы дрожащей под ним Зарины. Он склонился близко, словно для поцелуя, но остановился, давая ей понять, что он и не собирался этого делать — дразниться у Куинна получалось лучше всего. — Но я не прикоснусь к тебе там, так что придется справляться самой.       У Стрелка было достаточно времени на то, чтобы снять с другой ладони перчатку и освободить из плена штанов напряженный член, пользуясь тем, что его жертва не видела происходящего из-за зафиксированного им лица. Наконец, когда на щеках Зарины вновь зарделся яркий румянец, замеченный Куинном даже в слабом освещении, она испустила приглушенный стон, на который Калеб откликнулся своим хриплым выдохом. Даже вечно играющее пианино вдруг замолкло, точно заинтересовавшись действом.       Если ранее Зарина пыталась сохранить остатки гордости, усердно избегая зрительного контакта со своим мучителем, то стоило сначала одному, затем второму и, напоследок, третьему пальцу — Куинн отчетливо наблюдал за этим процессом, опустив глаза вниз, — оказаться внутри изнывающего от недостатка ласк лона, ее взгляд из загнанного и напуганного превратился в умоляющий, направленный прямиком на едва сдерживающегося Калеба.       Куинн почти забывает, что ненавидит ее, когда припухшие от укусов губы складываются в нечто смутно похожее на его имя, а напряженные движения бедер всем своим видом показывают, как сильно она хочет еще. И Калеб не сдерживается, сдаваясь без как такового боя: ладонь неловко обхватывает твердый член — будто впервые в жизни ему приходится удовлетворять свои потребности самостоятельно; вторая рука с силой давит на чужую шею, пока Зарина не оказывается прижатой к крышке стола, задыхаясь от пальцев, наслаждающихся быстрым биением ее сердца. Злоба и приязнь всегда были гремучим коктейлем из чувств, так что когда их становится слишком много, Калеб не выдерживает и с сиплым выдохом кончает себе в кулак, мысленно пристыживая себя за столь быстрый финал.       Зарина практически не шевелится, только дышит часто-часто, пока тело живет своей жизнью, реагируя на любые прикосновения Стрелка короткими судорогами. У Кассир нет сил сопротивляться — Калеб непривычно осторожно подхватывает ее на руки, и начинает идти, пока вдалеке не заслышит зазывающий выжившего люк.       Когда Зарина проваливается в холодную тьму, Калеб издает удовлетворенный смешок. Играть в кошки-мышки еще никогда не было столь занятно.       И он с нетерпением будет ждать следующего раунда.