The ErrorInk family

      Это был достаточно большой парк аттракционов. Сами аттракционы представляли собой громадные горки, почти возгорающиеся от той скорости, что набирают на них вагонетки; какие-то подводные длинные поезда, на которых родители никогда не отпускали кататься своего младшего сына ПиДжи; да ни одного по-настоящему детского развлечения. Однако Папер выглядел таким смелым, что смог убедить беспокойного Инка, что здесь он найдёт, чем себя занять и не умереть. Даже сейчас он лавировал среди гущи монстров и людей, вопил радостно и ввязывался во все проблемы этой АУ. Что уж говорить, он всюду найдёт веселье. Градиент же наоборот, рад не был ничему, что находилось вокруг него, неспешно шагая следом за родителями, залипал в телефон.       — Гради, следи за братом! — недовольно обернулся Инк, — мы договаривались.       — Да я чего… — Градиент поднял голову и чуть не ослеп он того, насколько ярким было небо над головой. Аж чихнул.       — Снова переписывается с этим… этим! — Художник посмотрел на супруга, который тоже не был в восторге от этой вылазки. Вернее, если быть точным, Эррор вообще лучше издох бы, чем пошёл в столь людное место, где каждый второй о тебя плечом потрётся. Но Инк в своих уговорах всегда очень убедителен… К тому же, он обещал ему за это хорошие времена. Пришлось многим пожертвовать, когда соглашался: «Только попробуй не оправдать моих ожиданий, Чернильница!»       — Ни с кем я не переписываюсь… — пробубнил Град себе под нос. Он прекрасно знал, как отец презирал цветного паразита, с которым сдружились его дети. Один даже слишком сдружился…       — О ком ты? — достаточно равнодушно поинтересовался Ошибка.       — О твоём брате, о ком же ещё! — Инк вспылил, но отказывался себя усмирять (красная краска в последнее время приобрела некую популярность среди своих коллег).       — Он мне не брат.       — О! — ПиДжи почти врезался в какого-то массивного монстра, но легко увернулся, угождая в объятия своего чернильного отца. — Вы о Мистере Фрэше?!       — Ради пикселей, о чём вы вообще? — Градиент весь позеленел, когда в разговор влез младший брат. — Мы давно не общаемся!       — Знаю я, как вы не общаетесь… — Хранитель сощурил глаза, косясь на старшего. — Надеюсь, ты помнишь, что…       — Что он накинется на меня, сожрёт мои мозги, как зомби, а после подселит ко мне в череп десяток кальмаров! Где-то я уже это слышал, пап. — Подросток спрял телефон в карман и скрестил руки на груди, пренебрежительно фыркнув. Парой годков раньше, он получил бы за свои фырки подзатыльник. Вот что значит повзрослеть — обрести чуть больше прав на показушные эмоции, — сказал бы Градиент, если бы Инк не зарычал сейчас.       — Дамы, успокоились, — Эррор призвал домашних к тишине. Не любил он балаган (голосов в голове хватает с головой). — Вы вроде отдыхать здесь хотели.       — Ну да, — согласился Художник.       — Нет! — нахмурился Градиент. Он бы это время потратил на что-то более интересное, нежели бегатню за братом туда, куда тот пожелает. — Я не хочу следить за Папером. Что он, маленький?       — Ну Град… — ПиДжи задумался на миг, смешно сводя глазки в кучу. — Пойдём же! — Потом кинулся к брату, обнимая того за руку, глядя исподлобья с надеждой и немой мольбой.       — А если я дам вам денег на еду? — зашёл с тыла Эррор, подмигивая старшему. Градиент тяжко вздохнул, закатывая глаза, и нехотя согласился, лишь бы уже свалить.       — Вот и славно, — улыбнулся Ошибка, когда они остались с супругом наедине. — Пойдём, не будем мешать движению.       Решение о том, куда они пойдут, было непростым. Сначала Инк хотел на американские горки, причём самые высокие и страшные, но когда увидел усилившиеся помехи на косточках Эррора, идею пришлось оставить до лучших времён. Сошлись на том, что лучшим аттракционом для обоих будет что-то спокойное (чего найти было почти нереально). И тогда Инку в голову пришла великолепная идея! Он схватил мужа за руку и потащил через толпу к старому, разваливающемуся колесу обозрения. Желающих прокатиться на скучном и довольно жутком колесе почти не было, ведь парк представлял собой то самое место, куда приходят терять нервные клетки и/или рисковать жизнью. Кому вообще нужно просиживать эту скрипучую груду металла?       