Чёрный паук

      Это не было любовью с первого взгляда. И со второго — тоже. Скорее, спонтанным интересом.       Слуга Асхи своим внешним видом не вызывал никаких приятных чувств: худой и бледный, как кости в старых могилах, с выцветшими безжизненными глазами, в которых голубой искрой плескался разум, с угловатым лицом и длинными, как лапы паука, пальцами, крепко ухватившимися за посох, он кардинально отличался от орочьих мужчин, крепких, жилистых, с бурлящей кровью и грубыми лицами. Да и на людей он не был похож — слишком долго носил свою мёртвую фарфоровую маску, так что та, видимо, приросла к его некогда человеческой сущности навечно. Перед шаманкой определённо стоял не человек. Впрочем, держался некромант уверенно — настолько, что не демонстрировал на своём лице ни удивления, ни смятения, ни страха, ни ярости. Спокойствие будто становилось чем-то материальным рядом с ним, отражаясь в его тусклом взгляде, как в зеркальной поверхности озера. Движения его были плавны и словно заранее продуманы: ни одного лишнего жеста, ни одного неказистого кивка. Лишь ветер беспощадно трепал одежду и волосы некроманта, будто желал разорвать, уничтожить преданного слугу Асхи, но не находил в себе сил перед каким-то незримым барьером, выстроенным мужчиной вокруг себя.       Некромант не боялся орды диких, суровых орков, выросших перед ним стеной, и даже, казалось, в некоторой степени ощущал своё превосходство над ними: победа или поражение — не важно, ведь рано или поздно все превратятся в горстку гниющих костей, а будет Асхе угодно даровать им вторую жизнь или нет — вопрос, на который существует лишь один ответ. Асха всё обращает на пользу. Ощущал превосходство, но не показывал этого даже самому себе, запретив себе любое проявление ненужных и неверных чувств. Его богиня, прядя чужие судьбы, всегда оставалась бесстрастной, и мужчина по доброй воле следовал её примеру.       Хрупкая фигура в чёрной мантии внушала не страх, но странное благоговение. Глядя на некроманта, на его прямую осанку, на его отнюдь не напускное спокойствие, шаманка невольно ловила себя на мысли, что не может и не хочет отрывать взгляд. Так сильно походить на человека и так резко от него отличаться воистину мог только любимец паучихи. Куджин разглядывала его внимательно, пристально, замечая каждую мелочь, изучая собеседника для того, чтобы знать о нём и его способностях как можно больше. Знать, насколько он опасен и насколько не желает доказывать это, проливая кровь без необходимости.       Мужчине же изучать шаманку не пришлось. Ему хватило одного мгновения, одного холодного взгляда, чтобы незамедлительно сделать вывод: перед ним женщина мудрая настолько, что даже толпа дикарей, следующая за ней по пятам, осознаёт её мудрость и уважает свою предводительницу. Спокойная, что обычно не свойственно орочьему племени, любящая мир, но готовая поднять оружие и пойти войной на обидчиков своего народа. Говорящая тихо и размеренно, как журчание воды в лесном ручье, но чётко, ясно и слышно, звоном металла обжигая слух. Мягкая, не любящая грубость и пустую силу, но достаточно решительная и проницательная, чтобы понимать, когда племя в этой грубости нуждается. Как сама Асха, сотканная из противоречий, с одним лишь отличием: пылающей, кипящей, материальной жизнью.       Тысячи прочитанных книг, глубокие познания практически во всех отраслях и даже самая обычная любознательность — не существовало в словаре мужчины лишних слов, были лишь те самые, необходимые для приветствия. Он знал, как здороваются орки. Знал и то, что с врагами они не церемонятся, не обременяют их своими красивыми, самобытными приветствиями, сразу же доставая оружие и издавая боевые кличи. И раз уж до настоящего момента ни один из них так и не поднял топора, это значило, что пока что они не видят противника в лице того, кто несёт смерть. Их предводительница так пожелала. Решила не драться, а говорить.       — Привет тебе, гордый вождь. Я Арантир, верховный лорд Эриша.       — Привет тебе, паук Асхи. Я Куджин, шаманка.       Оба ошиблись только единожды: Арантир был не пауком, а лишь слугой великой паучихи, исполняющим её волю. Её глазами и руками. Куджин была не вождём, а той, кто за вождём следует, наставляет его. Советницей. Дочерью снов. Разумом племени. Обоим суждено было не вести, а быть ведомыми иной силой, верша правосудие во славу других.       