Подписанный предмет

– Пеппер? – Что, Седьмой? – Вчера опять из Берюрен этот коротышка приходил. Постоянно кажется, что они меня заберут. Она хмыкает. Садится, закинув ногу на ногу. – А я не отдам. – Они недовольны нашей рабо… Его пихают в бок. – Не. Отдам. У нее голос на грани срыва и широко раскрытые глаза. Она грубо хватает за ствол, пригибает ближе к себе. – Ты мне не доверяешь, сладкий? После револьвера берут сомнения. Как она его трогала. Как она к нему обращалась. Как хотела его – как когда-то Седьмого. С каким содроганием и горячим рвением желала владеть и им. Ей мало его? Зачем ей второй ствол? – Доверяю, Пеппер. Он тянется к ней, но она отстраняется. Даже капюшон с головы не скидывает. У нее больше нет желания держать его возле себя. Крепко сжимать пальцами пистолет. Провести языком по челюсти с «Моё. Не отдам. Никому. Ты мой». Её ствол. Её пустынный орел. По её словам предметы должны быть подписаны именем своего владельца. Тогда они даже в чужих руках останутся их. И вернутся. Он хочет быть подписанным её именем. Нет. Он жаждет этого. – Ты подпишешь? – Седьмой стаскивает с себя накидку, держит ее в клешне. Проводит рукой по груди. – Меня. – Да с чего это? – равнодушно плюет она, поглядывая. – Ты обещала. – Садится напротив нее. – Своим именным ножом подпиши меня. Пеппер остается на месте, только активней шатает ногой. Их объединяет многое. Запах пороха – один на двоих. Цепь на его шее украшает ее запястье. Они – дети Берюрен, продукты производства, инструменты. Списанные, оставленные гнить на дне глубокого колодца, вмурованные в бетонную стену. Друг без друга – никто. Вместе – идеальное оружие. Седьмой уже ранил её. Пометил. А она не побоялась – подошла только ближе, прижала свои ладони. Это были руки его оператора, которого он так долго ждал. Её черед. – Ты забавный. Ты думаешь, я не знаю из чего твоя шкура? Я только сломаю свой нож. Преувеличивает. Но нож достает. Давит сапогом на шею. Он хочет, чтобы она провела каждую линию несколько раз. И втерла в раны металлическую стружку. Чтобы обшивка затянулась неровно – с настоящими рубцами, которые будет видно, которые можно нащупать. Как шрам на ее лице. И Берюрен будет знать, чей он. И не заберет его у неё. Ведь для них он – нестабильный пистолет. Большой. Пугающий, но с боевым потенциалом ниже дозволенной нормы. Сложный в использовании. Ложащийся не в каждую руку. Очень требовательный к уходу. А она доказала обратное. Доказывает вновь и вновь. В умелых руках любой инструмент убивает. В руках, так же крепко цепляющихся за право на жизнь. – Ох, ну что же мне с тобой делать. – Достает из кармана леденец. – Может это тебя успокоит? Седьмой мотает головой, кивает в сторону ножа. Сильнее упирается в ее ногу. Он хочет её имя на своё тело. Он хочет насечки на свой ствол. Пусть каждый труп корябает, это их трофеи. Они добывают их вместе. Он достоин носить их у всех на виду. – Я уже и забыла, как ты бываешь горяч, мой хороший, – с толикой сожаления добавляет она, строя грустное лицо. – Почти так же, как и тот револьвер… Что? Опять револьвер? – Я лучше. Я современнее, – он готов это повторять раз за разом. С пеной у рта. С высоко задранной мордой. Агрессивно, как никогда себе не позволяет. – Ничего ты не понимаешь, дело не в этом, – ее печаль резко сменяется улыбкой. – Но мне нравится, как ты просишь. Пригни голову ниже. – Он пригибает. – Еще ниже. Да. Так. Замри. Она любуется им сверху вниз. Покорностью своего предмета. – Но мне не нравится, как ты ведешь себя перед Берюрен. Как какой-то слабак. Как ты дрожишь перед ними и стелешься. Ты так должен дрожать передо мной. Ведь сейчас в моей власти: оставить тебя или сдать в утиль. – Она прижимает к себе модуль управления: – А у меня так болит рука. И это из-за тебя. Тебе жалко меня? – Нет, Пеппер, – не поднимая головы. Ее нельзя жалеть. Он усвоил. – Что ты готов сделать ради меня? Сам. Седьмой хочет приблизиться, но одергивает себя. – Отдам себя Берюрен. За тебя отдам. Чтобы ты не была их инструментом. – Нет, ну посмотрите на него, – посмеивается она. Теперь уже сама подходит и садится на корточки очень близко. Настолько, что он может упереться дулом в её плечо. – Они тебя хотели уже закопать как отходы с войны. А я тебя вытащила. Неравный обмен выходит. Да и… ты же мой. Лезвие касается ключицы. Нож идет со скрипом, визгом, трением. Её плечо напрягается – это уже не та слабая рука, что обхватывала его ладонью. Это жесткие цепкие пальцы, сжимающие рукоятку. Это мощь, бурлящая в ее венах. Это гордость от того, что в этом чужом и холодном мире появился предмет, который принадлежит ей. Только ей. Пусть все знают, что она владеет им. Ведь он не одежда, не книга, не выданный нож. Он – оружие, способное уничтожить этот город. И сделать это пепелище тоже её. Ничего не оставить Берюрен. На первую букву уходит больше минуты. Он видит в ее глазах тот азарт, с которым она встретила его впервые. Она надавливает на рану и расширяет пальцем края. Но эта боль – фигня. Седьмой утыкается в ее плечо, прихватывая ткань зубами. – Сиди-сиди. Раз сам вызвался. На второй букве сбивается дыхание. На четвертой – дрожат руки. Он сильнее прижимает их к полу. Скребет клешней. Пеппер облизывает пальцы, кладет их на его ствол, прижимая к своей шее и щеке. Проводит от целика к кожуху затвора. Вплоть до мушки. Теперь он весь в собственной крови и её слюне. И она улыбается этому. Ей нравится. Последняя буква чертится с трудом. Да и места на нем остается не так много. Пеппер устало прижимается к нему. Седьмой забирает нож из её рук. – Ну вот, вся испачкалась. – У неё тоже грудь в его крови. – Никому не отдам, – бормочет она, вновь и вновь хватаясь за его ствол, за его рукоятку. – Моя пушка. Моя. Теперь будешь слушать только меня, сладкий мой, хороший. Раны приятно саднят. – Да, Пеппер. Седьмой готов выполнить любое её желание. Желание Пеппер. Не Берюрен. Он – её подписанный предмет. И всегда вернется в её руки.