Аттракцион был таким огромным, что в нём вполне можно было разместиться всем посетителям сразу. Художник не боялся высоты, но эта штука его воистину пугала, и не только своими размерами. Но чего не сделаешь, ради того, чтобы отблагодарить мужа за эту вылазку. Они ведь так редко гуляли всей семьёй.       Кабина была закрытой мутным от времени стеклом, чем походила на капсулу, пережившую две мировые войны. В ней можно было открыть большие окна, но делать этого ни один, ни другой не стали. Едва примостившись на самом краешке сидения, Глюк принялся вертеть головой, ожидая подъёма до рая и неминуемой гибели при падении в ад. Он тоже не боялся высоты, ведь часто любил зависать на своих нитях где-нибудь высоко, да наблюдать за маленькими строениями и их жителями внизу. Он страшился того, что этот глупый механизм их убьёт, попросту обрушившись. По крайней мере, голоса заставляли его бояться того, о чём бы он сам никогда не подумал. Создатели смерти его хотели, как иронично!       Инк дёрнул его за рукав, и Ошибка послушно перевёл на него взгляд, постепенно заплывающий пеленой лагов. «Не смотри вниз», — томно шепнул Хранитель, — «смотри на меня…»       Это сработало на отлично. Руки сидящего напротив чернильного неспешно заскользили по собственному телу от груди до разведённых ног, а Эррор почувствовал, как из его глаз уходит страх, меняясь местами со смущением. Любопытствующий взор художника наблюдал за тем, как меняется лицо вмиг ошалевшего Глюка. И когда только этот чёрт успел нахлебаться розовой?..       Инк пал на колени перед сидением визави, и с этого момента стал действовать резко, даже грубо в некоторой степени, чтобы уложиться во время полного оборота колеса. В пару рывков стянул с Эррора шорты, и, не церемонясь, широко облизал тазовую кость по её кромке, при этом заглядывая в округлившиеся глаза Дестроя. Да, Инк любил эксперименты, но за все годы Глюк не успел привыкнуть ко всем выходкам радужного мудака, однажды охмурившего его гнилую душу. Он смотрел бесстыдно, гладил его бёдра, слегка даже царапал. Язык работал как заведённый, юля у лобковой кости, вылизывая чёрные кости жадно, по-собственнически. Эррору оставалось только хватать воздух как рыба, выброшенная на берег, и цепляться за нетвёрдый диванчик.       Убедившись, что Эррор возбуждён, Инк муркнул:       — Ну, чего же ты ждёшь? — томно и до одури медленно произнёс он, стягивая Разрушителя вниз (в свой ад) на прорезиненный пол, чтобы не светиться в окнах. — Я, конечно, взял билеты на два круга, но медлить нам незачем, верно? Ох, да ты обомлел весь, Глитчи… Расслабься, нас никто не увидит.       Словно по команде, Эррор спустил брюки с разошедшегося скелета, который уже нетерпеливо принимал положение наездника. Тонкие пальцы Глюка почти сразу же проникли в Инка, поскуливающего от желания — опять с краской переборщил. Он больше ни с каким цветом так не перебарщивал, как с розовым. Зато, Эррор, отдувайся потом. Вот паразит!       — Мх, да не успеем же… — прохныкал Художник, но на пальцы всё-таки насадился — для вида, что ли?       — И что ты предлагаешь? Мудак, довольствуйся тем, что дают, — в своей манере пробухтел лагающий, наскоро растягивая супруга.       — Вообще-то, это я тут… ох… — не успел Хранитель и мысль сформулировать, как его атаковали затяжным поцелуем. Эррор не целовал, а слизывал все проблемы и плохие мысли — за это ему можно было в ноги кланяться, как божеству. Впрочем, божеством он его и считал. Кто ещё способен делать так хорошо и одновременно плохо, как ни Разрушитель?       