Мать-Земля говорила с Куджин. Отец-Небо говорил с Куджин. А Куджин говорила с теми, кто не мог слышать их зова, порой яростного, порой печального, порой снисходительного. У некромантов свои уши, у орков свои. Но сейчас это не казалось им таким уж серьёзным отличием.       Шаманка видела Арантира в одном из своих снов. Тогда сложно было понять, что за существо перед ней и чего оно желает достичь, ясно было лишь то, что существо это мёртвое, дышащее могильным холодом. Теперь же она его узнала в тени своего тактичного собеседника. Говорили оба так, словно давно уже были знакомы. Такое случается, когда две части одной души, похожие друг на друга и одновременно с этим совершенно разные, заключены в двух телах. Хотя Куджин не могла знать наверняка, есть ли душа у того, за кем след в след ступает сама смерть.       Но точно знала, что враг демонов — друг орков. Приверженец законов Равновесия — противник Хаоса.       Такому нечеловеку не жалко было рассказать о знамениях, и, что ещё важнее, в ответ не последовало насмешки и недоверия.       Собирая кости обидчиков своего народа, шаманка научилась отличать тех, кто противостоит, и тех, кому противостоят. Арантир ни к одним из них не относился. Он следовал лишь одному зову — зову своей богини. Месть, жажда славы или власть его не заботили.       — Почему ты избрал именно такой путь, владыка смерти? — в голосе шаманки слышалось любопытство, приправленное необъяснимым, но чувственным волнением. Куджин так и не поняла, для чего задала этот вопрос.       — Не я избрал, а меня избрали, чтобы я исполнял любую волю прядущей.       — Твоё служение тебе не в тягость?       — Истинное наслаждение не в том, чтобы служить, и не в том, чтобы управлять. Оставаться всегда за гранью происходящего и всегда на правильной стороне — моя задача. Куджин ухмыльнулась слишком заметно и слишком по-живому.       — Ты говоришь загадками, верховный лорд Эриша.       — Кому, как не мудрой дочери снов, под силу их разгадать?       Сны шаманки тоже зачастую были загадочны. Но речи Арантира отличались от посланий Отца-Неба и Матери-Земли. Некромант не предупреждал и не давал знаков, а просто рассказывал о том, как видит этот мир. И видение его определённо нравилось Куджин, пусть и не со всем она была согласна.       Можно было принять слова некроманта за наглую лесть, но ни льстить, ни лгать, ни хитрить он не посмел бы. Во-первых, не любил подобного поведения, во-вторых, слишком проникся орочьей шаманкой, испытав к ней невиданное уважение. Мудрые существа всегда ищут подобных себе.       — А ты, шаманка, не испытываешь ли отвращения, так часто проливая кровь?       — Враг племени — враг мне навеки. Пока он топчет своими ногами бесконечные просторы Матери-Земли, я убиваю и буду убивать. Орки не хотят смерти невинных, но хотят смерти тех, кто порабощал их братьев и сестёр. Арантир взглянул на женщину решительно, с вызовом, но ни один мускул на его аристократичном лице не дрогнул, словно ответ показался некроманту совершенно обычным и вполне ожидаемым. Словно он предвидел этот ответ и теперь торжествовал где-то в глубине сознания, упрятав своё ликование под толстой коркой спокойствия. Однако в глазах его предательски блеснул ироничный огонёк.       — Я не одобряю этого, — произнёс мужчина. — Но знаю, что ты поступаешь верно. У каждого своя справедливость.       — Кости говорили мне то же самое. Не совладав с собой на этот раз, Арантир не сумел сдержать тусклой улыбки.       — Нас объединяет умение говорить с костями, шаманка, — послышался смешок.       Только ли это?       Куджин впервые за свою жизнь почувствовала настоящий интерес к собеседнику. Не желание защитить и наставить, не гордость, скреплённую силами предков, не отвращение и не любовь. Обычное, почти детское любопытство.       Некромант слишком сильно походил на неё саму. Словно Куджин глядела в старинное зеркало и видела в нём себя другую, мёртвую, холодную, угловатую, но по-прежнему преданную своему пути.       — Поговори на досуге со своими духами. Спроси у них, не ошибаешься ли ты насчёт меня. Или ты не боишься, что я пришёл за тобой? — Арантир вёл себя беззлобно, но слишком уж откровенно насмехался — так, что дочь снов восприняла его насмешку всерьёз.       — Духи не говорят со мной по одной лишь моей прихоти, — ответила Куджин, отчеканив последнее слово. — Явись ты за моей головой, сейчас бы не беседовал со мной так спокойно, а я не стояла бы здесь, перед твоими глазами и перед глазами Отца-Неба моего. Уверенность шаманки в том, что некромант при желании мог бы её одолеть, несомненно, льстила Арантиру. Но поддаваться своему тщеславию он не смел, напоминая себе о том, что любое подобное проявление чувств — признак человечности, которой мужчина давно уже был лишён.       Любые видения, как и знамения, о которых Куджин поведала мужчине ещё в самом начале диалога, приходили к ней спонтанно. Она не была похожей на тех колдуний, которых встречал Арантир раньше, управляющих магией, как воин управляет своим мечом. Сила Куджин была иной. Дикой и необузданной, но живущей в гармонии с миром.       Когда небо заметно потемнело, стало мрачным и зловеще угнетающим, шаманка поняла, что пора возвращаться в лагерь. Но ещё она поняла, что не желает уходить, не может просто так оборвать занятный разговор. Требовался ли армии мертвецов отдых, женщина не знала, но её народ, сделанный из плоти и крови, пылающий жизнью как никто иной, вопреки своей выносливости иногда нуждался в передышке.       — Твои воины утомлены, — сказал Арантир, словно прочитав мысли шаманки. — Дай им временный покой, которого они жаждут. Чтобы орки — и на покой… Впрочем, кому, как не владыке всех покойников уметь распознавать в любых существах это глубоко упрятанное стремление.       — А что же до твоих подчинённых? — поинтересовалась Куджин.       — Мёртвые не ведают усталости.       — Сильное колдовство.       — Могущество Асхи. Награда многим за страдания при жизни или наказание за преступления — как посмотреть. Вторая жизнь не моя прихоть — ровно как и твои видения.       В лагере орков зажглись первые огни факелов. С тоской взглянув на них, Куджин подумала о том, что было бы неплохо найти подходящую тему для разговора, только бы не пришлось уходить: было в некроманте что-то притягательное, таинственное, манящее. Был ли это его пытливый ум, была ли это его умеренная, рассудительная уверенность или обычное колдовство, сочащееся из Арантира, как вода из треснувшего кувшина, но шаманка видела в мужчине не просто некроманта, а человека, если можно было его таковым обозвать, равного себе.       Вот и нашлась тема.       — Ты помнишь свою прошлую жизнь, лорд Арантир? — женщина осознавала, что не каждый пожелает обсуждать подобное, но её чувство такта и осторожность вот уже который раз уступили неведомо откуда взявшемуся интересу. — Те времена, когда ты был человеком. Когда сердце твоё билось по-настоящему, по-настоящему любило, ненавидело и не принадлежало миру мёртвых.       — Отчего же не помнить? Отлично помню, — ответил некромант и замолчал. Видимо, углубляться в подробности о событиях давно минувших дней не считал нужным.       — Тебе по нраву быть… Не орком, не эльфом, не человеком?       — Я вампир. Значение имеет лишь то, кто я сейчас. А предпочтения мои слишком малозначимы в масштабах мира, чтобы о них вспоминать.       Вампир. Мысленно Куджин повторила это слово. Произнесла ещё раз одними губами. Проанализировала, перекрутив его, вывернув наизнанку, разбив на буквы и собрав их воедино заново. Вампир. Верховный лорд Эриша. Верный слуга паучихи. Вампир. Как те жуткие твари, которых он ведёт за собой?       — Ты нуждаешься в крови живых?       — Я не нуждаюсь ни в чём, — мужчина склонил голову набок, внимательно наблюдая за реакцией Куджин. — Я следую воле Асхи.       — Ты опять не отвечаешь прямо.       — Или ты не признаёшь моих ответов.       Он может хоть шаг ступить без своей богини? Или её дозвол нужен для любых действий, не только глобальных миссий?       Куджин внезапно захотелось проверить, действительно ли это так. Вот только каким образом, она ещё не решила.       — Ты теперь кажешься безвольным. Рабом без собственного мнения. Орки сбросили с себя оковы рабства, а способен ли это сделать ты, владыка Арантир? Некромант ответил, не проявляя никаких эмоций или, во всяком случае, вновь удачно их запрятав, поглотив, как тьма поглощает свет:       — Ваш народ был жестоко, гнусно порабощён, а я стал слугой по своему желанию. В этом вся разница.       — Ты ничего не можешь совершить без паучихи.       — Отчего ты так думаешь?       Куджин не ответила. Лишь нахмурилась, давая понять, что всё и так ясно. Её вывод имел твёрдые основания.       — Я владею своей волей так же, как и волей своих мёртвых воинов, — добавил Арантир после затянувшегося молчания. Шаманка посмотрела на него скептически.       Не поверила. Занятно. Справедливо.       