Наконец, Чернильницу перестали мучить, вытащили пальцы, и приставили то, чего он хотел сейчас больше всего на свете! Инк даже не удивился тому, что Эррор успел использовать смазку, ведь он всегда старался доставить как можно меньше боли (только если Художник сам его об этом не попросит. А такое случалось!) — вот и ещё одна причина считать своего бывшего врага божеством. Прошла пора, когда ему хотелось Стража угробить.       — Звёзды, как же я тебя… люблю, — прошептал Радужный. Обычно он чурался слова «люблю», и использовал его крайне редко. Не смотря на все успокоительные слова Ошибки, Инк продолжал презирать свою бездушность, и очень боялся раскидываться такими важными понятиями. До Эррора он такое никогда и никому не говорил.       — И я тебя. — А вот Глюк ничего не боялся, ведь точно знал, что его чувства подлинны. Что странно, он даже очень часто напоминал о своей любви… кто бы мог подумать.       Инк благодарно поцеловал супруга в скулу, и сам начал опускаться на член, делая небольшие передышки, чтобы привыкнуть. Было видно, как он спешил, ведь первый оборот колеса почти завершился. Следующий произойдёт без остановки, но всё же, расслабляться было противопоказано.       Жаркое дыхание Разрушителя поощряло Художника, и тот стал двигаться маленькими рывками. Слегка шершавые руки Ошибки задирали футболку, гладили все поверхности, до которых только могли дотянуться, и Инк млел от этих касаний, ведь, в отличие от Эррора, был очень даже тактильным монстром. Он и сам захотел партнёра немного порадовать, поэтому запустил шаловливые пальчики под его свитер, дабы мягко коснуться синей души, которой всегда так восхищался. В ответ услышал практически сдержанный стон себе в шею. Улыбнулся хищно, углубляя проникновения в своё лоно, делая движения более резкими, нарочно спешащими. Ограничение во времени прибавляло масла в огонь, заряжало адреналином и без того напряжённые тела. Голосок Хранителя превращался в попискивания и скулёж.       — Ради миров… быстрее, — взмолился сгорающий скелет под ним, и Инк подчинился. Упёрся руками в сидение у головы Эррора, нашёл максимально устойчивое положение, и начал погоню за наивысшей точкой безумия.       Стало невероятно душно и дурно, оба покрылись испариной, и думать забыли о всяком времени и месте. Какая к чёрту разница, когда такое происходит? Сейчас можно и беспечными побыть… совсем немножко.       Эррор продолжал ласкать позвонки Инка дрожащими от экстаза пальцами, а после и вовсе спустился до таза, обхватил рукой член, переливающийся всеми цветами радуги. У Художника была самая красивая магия из всех, что когда-либо доводилось видеть. И Эррор просто обожал ею любоваться…       — Ах! — пискнул Хранитель, на миг замедляясь. В его глазах бешено метались все значения, но самими преобладающими, конечно же, были сердца, что трепетали всякий раз, когда тот испытывал наибольшую степень удовольствия.       Конечно, это был далеко-о не лучший их секс. Однако обстоятельства, при которых он сейчас свершался, сводили обоих с ума, и нереально возбуждали. Этим два скелета и ценили интим в публичных местах (а их друзьям пришлось привыкнуть). Как остро под рёбрами колотилось чувство, что их вот-вот засекут. Эти переживания и риск того стоили.       Второй оборот подходил к концу, в миг, когда Инка накрыла волна оргазма, от которой он чисто физически больше не смог продолжать движения. Собственно, больше и не потребовалось, ведь он так сдавил Эррора в себе, что тот и сам закусил шеей супруга, стараясь не создавать лишнего шума. Не заметил, как оставил достаточно болезненный укус, который моментально потемнел, подобно синяку, и испустил пару капель чернил к ключицам.       — Ауч, Эррор, я, конечно, всё понимаю… — зашипел через минутку пришедший в чувства Хранитель, схватившийся за «боевое ранение», — но мы так не договаривались!       — Пх, — он и не подумал извиняться, — одевайся давай, а то у оператора этого чёртового колеса будет много вопросов…       — Пап, я больше никогда в своей жизни не пойду с этим чудовищем никуда! — жаловался напуганный горками Градиент, под сопровождение хохота младшего брата. Инк с Эррором лишь переглянулись заговорчески, да плечами пожали, мол, очень жаль.