Живому существу сложно понять его преданность Асхе. Можно бесконечно проводить параллели с преданностью делу, народу, супругу, богу, но ни одна из них не описала бы позиции Арантира в полной мере. Смерти не существует. Она за гранью. За жизнью. Однако некромант владел собой, пусть и принадлежал своей богине без остатка.       Долго размышлять не пришлось.       Сделав решительный шаг вперёд, приблизившись к шаманке, встав непозволительно близко к ней, Арантир опустил голову, словно кланяясь Куджин. Женщина не сразу осознала, что некромант намеревается совершить, и даже задалась вопросом: что означает этот необычный поклон? Но Арантир сам пояснил и дополнил своё действие. Без слов. Прильнул к губам шаманки, внимательно наблюдая за тем, как она отреагирует, не отстранится ли.       Куджин не отстранилась. Только руки её легко скользнули вверх, ложась на плечи некроманта.       Вот оно — самое важное доказательство. Самое верное. Самое веское. Арантир, догадавшись, что шаманка не будет пытаться насадить его голову на штык после такой неожиданной выходки, ощутил свою вседозволенность и с глубоко упрятанной радостью прижал женщину к себе, словно хрупкое беззащитное дитя. Он не чувствовал превосходства или собственного величия, не ставил шаманку на уровень ниже себя, а напротив, возвышал её, признавая мудрость и дипломатичность Куджин, и от этого всё сильнее её желал. Женщина была крепка и вынослива — и в то же время плавна, подобно узору лесных тропинок, переплетённых в тугой клубок. Чем больше Арантир понимал, что шаманка может себя защитить, тем сильнее хотелось ему доказать обратное — в противовес. Для того, чтобы убедиться в своей же неправоте.       Если бы пару минут назад у некроманта спросили, чем, по его мнению, может пахнуть от орочьей шаманки, он без лишних раздумий предположил бы: костром, кровью, терпкими травами, дорожной пылью и грязью. Сейчас же его ответ резко и безоговорочно изменился. Лесом. От Куджин пахло свежим вечерним лесом.        — Как думаешь, шаманка, — усмехнулся Арантир, наконец оторвавшись от чужих губ, — Асха ли мне подсказала так поступить? Куджин не потеряла самообладания.        — Не думаю, что повелительнице мёртвых есть дело до подобного.        — Именно так. Я сам выбираю, как мне поступать. Асхе нет дела до моего выбора, ведь она в любом случае всё обращает на пользу. Она далека от мирской жизни.       Сумела ли шаманка наконец понять некроманта? Нет. Не до конца. Он по-прежнему оставался неясным, таинственным, как гладь глубокого водоёма. Куджин прекратила силиться. Куджин приняла решение: важно не понимать волю и мировоззрение собеседника, важно быть с ним на одной стороне. На стороне лояльности.       Арантир уткнулся носом в мягкое плечо женщины. Знал, что она не против. Знал, что Асха не против. Знал, что именно это ему сейчас необходимо. Коснулся плеча губами, ощущая тепло живого существа. Он, привыкший к могильному холоду, сырости, старым потрёпанным книгам и окружению, состоящему исключительно из нежити, уже и не помнил, каково это — прикасаться к кому-то живому. Куджин же на его фоне была подобна солнцу, которого он так давно не видел и не чувствовал в полную силу. Её кожа, исписанная не понятными некроманту узорами, контрастировала рядом с его. Кожа Арантира всегда была холодной и бледной. По крайней мере, во второй его жизни. Белая, с ледяным голубоватым оттенком, почти просвечивающаяся в свете огня факелов. Но разве сейчас это имело значение?       Прикосновение холодных губ заставило Куджин вздрогнуть.        — Я напугал тебя, шаманка?        — Нет. Было бы глупо ожидать тепла от того, кто… — конец фразы так и не посмел сорваться с языка женщины. Что она должна была сказать? В очередной раз напомнить Арантиру, что он больше не человек? Впрочем, некромант и не стал требовать этих слов.        — Но я не ожидала такого решительного шага от верного слуги Асхи, — добавила женщина немного погодя. Значит, не всё шаманам дано предвидеть. Однако дальнейшие прикосновения Арантира не были для женщины неожиданностью, и каждый следующий его поцелуй, размеренный, спокойный, деликатный, она воспринимала легко, отбросив всякие мысли. Даже осознание того, что они всё ещё стоят на улице, что их могут увидеть, пусть это и мало пугало обоих, не заботило Куджин. Первым о необходимости укрыться вспомнил некромант. С неохотой оторвавшись от загорелой кожи, под которой — он чувствовал, слышал — текла горячая кровь, Арантир произнёс сдержанно:        — Мертвецам нет дела до нас, но не исключено, что твой народ захочет понаблюдать за таким необычным зрелищем.        — Я не боюсь слухов, — резко ответила шаманка.        — Но боишься не совладать с ними, — мужчина кивнул головой в сторону спешащих куда-то кентавров. — Пожелают ли орки следовать за тобой и дальше? Куджин хитро усмехнулась:        — Чем орки хуже твоих мертвецов? Им тоже нет до этого дела.       И всё же шаманка согласилась укрыться в шатре.       Изящная, словно лань. Сильная, как волчица. Свободная, как птица, взмывающая в небо. Арантир мог найти много подходящих слов, чтобы описать ту, что стояла перед ним. Красноречием некромант уж точно не был обделён, а долгие годы, проведённые в окружении книг, только придавали его поэтичности сил. Но в голове слуги Асхи не оставалось места для бессмысленных слов. Не было необходимости комментировать то, что глаза и без того хорошо видели.       Поцелуи выходили равномерными, аккуратными, педантичными. Куджин догадалась сразу: мужчина к любому делу приступал с подобным отношением, и это забавляло. Пламя, плясавшее внутри шаманки, передалось Арантиру, будто неведомая болезнь. И подобное сравнение было лишено ума и логики: нежить не боялась ни одной хвори.       Звуки за тканью шатра ничуть не отвлекали и даже не настораживали. Где-то далеко гремели косами умертвия, как гремела бы сама смерть, приди она за кем-то в данный момент. Слышался тихий, отчаянный шёпот призраков, чьи-то хлюпающие и чьи-то скрипучие шаги, но шаманка точно знала, что ни один мертвец не тронет её, ни одна гниющая когтистая рука или лапа не потянется к её горлу, пока некромант рядом. Пока не отдаст приказ своей верной падали. А он не отдаст. Единственные руки, которым некромант позволил бы сомкнуться на тонкой шее, — его собственные, да и всё равно не с целью убить, уничтожить, а для того, чтобы выплеснуть безудержную энергию, накопившуюся в его ледяном, как снег на самых высоких горах Гримхейма, теле. Совсем рядом лилась успокаивающая песня ночных сверчков, заглушая остальные звуки. Казалось, что стоит закрыть глаза — и мелодия эта просочится сквозь все щели и дыры, пройдёт сквозь траву, деревья, старые пни, воткнётся в грудь незримым копьём, отравляя ядом лёгкой усталости и противоречивой силы.       И сила эта больше не казалась непозволительной.       Утро застало их, как неожиданно напавший враг. И вместо приветствия шаманка произнесла совсем не то, что Арантир ожидал услышать:        — Я видела сон, верховный лорд Эриша.        — Видение?        — Духи послали его мне. Арантир усмехнулся заинтригованно.        — И ты, раз уж говоришь мне об этом, желаешь поделиться информацией? Куджин нахмурилась. Не улыбнулась в ответ, оставшись слишком серьёзной. Настораживающе серьёзной.        — Видела я деву прекрасную, тонкую, как тростник, бледную. Слепой она была. Её костлявые руки тянулись к шее чёрного паука, желая задушить его, оборвать его жизнь, но выросла из-под земли женщина, носящая ребёнка под своим сердцем, и сказала: «Не тронь сына моего, послушного раба моего, пока он приносит пользу». И дева отступила. Лишь сомкнулась тьма за её спиной, как паук бросился к матери, принялся благодарить её за спасение, но женщина отвернулась от него. Сказала: «Это последний раз, когда жизнь твоя что-то значит». И возникло рядом с ней существо: лицо, плечи и грудь грозной старухи, тело же, как и у него, — паучье. Улыбка исчезла с лица Арантира так же быстро, как и появилась. Понял он, что за старуха явилась к Куджин во сне. А шаманка, увлечённая рассказом, не на шутку взволнованная, нещадно продолжала:        — Сказала паучиха матери: «Ты свою задачу выполнила». И мать растворилась в тумане. Повернулась паучиха к чёрному пауку и обратилась к нему: «Ты судьбу свою знаешь, — сказала, — знай же и то, что в конце твоего пути я приду и возьму жизнь твою, навеки отданную мне».       Арантир задумался.        — И ты, шаманка, считаешь, что…        — Что ты — чёрный паук Асхи, — пояснила женщина. Некромант молча накинул плащ на острые плечи. Сны не приходят к шаманам просто так — он знал, но слишком уж прозрачным было это видение.        — Я не отступлю, шаманка, даже если в конце пути меня, как и этого паука, ждёт окончательная смерть. Асха всё обращает на пользу.       Куджин скорбно опустила голову.       Абсолютно всё. Даже смерть своего слуги.